Слезы русалки

Женское тело воспето поэтом,

Художник его обессмертил.

Стыд отступает пред негой раздетой,

Пред истиной не лицемерьте.

Глава 3

Ранним утром Вера разбудила Сашу и за руку повела его к морю. Она ни разу не видела море вблизи, ей не терпелось познакомиться с могучей водной стихией.

Утреннее море пока было спокойно, это означило, что можно искупаться. Волны на этом пляже были опасны из-за огромных камней, можно серьезно искалечиться, если человека выбросит на берег.

Саша вошёл по колено в воду. Его лицо приняло сосредоточенное выражение как у индийского йога. Саша дышал полной грудью, вдыхая запах моря. Он дома! Его дом здесь, на этом диком пляже, а вовсе не в кирпичных стенах семейного родового гнезда.

Вот он, блудный и грешный Адам, который сумел добраться до своего блаженного Эдема, пахнущего кипарисом, можжевельником и морской солью. Вокруг витает необыкновенный дух свободы и чистоты, который человек ищет везде, и порой, не хватает жизни, чтоб его отыскать. Чистое бирюзовое море вовлекает в брачный танец яркое солнце, они сливаются, рождая на свет мистическое дикое сияние, из тех, когда болят глаза, но нельзя не смотреть. Воздух – второе дитя этого безумного союза – ласков в отличии от своего колючего прекрасного собрата, он окутывает приятной прохладой и крепкой дружеской нежностью. Девственная природа, суровая и непоколебимая, наблюдает за игрищем этих контрастов с материнской снисходительностью. Гармония, свет, невыносимая красота – вот чем был для Саши этот дикий пляж. Таким же он представлял себе библейский рай – место, где не жалко провести вечность.

Как удивительно, – Вера подошла к Саше и взяла его за руку. – Та гора похожа на льва с изогнутой спиной.

Саша поднял глаза на гору, бросив ей вызов. Ему всегда виделось, что окаменевший "лев" готовиться к прыжку.

Тут везде галька? – Вера присела и с восторгом глядела на россыпь камней под ногами.

Почти, насколько мне известно, – ответил Саша, пристраиваясь рядом с ней.

Мне больше нравится галька, песок пачкает кожу и полотенце. И камешки можно красивые пособирать. Найди мне камень в форме сердца.

В одной шотландской легенде гальку называют «слезы русалки».

Ух ты! Расскажи.

Это легенда о русалке, полюбившей молодого монаха. Он научил ее молитвам, и они вместе вымаливали для русалки душу. Но она не смогла побороть в себе зов моря и уплыла от монаха навсегда, проливая горькие слезы. Эти слезы и превратились в гальку.

Красивая легенда, – улыбнулась Вера. – Моим любимым мультиком в детстве была диснеевская " Русалочка".

Ерунда. Сказка Андерсена намного круче.

Его история более глубокая. Она учит, что нельзя заставить полюбить. Можно получить ноги и лишиться языка, но эти жертвы напрасны, если твой принц любит другую. Зато никогда не поздно быть человеком и сохранить свою душу. Русалочка-то ее все же получила.

Мрачноватая вещь, – задумчиво согласился Саша. – Но я всегда любил мрачные сказки. Они изначально такими и были, потом люди стали переписывать их, подгоняя под золотую формулу «и жили долго и счастливо». Что поделать, люди нуждаются в красивых иллюзиях.

А я верю в любовь и в золотую формулу «и жили все долго и счастливо», – упрямилась Вера. – Я рада, что люди додумались переписать эту жуть, что представляли собой наши вечные детские сказки в оригинале. Свихнуться можно от такой жестокости. Своим детям я буду рассказывать исключительно светлые истории. И они должны будут вырасти хорошими и милосердными людьми.

Саша усмехнулся и не стал ничего отвечать. Дети Веры вырастут такими же витающими в облаках, не знающими жизни дурачками. И все же Саша в этот момент испытал к жене нечто вроде нежности, словари называют это чувство умилением. Его романтичная, начитавшаяся всякой дребедени Вера! Как она не похожа на ту другую, образ, который вновь пробудил в нем Вадим.

Какие девушки становятся русалками? – Спросил Саша.

Утонувшие девицы или девушки, умершие до замужества.

Значит Лидия вполне могла стать русалкой.

Мне так понравилась твоя семья, – сказала Вера. Саше ее голос показался вкрадчивым и осторожным.

В самом деле? – Саша не разделял восторгов и был уверен, что Вера также их не испытывает. В отношении кого тут можно испытать восторг? В отношении этой ведьмы Алены Михайловны? Пустоголовой Юльки, этой бесполезной куклы, набитой соломой? К Вадику, глядя на которого, хочется влить ему в глотку стопку водки и растрясти как следует, выбив усталый вид побитой собаки? Симпатии заслуживают только отец и маленький Арсений, но Вера практически с ними не общалась. Вчера на празднике, организованном как будто бы в ее честь, у Веры был крайне глуповатый вид, бедняжка совсем не знала, куда ей податься. И все же Саша хотел понять, почему она лжёт о своём восторге.

Только вот твой брат Вадим… Мне показалось, что он не рад нашему приезду, – Вера говорила, словно ступала по тонкому льду.

