Улыбочку!

– Умница ты моя!

– Ну так если б твой папа меня так не поймал, я бы до сих пор дураком жил. А я его так ни разу и не поблагодарил.

– Ну, Коль, кто старое помянет.

– Да ладно-ладно, шучу я, пошли ужинать.

Баня

– Ну, Наташенька, чтобы я с тобой ещё хоть раз попёрлась в баню! Даже не надейся!

– А кто ж знал?

– Кто ж знал, кто ж знал… Пора бы уже и подстраховываться – не в первый раз собрались!

– Да я же в баню ничего не брала, настойку медовую только.

– И я об этом. С настойки твоей это всё и началось! Ты её на чём настаивала, на мухоморах?

– Нет, на коньяке.

– Где ты рецепт-то такой взяла? У деда-самогонщика?

– Косметолог посоветовала. Хорошо воздействует на кожу.

Я же не знала, что она так воздействует.

– А я тебе говорила, что у меня кожа чувствительная! Я, когда жирного поем, сразу кожа лоснится. Видимо, жир наружу выходит. Но я же не знала, что бывает обратный эффект – так сказать, процесс осмоса!

– А ну дыхни! Не выветрилось ещё, что ли?

– А смысл – ртом дышать? Я же не ртом пила! Я же вообще не собиралась пить! А всё ты со своей настоечкой! А у меня кожа тоненькая, чувствительная – мне много не надо!

– Да тебе и через рот немного надо! А что ж ты в свою чувствительную кожу два литра настойки вмазала-то, а?

– Вот я бы тебе сейчас вмазала! Это ж ты бубнила: «Надо всю использовать!»

– Мне косметолог сказала, что после открытия баночки второй раз уже использовать нельзя. Я ей ещё припомню это!

– А она при чём? Она же тебе конкретно сказала: баночки! А ты чего три литра закатала?! Она тебе какой рецепт дала? Может, ты там чего-то не в тех миллилитрах отмерила?

– Да какой там рецепт? Там просто пропорция: на две части мёда одна часть коньяка.

– То есть если я правильно поняла, то на сто граммов коньяка надо двести мёда?

– Наверное.

– В смысле – наверное?

– Ну, у меня в школе с дробями не очень было. Я к соседу зашла, спросила: как это? Он мне и показал.

– На чём он тебе показал – на пальцах?

– На трёхлитровой банке.

– Так ты хоть принцип поняла?

– Принцип – да, но только на этой банке.

– Видимо, выветривается. Холодно становится. У меня уже мурашки по голове побежали.

– Ага, тебе хорошо. На тебе хоть шапка шерстяная, а на мне – одна косыночка.

– В том-то и дело, что на мне тоже только одна шапка! Где мы хоть находимся?

– Судя по обстановке, в приёмной психбольницы.

– А, ну это нормально, меня тут все знают, скоро нас отпустят. Что ты отодвигаешься? Ты забыла, что я в фармфирме работаю, лекарства мы им возим? А ты точно уверена, что мы именно в приёмной? Как-то уж больно на палату интенсивной терапии смахивает.

– А что это за палата?

– Для буйных, Наташенька, для буйных!

– Ладно, ладно, не заводись ты, ничего же пока не случилось.

– Так, давай определимся: «не случилось» или «не помним»?

Расстояние от одного до другого огромное!

– От чего?

– От твоей бани на даче в Павловске и центральной психиатрической больницы в Санкт-Петербурге, Наташа!

– Добрый день, Светлана Юрьевна! Как отдохнули? – вошла в палату зав отделения.

– Вы знаете, Елена Павловна, хотелось бы, чтобы вы нам это рассказали.

– Ну, мы-то много рассказать не можем: нас к электричке на Казанском вокзале вызвали.

– Это в Москве?

– Да, представьте себе.

– Что-то я боюсь себе это представлять.

– Ну, там ещё частично в протоколах написано… – Нас хоть не посадят-то?

– Не посадят. Мы вас, если можно так выразиться, взяли на поруки.