Колючее счастье для дракона, или Инквизиции требуется цветовод

Соня даже глаза вытаращила от такой простоты. Это на что же он намекает сейчас?

– Папа? – раздался неуверенный голосок дочери. Она стояла в дверях кухни в майке и пижамных штанах, конечно, растрепанная и с книгой подмышкой. – Ты пришел!

Она уронила книгу и прыгнула к отцу, обняв его.

– Папа, а ты почему в Новый год не позвонил? А где ты был, ну, в командировке? А подарок принес? А ты обещал меня в планетарий сводить, когда мы пойдем?

Соня нахмурилась и прикусила губу. Подарки? О чем это Леся? Борис никогда не утруждался, даже в лучшие годы их брака предпочитая от жены откупаться деньгами. А подарки для дочери всегда выбирала Соня или ее родители.

Даже чужие, в сущности, люди – Эндрис, Гвидон и Элис – пришли к ней в дом не с пустыми руками.

“Дед Мороз” ей подарил целую кучу конфет и большую коробку полную книжек, да каких! Роскошные сказки с потрясающими иллюстрациями, красивые, как игрушки. Даже холодный и сдержанный Эндрис им оставил подарки: Соне – коробку пастели (которую, она, впрочем, так и спрятала в стол, даже не открыв), Лесе – большую книгу с интригующим названием “Жизнь растений”. Еще браслетик от Элис. И, конечно, был праздник, подаренный Лесе совершенно чужими людьми.

А родной отец, как обычно, и не подумал принести дочке хотя бы шоколадку. Соне было отчаянно за него стыдно, но выручить его она даже не подумала.

А что до “не позвонил”…

– Так вы в санатории были, а там связь плохая, – пояснил Борис, к счастью, не подозревавший, что Соня попросту внесла его номер в черный список. – Кстати, как отдохнули? Тебе понравилось?

– А… – Леся кинула внимательный взгляд на покрасневшую мать и неуверенно улыбнулась. – Понравилось. Мы там на лошади катались. И на снегоходе. Весело. И кормили там вкусно.

– Вот и славно. Ты иди поиграй, нам с мамой нужно поговорить. Кстати, ты завтракала сегодня? Обедала?

– Мы вчера у бабушки Тани ужинали, – зачем-то сообщила девочка и смутилась. – Ну я пойду.

Соня тяжко вздохнула. Ох, и хорошо она знала своего бывшего мужа! Теперь начнется!

– Софья, когда я позволил тебе оставить Олесю с тобой, я рассчитывал, что ты будешь о ней заботиться, как нормальная мать.

– Я забочусь.

– Я вижу. Дома я вижу бардак, нормальной еды тоже нет, Олеся явно голодная.

– Она не голодная. И теперь это – не твое дело.

Но Бориса было уже не остановить.

– Софья, ты посмотри на себя. Ты же сама как ребенок. Маленький ребенок. Какие-то рисуночки эти дурацкие, какие-то виртуальные друзья. Ничего не умеешь и даже не пытаешься.

– Борь, иди в задницу. Ты мне не муж, нотации твои мне не нужны.

– Так, дорогая. Нормально жить, как я понимаю, ты не хочешь. Вот возьму и заберу у тебя дочь, чтобы ты подумала хорошенько о своем поведении.

– Нет! – вскинулась Соня. – Не посмеешь!

– Да. Я отец, я имею право. Ты – никудышная мать. Дома сидишь, а ребенка даже покормить нормально не можешь, я уж молчу про воспитание.

– Как будто ты можешь, – бросила Соня зло. – Дома только по ночам бывал, даже в выходные работал. Ни разу с Лесей не гулял даже. Когда я болела – ее мои родители забирали!

– Я работаю, рыбка моя. Чтобы вас содержать. Чтобы ты могла в кафе еду заказывать и ногти себе делать. И по санаториям кататься.

– Санаторий мои родители оплатили!

– Конечно. Только на такое дерьмо им денег и хватило. Вот чего тебе не хватало, Софья? Секса? Денег? Свободы? Неужели так сложно было мыть полы и готовить мужу ужин?

– Я мыла и готовила.

– Раз в неделю.

– Сколько успевала.

– Я знаю, что не удовлетворял тебя в постели, – Борис сокрушенно покачал головой. – Надо было просто сказать, а не бегать по мужикам!

– Я не бегала!

– Ну да, конечно. Я видел твои рисуночки. Голые мужики, голые женщины… бездарность и пошлятина.

– На эту тему мы уже разговаривали, – устало ответила Соня. – Для выставки были подготовлены совсем другие картины.

– Ты можешь все вернуть обратно, Софи. Я все еще тебя люблю. Устроишься на нормальную работу, начнешь прибираться, займешься ребенком. Просто попроси прощения за все.

– За что за все? – Соня изо всех сил сдерживала слезы свои накопившиеся, стремительно перерастающие во внутреннюю истерику.

– За чужих мужиков и развод, дорогая. Я даже разрешу тебе рисовать…

– Пошел вон отсюда! – сорвалась, наконец. А и так молодец, очень долго держалась. – Заткнись и проваливай! Вон! Видеть тебя не могу!

– Из моей же квартиры выгоняешь? – прищурился совершенно спокойно Борис. – Ну-ну. Я-то уйду. А ты подумай над своим поведением… пару дней. Олеся, значит, пока со мной побудет.

– Слушай, Кошкин, если ты пришел, чтобы со мной поругаться…

Он вдруг остановился и замолчал, с сокрушенным видом качая головой.

– А ты ведь права, родная. Вот до чего ты меня довела. Я совсем забыл. Значит, у мамы завтра юбилей, я заеду за вами с Лесей в пять.

– Ты с ума сошел? Думаешь, после всего, что ты мне наговорил, я пойду к твоей матери?

– Пойдешь, милая. Иначе я… Подам в суд на опеку над дочерью. Как думаешь, кто его выиграет? И как быстро? Ты бы головой своей думала, прежде чем дергаться, дорогая. Я вообще как бы все еще вас содержу.

***

Соня на дух не выносила свою высокоинтеллектуальную и очень воспитанную свекровь. Та отвечала невестке полнейшей взаимностью. Ну еще бы – родители Сони аристократическими происхождениями не блистали: отец – таксист, а мама – учитель математики в школе. Не академики, не большие начальники, даже не москвичи в "не помню каком" поколении.

Совершенно никчемные, мелкие все людишки, недостойные генофонд славного рода Кошкиных в потомках собой засорять.

Но Борис Соню любил, у них родилась такая замечательная и очень одаренная Леся, и Альбина Виленовна ненавидела невестку как бы цивилизованно. Вежливо очень.

В чай ей не плевала, матом не костерила и даже практически не унижала в беседах.