Электрический человек

Электрический человек
Нариман Туребаев

Спрятавшись в маленьком кафе от хаоса, вдруг охватившего целый город, несколько человек слушают рассказ старого доктора о самом необычном в его практике пациенте.

Нариман Туребаев

Электрический человек

Печальное зрелище – кучка растерянных людей, сидящих в сумерках поодиночке и боящихся шелохнуться. И когда под кем-то нечаянно скрипел стул, тут же на того бедолагу обрушивалось сверканье гневных глаз, пугая его больше, чем происходящее снаружи.

А на улице людская буря почти улеглась, изредка вдалеке звучали выстрелы, поблизости слышно было только шуршанье проезжающих машин да топот бегущих ног. Криков уже не было, лишь иногда какой-то сумасшедший, вероятно находившийся совсем близко к нам, восклицал тонким голосом: «Господи! Господи!». Мы же, пятеро случайных прохожих, сидели в кафе на первом этаже многоэтажного дома, спрятавшись за жидкими жалюзи в окнах. Впрочем, свет был отключен с утра, а сейчас уже ночь, и вряд ли нас кто-то мог видеть и без жалюзи. Да и не спасли бы они нас от жаждущих спиртного бродяг, громивших все злачные места по городу. А пока нам везло, и никто не замечал маленькое заведение, спрятавшееся в ряду ларьков и парикмахерских.

«Мне кофе. Американо», – вдруг произнес седой старичок с бородкой и в шляпе, сидевший передо мной. Мы дружно подняли головы с одинаковым возмущением в лицах – просьбу старика иначе как издевательством не назовешь. Света нет, народ бунтует, город горит, будущее еще страшнее настоящего – какой еще к черту кофе?! «Черный. Без сахара», – уточнил старик, возбудив в нас почти видимую волну ненависти. Может, он тоже обезумел? Оглядев нечаянных соседей, готовых кинуться на него, он улыбнулся и очень сердечно сказал: «Простите меня, друзья! Я хотел лишь рассказать историю, чтобы не дать страху поглотить нас без остатка, иначе настоящей беды не миновать». «А разве мы уже не в беде?» – подал голос юный бармен, разлегшийся на барной стойке. «Пока мы спокойны, пока есть, что выпить и съесть, и есть, где справить нужду – то это не беда, а счастье», – ответил старик. Бармен коротко хихикнул и, усевшись на стойку, спросил: «А причем здесь кофе? Сварить-то я его не смогу без электричества». «Кофе будет, поверьте. И вы его сварите и угостите им всех нас очень скоро. А пока сядьте поближе, чтобы я говорил не так громко – мы ведь не хотим привлечь внимание кого-либо оттуда», – старик кивнул в сторону окон. И мы – мальчик-бармен, полная женщина с одинокой палочкой бигуди в волосах, немолодой мужчина в потертой куртке и с пакетом в руках и я, разведенный неудачник с легким перегаром от вчерашнего – послушно придвинули стулья к его столику, не издав ни звука. Мы уже почти не думали о нашем страхе, и как только все уселись, полилась тихая речь уставшего, но доброго человека:

