Иван-да-Марья

Иван-да-Марья
Надежда Волгина

Иван – хирург, Маша – ветеринар. У каждого из них была своя жизнь, пока они не встретились… А, встретившись, не полюбили друг друга. Смогут ли они преодолеть любовь к свободе и недоверие, чтобы стать Иваном-да-Марьей?

Глава 1

Иван открыл дверь кабинета. Взгляд привычно уперся в чучело орла, раскинувшего полуметровые крылья. В утренней нерабочей тишине он казался живым – крючковатый клюв, перья, цепкие лапы с когтями… Разве что не летает, а только готовится взлететь одним мощным взмахом крыльев. И какую забаву люди находят в таком бестолковом и варварском отношении к природе? Должно быть, закрепляют свою власть над более слабыми, убивая их и воскрешая в образе чучела.

Иван поморщился – сегодня противнее обычного было смотреть на безмолвный упрек хищника поднебесья. И не выкинешь, не спрячешь, иначе щедрый спонсор больницы и постоянный пациент, вечно страдающий язвой желудка, бизнесмен Столяров, будет оскорблен в лучших чувствах, а начальник Ивана – главврач Федоров Федор Федорович, в доверии.

Флюры, помощницы Ивана, как тут называли медсестер, еще не было. Он пришел на час раньше начала рабочего дня, чтобы привести в порядок бумаги, чего не смог сделать накануне вечером из-за визита друга и посиделок за полночь.

Следовало впустить свежего воздуха и развеять ночную спертость. Иван поднял жалюзи и распахнул окно. С воздухом в кабинет ворвался уличный шум просыпающегося города. Только летом прохлада доставляет такое удовольствие, когда хочется часами вдыхать ее, несмотря на загазованность. Днем ее сменит летний зной и приглушенное гудение кондиционера – этого рассадника микробов.

В частной клинике Федорова Иван работал уже пять лет хирургом и был всем доволен, начиная от приличной зарплаты и заканчивая уважительным отношением руководства. Клиника являлась диагностическим центром, где собрались узкие специалисты всех направлений медицины. Особенно удобно это было для желающих быстро пройти медкомиссию, правда, стоило это тоже прилично – за визит к каждому специалисту приходилось платить, как за первичную консультацию, так что позволить себе подобную роскошь могли не многие. С другой стороны, по этой же причине народ не скапливался в коридоре, переругиваясь в бесконечной очереди. И врачи без пациентов не оставались, всегда находились желающие купить комфорт и вежливое обращение. До этого Иван три года проработал в муниципальной поликлинике, и ему было с чем сравнивать.

Две пуговицы на халате еле держались, с досадой подметил Иван. Можно, конечно, попросить Флюру–белочку закрепить их сегодня, но как-то неудобно напрягать человека. Что ей своих дел мало с двумя-то детьми и мужем – газосварщиком? Пора жениться, Иван Тимофеевич. Это сейчас ты еще молодой и красивый, каким находят тебя женщины, а через пять лет превратишься в стареющего донжуана и тогда сам станешь искать ту, что согласится пригреть тебя.

В последнее время мысли о создании ячейки общества посещали его все чаще. Видно, к тридцати двум годам он устал от свободы и одиночества, хоть и не испытывал недостатка в женском внимании. Правда и надолго они не задерживались, быстро приедались, когда он изучал их повадки, и они становились для него обыденными.

Это тоже было одним из пунктов в его личной статье расстройств – способность видеть в людях то, чего сами они порой не замечали. Когда-то Иван мечтал стать зоологом, «проглатывал» книги о животных, изучал их повадки. До такой степени увлекся, что невольно начал сравнивать людей с братьями меньшими и видеть поразительное сходство. С годами увлечение переросло в привычку, и теперь Иван с первого взгляда мог определить, на какое животное похож человек. Знание повадок помогало ему безошибочно выбирать линию поведения со знакомыми и пациентами, что последних невольно тянуло к нему.

Флюра ворвалась в кабинет, как небольшой вихрь. Миниатюрная, подвижная, она умудрялась вносить столько шума одним своим появлением, как будто ее вошло сразу несколько. Все спорилось в ее умелых руках, пока она не начинала ставить перед собой невыполнимые задачи, явно повышенной сложности. Правда внутреннее чутье ей позволяло вовремя опомниться и не наделать глупостей. И что больше всего восхищало Ивана в этой молодой женщине – ее способность не падать духом от провала затеи и моментальное переключение на новые задачи. Типичная белка, как он окрестил ее про себя, шустрая, точно знающая, чего ждет от жизни, эмоциональная без меры, умная и работящая.

– А что это вы сегодня в такую рань? Ой, здравствуйте, Иван Тимофеевич, – рассмеялась Флюра, доставая белоснежный халат из шкафа и кидая сумку на стул, немало не заботясь о ее содержимом. – Вечно я начинаю не с того.

