Правда и кривда

Правда и кривда
Народное творчество (Фольклор)

«Жили-были в одной деревне два соседа, Иван да Наум, – оба портные. Раз согласились они идти в другие волости, промышлять своим мастерством. Пришли в одно село, начали баб да мужиков обшивать и заработали по двадцати рублей на брата…»

Народное творчество

Правда и кривда

Жили-были в одной деревне два соседа, Иван да Наум, – оба портные. Раз согласились они идти в другие волости, промышлять своим мастерством. Пришли в одно село, начали баб да мужиков обшивать и заработали по двадцати рублей на брата.

Идут в другую волость и заспорили дорогой: как лучше жить – правдой или кривдой. Наум говорит: «Правдой нужно жить», а Иван ему: «Врешь ты: из господ ли, из купцов, или из нашего брата, мужиков, – кто умеет кривить, тот и в сапогах ходит. А у нас на деревне знаешь, чай, старика Архипа? Весь свой век прожил правдою – ни сапогов, ни хорошего платья от роду не нашивал». Наум на своем стоит, не соглашается. Вот, ударились они об заклад, и такой между собой уговор положили: дойти до первого села и спросить у людей: чем лучше жить? Если скажут, правдою, – то криводушный отдаст правдивому свои двадцать рублей; а если скажут, кривдою, – пусть правдивый расплачивается.

Пришли в село, стали по избам ходить да спрашивать: «Скажите, люди добрые, чем лучше жить: правдою или кривдою?» Только, кого ни спросят, от всех один ответ: «Какая теперь правда! За правду не то, что не похвалят, а еще скажут: кляузник». – «Нашли, о чем толковать! Само собой, кривдою жить лучше: кривда в сапогах ходит, а правда в лаптях…» Отдал Наум Ивану двадцать рублей. Принялись они по-прежнему работать, баб, мужиков обшивать. Заработали по тридцати рублей на брата и пошли в третью волость.

Дорогой – те же разговоры: чем лучше жить? Опять поспорили и ударились об заклад на тридцать рублей. Дошли до села, а навстречу купец едет. «Ваше степенство! Реши ты наш спор: чем лучше жить на свете – правдой или кривдой?» Отвечает купец: «Отцы наши говаривали: не обманешь – не продашь. Так неужто нам умней их быть? Наше дело купеческое. Правдой сыт не будешь, кривдой не подавишься; люди ложь – мы то ж!» Отдал Наум Ивану тридцать рублей.

Заработали они в этом селе по пятидесяти рублей на брата; дорогой идучи, опять заспорили и порешили на том: кто теперь проспорит, пусть отдаст другому все пятьдесят рублей. Едет им навстречу барин. «Так и так, сударь, – говорят: – реши ты наш спор. Как решишь, так тому делу и быть». Говорит барин: «Нечего и спрашивать: все люди на одну стать, все кривдой живут». Взял Иван у Наума пятьдесят рублей, и пошли они дальше.

Пришлось им идти лесом и застигла их темная ночь – зги не видно; бредут они ощупью, с дороги вовсе сбились. Как рассвело, стали они искать дороги – нет ни дорожки ни тропиночки: кругом дремучий темный лес без конца-края. Побродили целый день; вечером вынул Иван криводушный из котомки каравай хлеба и стал ужинать, а Науму поесть нечего: ничего он с собой в дорогу не взял. Подумал было он: не поделится ли с ним Иван, только Иван поел, хлеб в тряпочку завернул и в котомку уложил. Так и лег Наум не евши.

Кое-как проворочался он ночь, встал утром натощак – не под силу уж ему смотреть, как товарищ за хлеб принялся, – и стал он просить у него хоть кусочек. Не дал Иван: «Ты, брат, правдивый, на правду надеешься. Пусть она тебя и кормит».