«Ничего не бывает навсегда. До недавнего времени я работал врачом-хирургом в одной известной клинике, по возрасту уже давно не проводившим операции. Однако, диагност я по-прежнему отменный, и люди ждали моего приема по несколько недель, не желая идти ни к кому другому. Тот пациент был новенький, было ему около сорока, весьма неуклюжий, но приятный мужчина, выглядевший очень смущенным от той болезни, которой он страдал. Как выяснилось, последний доктор, обследовавший его до меня, хотел определить его к психиатру, но он пошел к мне, надеясь, что эту напасть можно излечить хирургическим путем, вырезав что-нибудь внутри. Бедняга. Часто я могу поставить диагноз с первого шага пациента, пристально наблюдая за ним, но не в этот раз. Войдя в кабинет, он перед тем, как закрыть за собой дверь, сначала коснулся пальцем дверной ручки, едва дернулся всем телом, и только затем закрыл ее. Тоже самое он сделал, когда садился на стул передо мной – сначала коснулся спинки стула, снова дернулся, а затем сел. Руки же положил на колени, развернув ладони тыльной стороной вверх. Делал все это он быстро, и несведущий человек мог не заметить этого. Но поведение – штука крайне разговорчивая, и его телодвижения несомненно говорили о болезни. Только вот о какой? Он сразу выложил про то, как ухитрился избежать лечения в психиатрической лечебнице, сочинив для врачей отъезд к умирающей матери. И тут же изложил мне суть своей странной болезни. Или наказания, как он думал. А дело было в том, что все, чего он не касался, било его током. Все! Железо, дерево, пластик, бетон, тополиный пух и земля, конечно. И било очень сильно. Он не мог принять душ, предварительно не получив удар током от струи воды. Перед едой его била током ложка, как только он ее брал. Кружка, когда он собирался пить, подушка, когда он ложился спасть, носки перед тем, как он их надевал – все било его током. Признаться, после его откровений я тоже подумал о психических отклонениях. Но тут я увидел, что кончики его пальцев чуть чернели, как это бывает от легких электрических ожогов. Не сошел же он с ума настолько, чтобы красить подушечки своих пальцев?! Нас часто настигают электростатические разряды от всяких вещей, прежде всего от этой мерзкой синтетики, которую мы носим. Но чтобы так, до ожогов?! Я спросил, как все это началось. И что же вы думаете? Любовь. Как всегда, любовь – причина всего того странного и больного, что случается с каждым из нас. Или не случается. Этажом ниже в его доме жила прелестная женщина, такая же одинокая, как он. В своих случайных столкновениях в лифте, на лестнице, в дверях подъезда они обменивались обычным «Здравствуйте» – это было типичное безымянное знакомство соседей. Много раз он хотел сказать ей больше и, прежде всего, узнать ее имя. Но не смог. И вот однажды лифт, в котором они ехали вдвоем, застрял. Отключили свет. Кто застревал в лифте, знает, как это жутко. Вы смеетесь – да, более жуткой ситуации, в которой мы находимся в данный момент, трудно представить, но на миг забудьте об этом, и поставьте себя на место моего пациента, в том лифте, с девушкой, которую он любит. В полной тьме они слушали лишь дыхание друг друга и молчали. Вероятно, жутко было только ей, поскольку он был счастлив быть рядом с ней и чувствовать тепло ее тела. Так прошло пять минут, десять, пятнадцать. Но электричество могли дать в любой момент, и он все же набрался смелости спросить ее имя. «Алиса» – ответила она, и в то же мгновенье лифт рухнул вниз. Он остался жив, и все, что ему досталось от нее за многие годы соседства – это пятнадцать минут дыхания в темноте и несколько последних вздохов при свете. Она умерла, не выдержав мощного удара от падения лифта, и он лишь успел коснуться ее руки. А еще осталось имя, Алиса. Я вот не знаю ваших имен и совсем не помню, как звали его, но ее имя запомнил. С тех пор я много размышлял о том, почему она стала причиной его болезни, точнее, необычных свойств его организма, и пришел к кое-каким выводам, но об этом позже. В больнице, куда его сразу отвезли, сотрясения не обнаружили, ему наложили пару швов на голове, и отпустили домой. А на следующее утро он уже стал таким, каким я его увидел в первый раз – Электрическим человеком. Так я его назвал для себя, поэтому и настоящее имя его забыл. Удивительным было то, что, по его словам, он не сильно переживал из-за ее смерти, будто и не было никакой любви, будто не останавливалось сердце при ее виде и не бросало в пот от ее взгляда – все улетучилось, как нестойкий запах ее духов. Так бывает у детей, не умеющих хранить в своей памяти плохое. Дальнейшее вы знаете, он стал постоянно получать малые и большие разряды электричества, но один случай из рассказанных им меня изрядно напугал. Случилось это на третий день течения его злополучной болезни. Проснувшись, он пошел в ванную и спросонья забыл включить свет. Стоя с зубной щеткой во рту, он чертыхнулся, проклиная себя за свою забывчивость, и в этот момент свет зажегся. Поначалу он подумал, что барахлит лампа, но, когда он вышел из ванной, лампа погасла, будто горела она только для того, чтобы он смог без проблем привести себя в порядок. Его это напугало так же, как и меня, он несколько раз щелкнул выключателем – электрическая сеть была в порядке, свет исправно то зажигался, то гас. Он убедил себя, что это было просто совпадением, и такое случается, ведь электричество – до сих пор мало познанная и опасная вещь. У меня как-то было подобное, чайник включился сам по себе из-за какой-то неполадки, и тут же сам отключился, задымившись. Конечно, принять за правду это происшествие в ванной я не был готов, и снова стал укрепляться в мысли, что передо мной яркий образец психического расстройства. Видя мои сомнения, которых я не мог скрыть, наш Электрический человек попросил меня зашторить окна и выключить свет, чтобы продемонстрировать свои способности, ведь пока это были только его слова и ничего больше. Я решил, что со всем этим надо кончать, тем более, моего приема в тот день ждало еще около десятка пациентов. Я сделал все, чего он хотел, слабо надеясь, что во тьме его безумие не усилится, и я не пострадаю. К тому же, мне, как врачу, было крайне любопытно увидеть всю картину такого необычайного клинического случая…», – тут старик прервал свой рассказ, увлекший не только меня, но и остальных, судя по блеску их глаз. И сразу же откуда-то с другого конца города донесся грохот, длившийся почти минуту. Тихо дребезжали стекла окон, страх снова стал овладевать нами, быстро возвращая нас в неприглядную реальность, но уверенный голос старика зазвучал снова, уберегая нас от губительной паники: «Не пугайтесь, молодые люди, ничего не бывает навсегда. И это пройдет, как говорили древние». А потом он обратился к бармену: «Не пора ли нам перекусить? Сытому человеку все нипочем». Юноша пожал плечами: «У меня только чипсы и орешки, и то немного». Тогда мужчина в куртке молча развернул свой пакет на столе, и там оказались домашние пирожки, видимо, испеченные его супругой к рабочему дню. И мы начали есть, потихоньку приходя в себя. Пирожки хоть и были холодны, но таяли во рту, тонкое тесто хрустело на зубах, а старик тем временем продолжил свой рассказ, иногда прерывая его на разжевывание очередного куска пирожка:

«Что ж, я выключил весь свет в кабинете и плотно сдвинул шторы, а затем сел на свое место, ожидая всякого. Наш герой подошел к моему столу, нависнув надо мной темным силуэтом, и замер. Я не смел шелохнуться. И вдруг он коснулся ручки, стоявшей в стакане на столе, мелькнула маленькая голубая искра, что меня не удивило. Мы ведь часто видим подобные искры, стягивая шерстяные свитера с себя через голову. Да и ручка была металлическая. Он снова замер. И коснулся уже крышки моего ноутбука, щелкнула искра, гораздо ярче, и длившаяся гораздо дольше. На несколько секунд экран ноутбука погас, а потом снова загорелся. Сумасшедшим он точно не был, осталось только выяснить, насколько его свойства выходили за рамки обычного. Вы ведь видели те снимки, сделанные при большой выдержке в темноте, когда кто-то вертит каким-нибудь светящимся предметом, и на фото остаются замысловатые следы от света. Увиденное потом напоминало то же самое, только это было не фото, я видел живое зрелище, световой спектакль, устроенный одним человеком. Электрическим человеком. Он касался то одного, то другого, маленькие синие молнии возникали повсюду, они становились все ярче и длиннее, а в кабинете все сильнее ощущался запах гари. Ломанные линии света переплетались друг с другом, иногда создавая симметричные узоры, он размахивал руками и мягко передвигался в пространстве, постепенно наполняя его легким дымом. Я приподнялся с кресла, будучи в огромном возбуждении и шоке. Неожиданно он остановился в центре, прямо под люстрой. Какое-то время он оставался неподвижным, и грешным делом я подумал, что он нацелился выбить искры из меня. Мне захотелось сейчас же включить свет, чтобы вернуться назад, в мой милый старомодный кабинет, к моим пациентам, и забыть все это, но Электрический человек вдохнул глубоко воздух и поднял голову. Прошло, наверное, полминуты, и люстра зажглась, то ли сама по себе, то ли повинуясь его воле, в тот момент я ничего не понимал. Он же рухнул на пол, выбив из-под себя последние остатки искр. Человек без сознания, беспомощный в любом докторе вызывает профессиональный инстинкт, нацеленный на спасение, и я кинулся к нему, применяя все способы приведения в чувство. Вскоре он открыл глаза, и в них было столько бесконечной печали и такой же бесконечной любви, что я заплакал. «Я понял, доктор, – сказал он мне. – Никто мне не поможет». Он с трудом поднялся, не дав мне помочь ему встать, и вышел из кабинета. С тех пор я его не видел». Старик замолчал. Мы сидели, притихшие, так же тихо было и снаружи, отчего затеплилось надежда, что все закончилось, и завтра начнется прежняя жизнь. «Я узнавал о нем потом, – снова заговорил старик. – Через несколько недель после визита ко мне автобус, в котором он ехал на работу, попал в аварию, и он погиб. Только он, все другие пассажиры остались невредимы. И я думаю… нет, я уверен, что он счастлив там, со своей Алисой, что им суждено было так жить и так умереть. А нам… Нам остается только выпить кофе!». Он хлопнул руками по коленям, вопросительно взглянув на бармена. «Где я его вам возьму?!», – удивился бармен. «Подумайте только! – ответил старик. – И представьте. Вы же многое бы сейчас отдали за большую ароматную чашку кофе, обжигающего, дымящегося, дразнящего нос, со светло-коричневой пенкой, крепкого, свежемолотого из зерен настоящей африканской арабики, с ванильным оттенком во вкусе…» «С карамелью, – произнесла вдруг женщина с бигуди в волосах. – Я люблю с карамелью». «Да, или с карамелью!» – повторил за ней старик. «А мне бы раф кофе…» – мечтательно сказал бармен. Я подумал о капучино, мужчина в потертой куртке молчал, но наверняка думал о чае с молоком. «Что это? Слышите?», – вдруг насторожился бармен. Мы прислушались – из-за стойки бара доносился очень тихий рокот. Каждый из нас готов был бежать отсюда прочь от вмиг возвратившегося страха, к тому же, рокот нарастал, становился все яснее и ровнее. «Это… это кофемашина…», – пролепетал мальчик-бармен, готовый вот-вот упасть в обморок. И он так бы и сделал, если бы старик не схватил его за плечо. «Не пугайтесь, – старик