– Привет. – Как ни странно, жизнерадостность Флюры никогда не раздражала Ивана, даже если его настроение было далеко от безоблачного, что случалось не так уж и редко. В такие моменты он абстрагировался от внешнего мира и размышлял под ее неугомонный щебет. – Решил поработать с бумагами.

– А-а-а, понятно. – Она уже надела халат и уселась за свой стол. – А мы сегодня с Равилем идем на концерт Кристины Орбакайте, видели афиши? Благо, мама согласилась посидеть с внуками в кои-то веки. А то обычно ее не допросишься. – Она открыла журнал и низко склонилась над ним, дала знать о себе близорукость и ярое нежелание носить очки. – Так, первый пациент у нас в половине десятого. Еще есть время попить чайку. Сделать вам тоже?

– Я бы хлебнул кофейку, – в тон ей ответил Иван. – Чай – это женский напиток.

– Скажете тоже! Тогда мой милый двухметровая и стокилограммовая женщина, – беспечно рассмеялась она и принялась хлопотать за ширмой, где находился небольшой обеденный стол с чайником, чашками и другими необходимыми для перекуса вещами.

Ровно через минуту она поставила перед Иваном небольшую чашку со вкусно пахнущим и дымящимся черным кофе.

– Как вы любите, без сливок.

Времени хватило ровно на то, чтобы допить кофе и выслушать свежие новости о семье Флюры. В тот момент, когда чашки вернулись за ширму, распахнулась дверь, впуская первого пациента.

Типичный представитель семейства собак, озабоченный, в первую очередь, благосостоянием своей стаи и территории, на которой обитает, четко знающий, какое место занимает в общественной иерархии и не стремящийся прыгнуть выше головы. Вся его жизнь подчинена строгому распорядку – работает, отдыхает, спаривается и выводит потомство, не покидая родной семьи. Соседей по лестничной площадке воспринимает, как живущих по соседству сородичей, и заводит с ними приятельские отношения. Любит и умеет отдыхать. А еще собаки неутомимые лакомки. Этим словом Иван заменял некрасивое «чревоугодники».

Сидящий перед ним мужчина относился к самой распространенной группе животных, которые встречались сплошь и рядом, которых объединяли ярко выраженные признаки. Иван ничего против них не имел, но и интереса особого не проявлял, как к набившей оскомину категории. Однако это не мешало ему внимательно относиться к проблемам таких пациентов и делать все зависящее от него, чтобы лечение пошло на пользу. Он старался говорить с ними на их же языке, чем еще сильнее располагал к себе. Среди собак встречались как мужчины, так и женщины, правда вторые немного реже.

Зато женщин попадалось больше во второй наиболее распространенной группе – кошек, средством общения у которых служил язык жестов, звуков и поз.

Вторая пациентка была именно такой. Молодая, ухоженная, она не нуждалась даже в хвосте, чтобы четко определить настроение, в котором пребывала. Но если бы он у нее был, то сейчас торчал бы вертикально, как признак излишней самоуверенности. Несмотря на распространенность, кошек Иван делил на подгруппы. Эта относилась к тем, что любое место считают своей территорией, редко испытывают настороженность или нервозность. Еще реже пребывают в состоянии возбуждения. Суженные зрачки миндалевидных, искусно подведенных глаз говорили о спокойствии и безразличии. Если бы у нее была шерсть, то топорщилась бы дыбом, как признак затаенной агрессии, готовности к обороне, если что пойдет не так. Кошки этой группы обычно начинают нападать первыми, сопровождая движение криками и активной жестикуляцией, бросками и выпадами в сторону неприятеля. Часто подобным образом им удаётся ввести врага в замешательство и благополучно разрешить ситуацию.

Если уж выбирать из кошек, то Иван предпочитал тех, кто чаще ведут себя настороженно и неуверенно, хвост которых подрагивает и уши поджаты. С такими ему было проще общаться. Хотя женщин – кошек он в принципе не любил.

– Подожди пока приглашать следующего, – попросил Иван Флюру. – Нужно немного перевести дух.

Помощница знала об особенности своего начальника и считала это признаком оригинальности. Она даже заботилась о наполнении специальной круглой банки яркими конфетами для сорок, которые тоже встречались не редко. Флюра постепенно даже научилась распознавать таких людей. Прежде всего по классической одежде, строгому силуэту и искусному макияжу, если это была женщина. У таких людей одежда всегда была дорогая и красивая, словно Коко Шанель позаимствовала свои фасоны у сороки с окраской из сочетания черного с белым и с пестрым хвостом. Такие люди заражали энергией, они могли заниматься любой работой, даже самой неблагодарной, и оставаться при этом элегантными. Часто обтягивающие силуэты одежды делали их неловкими, но они воспринимали это, как необходимую жертву, которой требовала красота. Даже их способность присваивать блестящие вещи свидетельствовала о чувстве прекрасного. Они это делали ненавязчиво и естественно – раз лежит и блести, значит нужно взять, чтобы рассмотреть подробно, и не важно, что вожделенный предмет уже кому-то принадлежит, не хочешь потерять такую красоту, не выставляй ее на всеобщее обозрение.