Не принимай на свой счет. Вадим в принципе ничему не рад в этой жизни.

Почему он такой?

Семейное.

Вера замолчала, но было видно, что она крутит на языке свой главный вопрос. Наконец она собралась мыслями:

Кто такая Лидия?

А, ну вот где собака зарыта. Естественно, эта старая жирная сплетница Алёна Михайловна расплела свой язык и наговорила Вере небылиц, достойных быть главной сенсацией ширпотребных желтых газет. И все же Саша ждал, что Вера когда-нибудь спросит про Лидию, поэтому отреагировал спокойно:

Невеста моего брата Павла, он умер три года назад.

А почему он умер? Сколько же ему было лет?

Мы с ним двойняшки. Павел считался старшим, по словам родителей он первым из нас увидел мир из материнской утробы.

Что же стряслось? Почему он умер таким молодым? А твоя мама…

Да, она сильно заболела на нервной почве, ее душа умерла с горя вслед за ним. Сказать начистоту, она не хочет больше жить и услужливо позволяет болезни сосать свои силы. Мать очень любила Павла. Как и все в нашей семье.

Саша поглубже втянул в себя воздух, призывая на помощь морскую стихию. Вера грустно склонила голову, она приписала Сашин скорбный вздох болью за родных. Но дело было в ином.

Мать и Лидия – слишком щекотливые темы. Как бы Вера ни любила Сашу, какой бы жертвенной и всё понимающей не была ее любовь, в отношении матери и Лидии разумнее всего твёрдо и бесстыдно лгать.

Мария Дронова, или Марыся, как ласково величал ее муж Петр Сергеевич по примеру тестя, действительно была больна. Душевно больна.

Ее болезнь тщательно скрывалась от всех, особенно от семьи Левиных, с которым семья Дроновых породнилась посредством женитьбы Вадима. Из посторонних людей припадки Марыси видел лишь отец Андрей, священник и школьный друг Петра Сергеевича. Для остальных же она была женщиной крайне слабого здоровья. И это все, что было о ней известно в округе.

С пяти лет кроткая и нежная Марыся стала пугать отца странной для маленькой девочки замкнутостью. Она могла часами тихо сидеть и вдруг резко вскидывала голову, словно видела что-то страшное. Марыся глядела в пустоту, серые глаза ребёнка увеличивались от первобытного ужаса. Затем она принималась кричать, оглушительно и душераздирающе.

Отец Марыси Анджей Вишневский, чистокровный поляк, эмигрировавший в Россию после войны, готов был сам сойти с ума. Были времена, когда он подумывал отдать дочь на лечение, но всякий раз его останавливал страх ещё более глубокий, чем возможность лицезреть припадки дочери. Он боялся, что лечение сделает хуже. А если сказать совсем начистоту, то его пугала перспектива, что дочка, будучи не хозяйкой своему разуму, сболтнёт лишнего. Они, то бишь врачи, могут ввести Марысю в состоянии гипноза, они глянут ей в подкорку и узнают истинную причину ее безумия. Нет, Анджею были не нужны подобные проблемы. Совсем не нужны. Не для этого он уехал с дочкой подальше в новую жизнь.

Тем более припадки Марыси имели свойство на неопределенный период прекращаться, и тогда во всем мире было не сыскать более тихой и ласковой девочки. В глубине души Анджей не считал дочь безумной, он надеялся, что это не более чем игра, порождённая богатым мрачным воображением девочки, что та однажды перерастёт эту напасть и станет такой как все. Ведь имеют же дети воображаемых друзей, и родители считают подобную фантазию приемлемой. Так отчего же его Марысе не иметь воображаемых врагов? Необходимо какое-то время обождать. Как это обычно и бывает, временное ожидание Анджея переросло в постоянное. Человек ко всему приспосабливается, даже к безумию родного ребёнка.

Анджей и Марыся любили друг друга огромной родственной любовью. Марыся гордилась отцом и не раз высокомерно заявляла, что ее отец – потомок знатных польских шляхтичей, в доказательство этого демонстрировала кольцо с гравировкой «kocham Cie[1 - Я тебя люблю (польск.)]», которое она носила как единственная дочь своего отца. Иных подтверждений знатности деда Павел, Саша и Вадим не нашли, в их голову закралось подозрение, что кольцо кто-либо из предков деда или же сам дед вполне мог просто-напросто украсть. Но к матери из вежливости относились как к знатной дворянке, никогда не оспаривая ее происхождение – отец так наказал.

Петр Дронов считался первоклассным каменщиком в пору, когда заступил возвести для Анджея Вишневского дом в нескольких минутах ходьбы до моря. Петру было тридцать три года, он недавно похоронил свою несчастную бездетную жену. Едва ли Петр мог предположить, что его сердцем навек завладеет шестнадцатилетняя бесноватая девчонка.

Петр увидел юную Марысю и первым из вороха чувств стало сильное желание ее защитить. Девица в ту пору была так тонка, что Анджея поражало, как мог уживаться в этом тщедушном теле лукавый имя, которому было легион. Год, пока возводился дом, Марыся и Петр играли в переглядки, пока Анджей прямо не спросил своего каменщика каковы его намерения: