Психопат (сборник)

Психопат (сборник)
Наиль Н. Муратов

Для дебюта в российском издательстве известный украинский писатель Наиль Муратов выбрал две очень разные повести – психологический триллер и остросюжетный «экшн». Впрочем, и общего у них много: туго закрученные интриги и, прямо скажем, нестандартные персонажи. Словно в компьютерной игре, читателю приходится проходить все более сложные уровни, на каждом из которых по-новому раскрываются личности героев – будь то нравственно ущербный психопат, юная взбалмошная дочь российского олигарха или молодой одесский поэт, влюбленный в замужнюю женщину. Развязки будут неожиданными.

Наиль Муратов

Психопат (сборник)

© Наиль Муратов, 2014

© «Время», 2014

* * *

Психопат

1

Дождь. Я знаю, это мое утро; день, начинающийся с шороха капель, с бледного сумрака, остужающего комнату. Бессонница превращает разум в горячую липкую кашу, в месиве которой мысли вязнут, так и не успевая созреть. Бессонница принадлежит ночи – вместилищу кошмаров, раздирающих на ошметки мой воспаленный мозг; оборотни тьмы не спят, они останавливают ток крови, оставляя в замкнутом пространстве комнаты пунктир невидимых глазу следов, и ты бьешься в судорогах, корчишься от бессилия, потому что не можешь унять вырвавшихся из чернильной темноты демонов – исчадий ада, заключенного внутри твоей собственной души. Но вакханалия утишается, чуткие уши незваных гостей уловили монотонный успокаивающий стук – вестник дождливого утра, когда просыпающийся инстинкт гонит меня наружу, в сырость и слякоть города, а сладостное предчувствие близости с незнакомой женщиной леденит разжижившуюся кровь. В зеркале, прилепившемся к дверце шкафа, холодное отражение рассвета тонет в искусственном свете люминесцентной лампы, а тень, скользнувшая по стеклу, – это моя тень, живущая отдельно от других теней, мечущихся в испуге по стенам и потолку. Сегодня – пиршество тварей, заселивших мой мозг, танец бестелесных гурманов, питающихся чужим испугом. Страх – это их десерт, лакомое блюдо, и они готовы вывернуться наизнанку, только бы не пропустить момент, когда страха становится так много, что он убивает сам себя. В такие мгновения интеллект перерождается, превращаясь в уникальное мыслящее устройство, созданное для решения одной-единственной задачи, на самом деле не подразумевающей решения. Это уравнение со множеством переменных и постоянных, имеющее только мнимые корни, оно сродни инструменту со множеством струн и колков, ждущему талантливого исполнителя. В музыке дождя не должно быть фальшивых нот. В его монотонном шуме – лейтмотив увертюры, звучавшей в отдаленной провинции моего сознания, в царстве изощренной и болезненной фантазии, превращающей в искусство то, что именуется криминальным деянием. Я – новая переменная, неопределенная величина, неизвестный фактор! Моя психика обострена шуршанием дождя и предчувствием предстоящей встречи с неизвестной женщиной. Где-то в недрах города любимая и одновременно ненавидимая мной незнакомка, наверное, уже пьет утренний кофе, глядя с неудовольствием на унылый пейзаж за окном. Ей еще нужно сделать макияж и множество других необходимых дел, пустяковых по сути, но так эффектно отличающих женщину от мужчины. Она подавлена, плохо спала, да и погода не улучшает настроения, но, я уверен, чувство долга не позволит ей остаться дома. Пустота и страх, воцарившиеся в сердце незнакомки, предрешают нашу встречу, она неизбежна, и я жду ее, потому что ради этого и существую. Я – человек дождя, затаившийся в хрупкой скорлупе типовой квартиры, терпеливый как паук, как молчаливые артефакты Стоунхенджа.

В дождливые осенние дни на городское кладбище приходят по необходимости. Здесь никого не ждут: обитель усопших закрыта для новых захоронений, и траурные процессии с торжественной неторопливостью отправляются в другие районы. Дорожки, тропинки, проходы между ограждениями – это декорации, теснящиеся на сцене театра, принадлежащего мне одному. Я знаю здесь каждый памятник, каждую надгробную плиту, и фамилии незнакомых покойников навечно врезались в мою память.

Узкая щель между двумя оградами ведет к могиле, заросшей кустами сирени, она давно заброшена, ветхий навес не защищает ни от дождя, ни от ветра. Отсюда можно увидеть участок стены, огораживающей территорию кладбища, и узкую калитку – его черный ход. Вряд ли она пойдет через центральные ворота, но даже в таком случае я не смогу не заметить ее ладную фигурку на песчаной аллее. Спешить некуда, ожидание стало частью моей жизни, такой же приятной привычкой, как курение или прием амфетаминов. Время до ее появления тянется так медленно, что я начинаю ощущать растущую в воздухе напряженность, турбулентное завихрение токов, подстегивающих воображение игольчатыми уколами. Я представляю, как она сворачивает в проход, ведущий к могиле мужа, протискивается между деревом и скамейкой, проходит возле двух постаментов с полуразвалившимися стелами и упирается в некогда белую, а ныне серую от грязи решетку, за которой скрывается каменная плита с высеченным на фронтоне крестом.

Сжимая в руке букетик гвоздик, я жду ее, женщину, дарованную мне судьбой, и знакомый силуэт возникает, наконец, из-за поворота в конце аллеи – она приходит, как и другие мои незнакомки, неожиданно. Из своего убежища я слежу за неспешным ее приближением, чувствуя, как тело мое растворяется в каплях дождя, и обманчивое ощущение невесомости заставляет сердце сладко замереть. Наше знакомство состоится скоро, в ту минуту, когда она с ханжеским лицемерием возложит цветы на могилу мужчины, имевшего несчастье называться ее мужем.

Женщина сворачивает с аллеи и проскальзывает в узкий проход между двумя рядами истерзанных временем оградок и памятников. Я не спешу: моей незнакомке уже некуда деться. Ее фигурка мелькнула среди решеток и деревьев и потерялась окончательно, но беспокоиться нет оснований. Я знаю дорогу к каменной плите, накрывшей последнюю обитель ее мужа, помню наизусть каждое высеченное на ней слово.

Они – обвинительный акт, брошенный на весы Фемиды.

Пора.

Она стоит, чуть сгорбившись, возле могилы, на которой уже успела разложить свои желтые розы, женщина лет тридцати трех – тридцати пяти, чье миловидное лицо я успел полюбить еще в тот день, когда траурная процессия сгрудилась возле ямы, которая отвоевала половину пространства внутри ограды, выкрашенной в белый цвет. Заплаканная, придавленная тяжестью утраты, тогда она не казалась такой привлекательной, как сейчас. Заметив незнакомого мужчину, женщина вздрагивает и пытливо меня оглядывает, но я не замечаю паники в ее глазах. Красные гвоздики в моей руке выглядят настолько успокаивающими, что она даже качает головой, как бы смеясь над собственным страхом. Кивнув в знак приветствия, я прохожу за решетку и аккуратно раскладываю цветы на могильной плите. Морщусь. Красные гвоздики, перемешанные с желтыми розами, – картина, лишенная эстетики, раздражающая взор.

– Вы были знакомы с Егором?

На этот естественный вопрос я не отвечаю, только вновь киваю. Нас разделяет не более десятка сантиметров; замерев у надгробной плиты, слегка сутулясь под мелким дождем, мы храним скорбное молчание. Я ощущаю, насколько близость этой женщины волнует меня, но торопиться не следует: пусть она начнет разговор первой.

– Вы были его другом?

– Нет, нас связывали деловые отношения.

Ей любопытно, я вижу, как она безуспешно пытается вспомнить мое лицо.

– Мы не знакомы?

– Познакомиться не привелось, но Егор рассказывал мне о вас.

– Как давно вы знали моего мужа?