Иван ценил в сороках верность и не способность предать. Сороки в его представлении были специально созданы для супружества, выбирали пару единожды и на всю жизнь. Эту птицу он считал идеалом постоянства и преклонялся перед такими людьми.

– Кто это был? – поинтересовалась Флюра, отмечая визит пациентки в журнале.

– Кошка.

– Тяжелый случай, да? – сочувственно спросила она.

– Есть немного, – кивнул Иван.

Он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Сказывались ночные посиделки, начинало клонить в сон.

– Еще кофейку? – предложила Флюра.

– Нет, – тряхнул он головой и хотел было распорядиться, чтобы пригласили следующего пациента, как зазвонил телефон.

– Наш бегемот из топких болот, – пропела Флюра.

Бегемотом она назвала главврача клиники – Федора Федоровича. А до этого его так окрестил Иван. Начальник не только внешне напоминал этого африканского гиганта, но и внутренне в точности соответствовал ему. При сильной тучности, он был довольно хрупкий и ранимый внутри, обижался, если кто-то поступал с ним подло, не оправдывал надежд. Причем, обижался он не на конкретного человека, а на судьбу в целом. Подобно некрасивому собрату, в точности, как тот одной и той же тропой ходит к месту добывания пищи на километровые расстояния, Федор Федорович брел по жизни, не спеша и размеренно, педантично «раскладывая все по полочкам».

– Слушаю, – произнес Иван в трубку. – Приветствую, Федфедырыч!.. Да, потихоньку… Далеко?.. А когда?.. Да, без проблем! Надо, так надо! – И отключился. – Все нормально, – Заверил он Флюру, которая с любопытством прислушивалась к разговору. – Отправляет в командировку на пару дней. Зови, давай, следующего, – кивнул он на дверь и потер воспаленные глаза, которые сейчас казались еще зеленее обычного. К слову сказать, на глаза Ивана женщины были особо падкими, считали их изумрудный цвет необычным и очень подходящим к волосам цвета соломы.

Иван равнодушно смотрел на медленно отворяющуюся дверь в ожидании следующего пациента. Сначала он глазам своим не поверил – в его кабинет входила корова. Но какая! В следующий момент Флюра едва сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха, когда он зачарованно произнес:

– Никогда не встречал таких красивых буренок!

– Простите, это вы мне? Я не расслышала…

На пороге переминалась симпатичная коротко стриженная брюнетка, неуверенно теребя лямки объемной сумки, накинутой на плечо. Невысокого роста, миниатюрная, она чертами лица чем-то напомнила Ивану голливудскую актрису Вайнону Райдер, в особенности губами и чуть выступающим вперед подбородком.

– Вы проходите, пожалуйста, – вступила в разговор Флюра, видя явную неспособность Ивана говорить. Он продолжал пристально таращиться на женщину, неприлично оглядывая ее с головы до ног, пока не заставил густо покраснеть. – Иван Тимофеевич! – позвала она, на что тот никак не отреагировал. – Иван Тимофеевич! – произнесла она еще громче, и только тогда он вздрогнул, моргнул и повернулся в ее сторону. – Передайте мне, пожалуйста, карточку Терехова. – Она многозначительно посмотрела на него, мол, ты совсем с ума сошел, контролируй себя, пожалуйста.

Иван машинально передал ей карточку и снова посмотрел на женщину, которая подошла вплотную к его столу и усаживалась на стул, разглаживая на узкой юбке невидимые морщинки.

Этого не может быть! Она не может быть коровой! Корова – она же сильная, а эта производит впечатление ранимой и слабой, что сразу хочется защитить ее неизвестно от чего. Корова – глуповатое и равнодушное животное, а женщина явно наделена острым умом и трепетной душой. Одного вида румянца смущения достаточно, чтобы понять это.

– Что случилось, родная? – спросил Иван как можно мягче и вкрадчиво, как говорят с неразумными детьми, плохо реагирующими на команды взрослых. Флюра выпучила глаза от удивления и побледнела от испуга.

– Простите? – переспросила женщина, оглядываясь по сторонам и тряхнув головой, словно смахивая с лица сильно отросшую челку.

Иван любовался смущением пациентки, ее аккуратным и напряженным видом. Очень не вовремя пришло сравнение, что коровы оставляют свои продукты жизнедеятельности где попало. Иван поморщился, а женщина опять покраснела. Однако испуг в ее глазах сменился недоумением, а потом откровенным возмущением.

– Вы слышали про Фонтенбло? Кажется, там хранится образец…

– Иван Тимофеевич! – очень громко окликнула его Флюра. Не сделай она этого так вовремя, не известно, что бы последовало за его репликой, потому что собирался он рассказать про музей, в котором хранится образец коровьей лепешки. – Мы слушаем вас, – нарочито вежливо обратилась она к пациентке. – Что привело вас к нам?