Опять целый день плутали; к вечеру Наум уж чуть-чуть ноги передвигает, отощал совсем. Как сели отдыхать, да принялся Иван есть, начал его Наум опять о кусочке хлеба молить. «Ладно, – говорит Иван, – пусть уж моя кривда теперь тебя выручит: давай, я выколю тебе глаз – тогда дам хлеба». Подумал-подумал Наум: «Ну-ка, – говорит, – коли глаз, если в тебе жалости нет». Выколол ему глаз Иван и дал кусочек хлебца.

Наутро насилу поднялся Наум и побрел вслед за товарищем. Сели отдыхать, и говорит он Ивану: «Христом Богом прошу: дай еще кусочек хлеба, а то совсем помираю». – «Ладно, ради моей кривды, дам еще кусок, коли позволишь и второй глаз выколоть». Испугался Наум, стал просить-молить товарища, чтобы покормил его так; обещает на всю жизнь к нему в батраки пойти. Нет, не соглашается Иван, встал и уходить хочет. Еще больше испугался Наум: страшно одному в лесу оставаться, голодной смертью помирать; а подняться с голоду не может. «Да уж нечего раздумывать, – говорит Иван, – давай глаз, так и быть, покормлю тебя, тогда и поведу за собой, слепого». Заплакал Наум, обернулся кругом, поглядел в последний раз на белый свет, на ясное солнышко и говорит: «Бог с тобой, на, коли последний глаз, если тебе уж так этого хочется!»

Выколол ему Иван последний глаз, дал кусочек хлебца; а как поел он – привязал ему к руке веревочку и повел за собой. Отошли они немного, надоело Ивану вести за собой слепого; вот он завел его в болото и бросил там. «Прощай, – говорит, – кум, не поминай меня лихом, со своей правдой в болоте сидючи». И ушел.

Загоревал-затужил Наум: «Видно, и в самом деле нет правды на свете; одолела меня кривда!» Выбрался кое-как из болота, бредет ощупью, и вдруг слышится ему голос: «Поверни направо и иди все прямиком. Дойдешь до самой чащи, найдешь тропинку; приведет она тебя к старому дубу. Ты на тот дуб влезь, ночи дождись и слушай: что кто под дубом скажет. Как услышишь, так и делай».

Повернул Наум направо, по тропинке дошел до дуба, влез на него и стал слушать.

Подошло время к полуночи, приходят под дуб двое – Правда и Кривда. Правда в лаптях, Кривда в сапогах. Говорит Кривда: «Я сегодня три хороших дела сделала. Первое дело – у помещика воду отняла: пусть его погорюет! Второе дело – царскую дочь испортила: пусть царь поплачет! Третье дело лучше всего – Иван Науму глаза выколол. Поделом Науму: мало меня почитал». Говорит Правда: «А все-таки, Кривда, твое дело недолговечное. Велит помещик раскопать калиновый куст, что в овраге стоит, – и вода у него будет; велит царь от той березы, что на высокой горе против его дворца стоит, отмерить двенадцать сажен на восход солнца, землю тут разрыть и крест, что в земле лежит, найти, да тем крестом царевну благословить – и царевна выздоровеет. Умоется Наум из гремучего ключа, что из-под этого дуба бежит, – и прозреет».

Перетолковали Правда с Кривдой и разошлись. Наум слез с дуба, прислушивается: тут и ключ журчит. Нашел ключ, умылся – и стал зрячим по-прежнему. Ночь в лесу переночевал, а поутру в путь-дорогу пустился.

Недолго и шел он, глядь: просвет показался, лес кончился; около леса идет большая дорога. Пошел он этой дорогою, приходит в барскую усадьбу. Зашел было водицы попросить напиться, а ему говорят: «Иди с Богом! У нас вода дорогая: за десять верст по воду ездим. Наш помещик просто озолотил бы того, кто бы ему воды на месте достал». Попросил тогда Наум, чтобы его к помещику провели. «Так и так, – говорит, – слышал я про вашу, сударь, беду и могу ей помочь». Помещик и слушать не хочет: «У меня, – говорит, – сколько тут колодезников перебывало! Только деньги с меня брали, а ничего не сделали». – «Да мне денег не нужно». – «Когда так, попробуй». Наум взял двух работников, пошел в овраг, раскопал калиновый куст, а вода из-под него как хлынет – весь овраг залила. Диву дался помещик; не знает, как и благодарить Наума. Полный кошель серебра ему отсыпал.