– Встретились случайно, незадолго до его смерти. Он разыскивал специалиста, способного помочь в решении весьма щекотливой для него проблемы, и один из бывших моих клиентов вывел вашего мужа на меня.

– Ваша профессия – юрист?

– Мечтал им быть, но – увы! – не сложилось. К счастью, иногда удается помогать людям другими способами.

– Вы альтруист? – Легкая ирония, заключенная в вопросе, лишь подтверждает, что она умна, и это усиливает мое влечение к незнакомке. Альтруист ли я? или мизантроп? или тот и другой одновременно? Нет ни малейшего резона скрывать правду, и я отвечаю:

– В каком-то смысле да, альтруист. Но я люблю отдельных людей, а вот к человечеству в целом отношение сложное.

– Вы не оригинальны. – Ее замечание сопровождается быстрым взглядом, охватившим мое лицо, я чувствую растущий интерес незнакомки. – Но не следует забывать, что человечество состоит из отдельных людей!

– Да, конечно, но каждому в душу не заглянешь, вот в чем проблема.

Она улыбается; здесь, в царстве усопших она уже не чувствует себя подавленной, присутствие незнакомого мужчины исподволь делает свое дело, пробуждая самый глубокий из спрятанных инстинктов – стремление нравиться и очаровывать – естественное желание женщины, обостренное чувством одиночества.

– Следует ли вообще заглядывать в чью-то душу? Насколько этично пытаться узнать о человеке нечто такое, что он не хочет открывать?

– Не знаю. Иногда случается так, что лучше знать, чем не знать, но для этого всегда должны быть свои причины.

– И вам действительно приходилось заглядывать в чужие души? – Тональность вопроса является скрытым приглашением к разговору, приятному для нас обоих, незнакомка выговаривает слова многозначительно, сопровождая их ободряющим взглядом.

– Приходилось, в меру моего разумения.

– Сложно понять другого человека?

– Сложнее всего понять себя самого… но, боюсь, вам это не покажется занимательным.

– Напротив, очень интересно. – Она оживлена. Беседа с незнакомцем, невесть откуда свалившимся на ее голову, не может показаться скучной женщине, выбитой из ритма жизни. – Мне кажется, что вы весьма необычный человек.

– Боюсь, разочарую, но я – обыкновенный трудоголик. Наверное, такой же, как и ваш муж.

– Не знала его с этой стороны.

– Возможно, вы вообще мало его знали. Впрочем, это обычная история.

– Обычная?! Поверьте, за десять лет совместной жизни о человеке узнаешь все. Его привычки, иногда просто отвратительные, его самые мерзкие черты характера, и даже увлечения на стороне, которые он пытается скрыть так неумело, что они превращаются в секрет Полишинеля. Как вы понимаете, я говорю не о своем муже, у нас-то все было нормально, но ни одна из моих школьных подруг – а мы продолжаем дружить до сих пор – не сумела сохранить свой брак. Каждый мужчина на поверку оказывается ленивым слюнтяем, живущим исключительно в свое удовольствие.

– Тем не менее, ваш муж был иным, не так ли?

– У Егора хватало недостатков, и все-таки мы уживались мирно. Я – вовсе не мед и, понимая это, стараюсь относиться к мужчине толерантно, особенно если он что-то для меня значит.

– А Егор значил что-то?

– Разумеется, раз я вышла за него замуж. – Эти слова она произносит сердито: женщину злит, что собеседник не оправдывает ее ожиданий, ограничиваясь банальными вопросами, а я не тороплюсь раскрывать карты, мне хочется разговорить незнакомку перед тем, как высказаться самому.

– Я понимаю, что выгляжу назойливым, но мне интересно, что вы сами думаете о своем браке?

– Он был вполне благополучным. Мы с Егором терпимо относились друг к другу, и это здорово облегчало совместную жизнь. Тяжелыми были последние месяцы: у мужа выявили неизлечимую болезнь, и он очень тяжело это переживал. Может быть, из-за этого и ушел так рано.