Не чужие

– Волонтером она там. С тех пор, как бабушка умерла там от онкологии, так и ходит. Уже лет десять.

– А чего это ты ее с собой в Париж не заберешь, а, сын? – не без труда переварив такую информацию, полюбопытствовала соседка.

– Я бы забрал. А кто за дедом в деревне будет ухаживать? Он, конечно, справляется, но мама ему помогает. Вот к нему и поехала, скорее всего.

Сын открыл дверь, явно приглашая соседку на выход.

Но женщине и самой уже не терпелось поделиться потрясающими новостями с другими. Дверь за ней закрылась.

Пару минут она стояла, раздумывая, к кому же пойти в первую очередь. Потом двинулась на верхний этаж.

– Вот тебе и Крокодила…

МАМИНА ДОЧКА

– Гоарик, плохая девочка! Разве можно так поступать с мамой?

– Ну что, мам?

– Что значит «что»?.. Ты хочешь инфаркта для меня? Разве так можно? На дворе темень, а тебя нет! Что я могла подумать?..

– Да не думай, ложись спать.

– Нахалка! Говорил мне отец, что ты вздорная растешь! Хорошо, что он этого не видит! – Из глаз матери с готовностью вытекли две слезы.

– Да мам, не расстраивайся. Ну подумаешь, чуть позже вернулась! На работе отмечали Светин день рождения. Я тебя предупреждала, что задержусь.

– «Задержусь»? – вскрикивает мать. – На дворе темень!

– Мам, ну сейчас рано темнеет. Ты на часы смотрела?

– Принеси тонометр! Давление, небось, опять подскочило из-за тебя…

Гоарик приносит тонометр и привычными движениями надевает манжетку. Другой рукой вытирает застывшие слезы матери.

– Вот видишь, 140 на 100 – твое обычное давление!

Та сдается на минутку.

– Ты думаешь о том, что соседи подумают?

– Да что соседи подумают?.. Кому это интересно?

– Незамужняя, и затемно возвращается – что они могут подумать?

– Что я гулящая? – усмехается Гоарик.

Ее уже достал этот цирк. Давно. Но мать жалко.

– Дай-ка, я мусор вынесу.

– Нельзя мусор на ночь глядя!

– Ма-а-ам! Жарко, утром будет вонять, дай!

Обойдя молчаливую фигуру матери, женщина направляется в идеально убранную кухню, берет ведро и молча выходит из квартиры. Мать бросается к окну и смотрит, как грузная фигура пожилой дочери в стоптанных тапках направляется к контейнеру. Седые волосы треплет откуда-то взявшийся ветер…

НА МАСЛОВКЕ

Борис Яковлевич был нашим соседом в доме художников. Он был из тех тихих сумасшедших, которые живут в своем мире, никому не мешая.

За все время нашего знакомства – а оно длилось несколько лет – я встречала его лишь пару-тройку раз: на общей площадке в доме, где мы снимали квартиру. Но колоритность этого персонажа и места, где мы жили, стоит рассказа.

Все началось с того, что хозяева квартиры, которую мы снимали на Водном, стали бесцеремонно вторгаться в нее без предупреждения, а часто и в наше отсутствие. Перед Новым годом, когда финансы и так «пели романсы», они к тому же резко подняли арендную плату. С этим надо было что-то делать.

Но попробуй найти в Москве квартиру в аренду! Особенно если на дворе 90-е, у тебя есть ребенок, и твоя внешность не оставляет сомнений в принадлежности к категории «лица кавказской национальности».

Благо, на работе меня квалифицировали как «армяночку, к которой стоит записываться». Поэтому я стала искать квартиру среди своих пациентов. А так как поликлиника, где я трудилась врачом, принадлежала Союзу художников, то и пациенты мои были людьми искусства. И проживали, и работали они на пятачке между Верхней и Нижней Масловкой.

Во дворах, кроме поликлиники, находился детский сад, куда я определила ребенка. Если бы мы нашли там квартиру, это избавило бы меня от необходимости будить сына на час раньше и затемно таскать его с собой на метро и трамвае из Водного.

Искать пришлось долго: художники побогаче к тому времени перебрались в Парижи и Берлины, а те, кто победней, не имели возможности как-то изменить свои жилищные условия, чтобы сдавать квартиру.

Однажды на приеме ко мне обратилась одна из пациенток, художница С. Н., и сообщила, что после смерти мамы ей досталась квартира, которую она готова мне сдать за весьма разумные деньги.

В этот день я летела домой после работы на белоснежных крыльях надежды!

На следующий день С. Н. сообщила, что планы изменились, и там будет жить ее сын. В течение нескольких месяцев она обещала и передумывала несколько раз, пока мы, отчаявшись найти квартиру в этом районе, уже искали где угодно, лишь бы избавиться от назойливых хозяев.

Наконец художница повела нас с мужем смотреть квартиру. Радость от надежды на скорое переселение сменилась разочарованием. Жилье в доме постройки 30-х годов выглядело обычным наркоманским притоном. Нам уже пришлось ремонтировать пару квартир, но то, что предстало нашим глазам, невозможно было даже назвать жилищем.

Требовался капитальный ремонт, который мы осилить не смогли бы. Среди толстого слоя грязи и песка на полу валялись использованные шприцы и презервативы. Остатки плитки в ванной падали при легком прикосновении, толщина грязи на кухне не позволяла разглядеть цвет обоев. К этому великолепию прилагалась дешевая «совковая» мебель, из которой сравнительно целыми были только стол, тумба-подставка для телевизора и пара стульев. То есть, опираться на них можно было без риска обрушения.

Увидев наши разочарованные лица, С. Н. тут же пообещала, что половину расходов на ремонт мы покроем за счет арендной платы.

Мы, молодые романтики, тут же представили, как всё почистим, обставим, и согласились. Нашли мастера, купили краску, обои, вооружились вениками и лопатами и принялись за дело.

После того как работа началась, с художницей вдруг случился «приступ амнезии», и она напрочь забыла об обещании поделить расходы. По окончании дебатов на эту тему художница милостиво сообщила, что у нее есть знакомый мастер, и она за свой счет сделает циклевку и покрытие полов лаком (паркет был густо-серого цвета, местами переходящего в черный).

Деваться было некуда: материалы куплены, мастер сдирает закопченные обои. А с паршивой овцы хоть шерсти клок. Мы решили остаться.

При попытке выправить укрепленную под 45 градусами раковину в ванной обрушилась стена, и оттуда вылезла морда соседского кота. Потом кот перелез через дыру и с удивлением уставился на наши не менее удивленные кавказские лица. Животное надо было возвращать хозяину. Перелезать через дыру было как-то не комильфо – мы же не коты, в конце концов. Пришлось позвонить в соседскую дверь.

Так мы с ним и познакомились. Говорили, что Борис Яковлевич был сыном некого художника. Талант от отца передался ему в весьма причудливой форме. Его дизайнерская мысль не поддавалась воображению средних умов. Все стены в квартире были сломаны. Общее пространство жилища украшали одиноко стоящие унитаз, ржавая ванна и плита. Стены были окрашены зеленкой, которую живописно украшали снующие туда-сюда тараканы.

Борис Яковлевич философски отнесся к появлению дыры в своей квартире и пообещал, что как только мы ее заделаем, он тут же закрасит ее зеленкой. Забрав кота, он закрыл за нами дверь.

Муж, впечатленный тараканьей демографией в отдельно взятой московской квартире, и памятуя о величине дыры, через которую они могли эмигрировать к нам, заделал дыру через десять минут после возвращения от соседа.