Пожил здесь Наум день-другой, пошел дальше. Недаром пословица молвится: язык до Киева доведет. Так и Науму помогли добрые люди до царя добраться. «Ваше величество, – говорит царю Наум, – слышал я про вашу беду, что дочка у вас больна. Этому делу я помочь могу». Отвечает, ему царь: «Сколько у меня лекарей, ученых людей, перебывало – ничего не помогли; а ты и подавно не поможешь». А Наум все на своем стоит. «Ну, – говорит царь, – помогай. Только, если хуже будет, – сейчас тебе голову долой!» – «На то ваша царская воля». Взял Наум двух слуг царских, пошел с ними на ту гору, что против дворца стояла, отмерил от березы двенадцать сажен на восход солнца; стали тут землю копать – крест нашли. Благословил Наум тем крестом царевну – выздоровела царевна. Несказанно царь обрадовался: «Проси у меня, чего хочешь, – говорит Науму. – Хочешь, дочь за тебя отдам?» – «Что вы, ваше величество! Куда мне, мужику, в царскую родню лезть. Я и ступить-то по-придворному не умею». Отсыпал царь Науму целый четверик золота и отпустил Наума с великою честью.

Вернулся Наум на родину, новую избу купил, всем хозяйством заново обзавелся. Стала молва идти по деревне: разбогател-де Наум, у самого царя в гостях побывал. «Что за притча? – думает Иван. – И с глазами Наум, и с деньгами. Надо проведать его». И пошел к нему в гости.

«С новосельем, кум!» – «Спасибо». – «Ты уж на меня, сделай милость, за прежнее не сердись; ведь сам знаешь: уговор такой был». – «Ничего, слава Богу, я опять зрячим стал». – «Говорят на деревне, будто ты с большими деньгами пришел, у царя в гостях побывал». Промолчал на это Наум. Видит Иван, что так толку не добьешься, дождался, пока подали угощение; тут у хозяина язык развязался, и рассказал он гостю, как услыхал голос на дороге, этого голоса послушался и богачом стал.

Вспало на ум Ивану это средство испробовать. Да вот горе: где тот дуб сыскать, под которым Наум разговор слышал? А сам Наум это место вовсе запамятовал. И порешил Иван идти к знахарю за советом.

Говорит ему знахарь: «Незачем тебе дуб искать: я лучше место знаю. Выходи ты в самую полночь на болото; там увидишь старую лодку. Залезь ты под нее и слушай: что кто скажет. Как услышишь, так и делай».

Лежит Иван под лодкой, слушает. В самую полночь вылезли из болота трое: старый Дедушка-Болотник и двое чертенят. Сели на днище. «Чудные дела на свете творятся, – говорит Дедушка, – то все кривда одолевала, а теперь и правда в силу входит. Слышали, детки, какое счастье Науму-то привалило? Надо бы ему какую пакость придумать!» Иван насторожил уши, хотел голову из-под лодки высунуть, чтобы лучше слышать, да лодку-то и толкни. Всполошились чертенята, вскочили, перевернули лодку и вытащили Ивана. Как завизжат: «Батюшки, чужой!», «Да уж не Наум ли это?» – кричит Болотник. Плохо пришлось тут Ивану – так плохо, что если б скоро петух не пропел, не быть бы ему живому. Избили его черти до полусмерти и в болото бросили.

Утром шли мимо мужики, увидали Ивана в болоте, вытащили и завели в деревню. Сколько не допытывались от него, как он в болото попал, – не сказал Иван. Только промолвил: «И другу и недругу закажу знахарям верить». Да еще с той поры за кривду горой стоять бросил.