улыбался, вглядываясь в наши лица. – Не пугайтесь, друзья. Да, это кофемашина. А, значит, скоро мы выпьем вкусного, крепчайшего кофе! Так ведь, юноша?». Но бармен словно онемел, и мы вздрогнули, впервые услышав хриплый голос мужчины в куртке: «Но света ведь нет. Это невозможно!». «Вы все хотели кофе. И ваше общее желание исполнилось! Не медлите, молодой человек, кофемашина не будет работать вечно!», – старик подтолкнул бармена к стойке, тот, чуть замявшись, вскочил и начал спешно готовить кофе. Мы с изумлением наблюдали за всем этим, и, как только была готова последняя, пятая чашка кофе, аппарат замолк. Мы все застыли, включая бармена, и старик, кряхтя поднялся и сам расставил все чашки на столик перед нами. Затем он щелкнул пальцами: «Хватит уже изображать из себя статуи! Кофе остынет, и вы не сможете получить должного наслаждения от него». Он первый отпил из своей чашки: «Замечательно!». «Сахару будете?», – наконец, опомнился наш юный бармен. Мы дружно закивали, юноша бросил на стол горсть пакетиков тростникового сахара, и все стали пить кофе. В тишине маленького зала было слышно лишь наше причмокивание и тихий звон ложек. Кофе был действительно великолепен, из нашего мальчика в другой жизни мог бы получится высококлассный бариста. А, может, и в этой, кто знает? Ведь ничего не бывает навсегда. Когда кофе был почти допит, старик решил закончить свой рассказ, чего все очень хотели: «Я вам не рассказал про то, как погиб Электрический человек. С троллейбуса соскочили «рога», и один из них едва коснулся автобуса, шедшего на обгон. Коснулся как раз в том месте, где сидел наш герой. Умер он моментально и, надеюсь, без боли. Я обещал вам поделиться своими мыслями о природе его необычных свойств, и вот что мне кажется. Если вы помните, он мало переживал по поводу гибели своей любимой женщины, своей Алисы. По крайней мере, он так думал. Но это не так, ведь потеря была невыносимой. Вся его сердечная боль, вся его тоска по любимой, вся его любовь неким образом аккумулировались в сгусток невероятной силы внутри него, в своего рода ядерный реактор душевных страданий, и вышли наружу в виде электричества, причиняя ему боль физическую. Знаю, мои выводы полны пафоса и всецело антинаучны, если не сказать глупы. Но что я могу поделать? Я старый сентиментальный дурак, и ничего другого мне на ум не приходит». Мы молчали, чашки уже были пусты. «Какая-то фантастика», – скептично буркнула женщина. И старик тут же горячо ответил: «Фантастика?! Ну, да, фантастика. Но вы ведь видите этот ужас за окном и понимаете, что любая фантастика меркнет по сравнению с жизнью. Могли ли вы когда-нибудь представить, чтобы ваш родной город в одночасье охватило ненавистью, уничтожающей все вокруг? Фантастика… Одно я знаю, наших внутренних сил достаточно, чтобы хотя бы сварить себе кофе, когда это кажется невозможным. И, может быть, нашего внутреннего электричества хватит и на большее. Мы ведь ничего не знаем о человеческой природе, порочной и прекрасной одновременно. Подозреваю, что наши возможности безграничны, стоит только этого захотеть». Старик опустил голову и больше не сказал ни слова, погрузившись в собственные думы. А за окном светало, наступило утро. Было по-прежнему тихо, и я, с дрожью в ногах, медленно пошел к дверям, сопровождаемый тревожными взглядами моих новых друзей. Задержав дыхание, я толкнул дверь и вышел наружу. Голова закружилась от притока свежего холодного воздуха. На улице повсюду валялись доски, вывески, разбитые стекла и просто мусор. Вслед за мной вышли и остальные. Защебетали первые птицы, и на миг показалось, что старик прав, что мы все, живущие здесь, ужаснувшись от происходящего, своим огромным внутренним желанием прекратили все это безумие, и жизнь вернулась на обычные рельсы. Но нет – откуда-то из-за угла донесся скрежещущий звук, похожий на лязг гусениц. Безумие продолжается, но мы уже были спокойны и вместе не спеша пошли вниз по переулку, стараясь не наступать на обломки. Немного электричества внутри нас еще осталось, и, главное – ничего не бывает навсегда.

Н. Туребаев, 15.01.2022.