Монашка и дракон

– Виенн! – ахнула мать Бетариса.

Но я уже не могла остановиться:

– Все знают, что драконы – противники небес, про?клятые существа, ненавидящие людской род. И вы рассказываете, что я могу обратить их на путь добра? Оставьте лживые сказки при себе. Я лучше вас знаю, на что способны драконы… и на что они не способны.

– Возможно! – оборвала она меня так резко, как никогда не разговаривала со мной раньше. – Но если ты знаешь о чем-то больше меня, то все равно твои знания не сравнятся со знаниями небес. И если они распорядились отдать тебя дракону, то в этом есть высший промысел. Все, не желаю больше ничего слушать. До завтра ты останешься здесь, тебя будут охранять, а завтра тобой будет владеть милорд де Венатур. Если желаешь – сбегай от него, моей вины в этом уже не будет.

Она вышла, хлопнув дверью, и я осталась одна.

Страшно хотелось швырнуть чем-нибудь вслед настоятельнице – подсвечником, глиняной чашкой с водой, но я сдержалась. Буйством горю не поможешь.

Я села на постель, подтянув колени к груди, и задумалась.

Когда-то жизнь моя пошла прахом. Я была беззаботной и глупой. Думала, что отец найдет мне красивого и доброго мужа, и я буду весело проводить время на праздниках, слушая песни менестрелей и баллады сказочников, и держаться за руки с прекрасным рыцарем, который станет нашептывать мне о своей любви и дарить розы в заснеженном январе.

Все вздор.

Когда отец и брат сбежали, мне пришлось взвалить на плечи все хозяйство замка. Какие праздники, какие менестрели и розы в январе, когда надо было решать, что делать с должниками по ренте, как пережить зиму, не имея достаточного запаса дров, как умолить королевского сборщика налогов, чтобы предоставил отсрочку по выплатам, как починить провалившийся потолок и отбить у соседа коровье стадо, которое он самовольно загнал на свои выпасы. И еще я увидела, как на самом деле живут замужние женщины – ведь после бегства отца и брата мне пришлось общаться с соседями на правах хозяйки огромных земель.

Потом явились драконы, и бежать пришлось мне. Нет, я могла бы остаться. Поплакать, упрашивая их не конфисковывать земли и замок, понадеяться на их благородство – что не посягнут на честь знатной девицы, но я посчитала, что слишком горда для этого. И сбежала у драконов из-под носа.

Три года я пряталась за монастырскими стенами, и меня не очень-то тянуло в прежний мир. Наоборот. Теперь я думала, что именно монастырь даст мне ту свободу, к которой я стремилась. Свободу, когда женщина не обязана заниматься домом, рожать каждый год по ребенку и ублажать мужа, покорно снося побои, измены и скуку – обязательную спутницу жизни любой благородной дамы. Монастырь разрешал женщине читать, рисовать миниатюры и переписывать тексты интереснейших книг, вести переписку с вельможами, учеными и главными лицами церкви на равных. Да, я лишала себя мирских радостей, но кто сказал, что быть любимой мужчиной – это радость? Сегодня они любят тебя, а завтра бросают, а мои знания и книги никогда меня не бросят, до самой смерти.

И вот теперь жизнь моя снова пошла прахом.

Пленница дракона! Конкубина! Наложница! Игрушка! – подобные мысли пронзали мозг, как раскаленные металлические прутья. Мои цели, стремления, желания никого не интересовали. «Небеса распорядились… прояви смирение», – самое жалкое утешение, если это было утешением.

За ночь я не сомкнула глаз, и когда утром надо было отправляться в путь, выглядела я, наверняка, просто ужасно, но приводить себя в порядок и украшаться для нового хозяина не хотелось. Дракон посмотрел на меня и приказал сесть в повозку, в которой везли провиант и палатки. Я забралась в уголок, не желая ни с кем прощаться, и даже не подошла к настоятельнице за благословением.

Монахини стояли вдоль стены, опустив глаза, и боялись пошевелиться, пока драконы со своими людьми не покинут монастырь, но сестра Летиция все-таки подбежала к повозке, прижимая к животу мешок из вощеной кожи.

– Возьми, Виенн, – сказала она, с трудом перекидывая мешок через борт.

– Что это? – спросила я безо всякого выражения.

– Там медовые пастилки и книги, – сказала Летиция и тайком благословила меня. – Я положила те, которые ты читала чаще всего. Матушка-настоятельница разрешила.

Я пощупала сквозь мешок – и в самом деле, книги. В любой другой день меня бы обрадовала возможность стать обладательницей таких сокровищ, но сегодня я только равнодушно поблагодарила монахиню. Она обиженно надула губы, но больше со мной не заговаривала и вернулась к сестрам.

Раздался звонкий голос рога, и караван двинулся. Я схватилась за борт, потому что повозку тут же подбросило на кочке.

Это путешествие мне суждено было запомнить, как одно из самых мучительных. Всякий раз, когда к повозке подъезжали рыцари, чтобы поглазеть на меня, я испытывала стыд и ужас, а когда мимо проезжал дракон, имевший обыкновение каждые два часа осматривать караван от головы до хвоста, я испытывала самую настоящую панику.

Первую ночь я опять не смогла уснуть – сидела в уголке палатки, где расположились дракон и его брат, и старалась слиться с кожаным пологом. Но нападать на меня никто не собирался, драконы, словно позабыли обо мне – поужинали сухим пайком, поделившись со мной хлебом, сыром и изюмом, а потом завалились спать. Дважды за ночь старший дракон выходил из палатки, и я слышала его голос – он проверял караульные посты, а младший дракон за всю ночь даже не пошевелился, только храпел.

То же повторилось и во вторую ночь, и в третью. Маркграф словно позабыл обо мне. Похоже, у него доставало в дороге развлечений и без цитатника.

На третий день мы прибыли к жилищу драконов. Я уже знала, что замок называется Гранд-Мелюз, и что он находится на острове посреди реки, но лишь увидев его, осознала, что замок и в самом деле – гранд, огромный.

Синие крыши отражались в гладкой водной поверхности, три башни с узкими бойницами грозно возвышались над крепостными стенами. В четвертый угол так и просилась четвертая башня, но эта сторона была пустой, отчего замок казался недостроенным. Нас ждали, и мост был уже опущен. Подъезжая к воротам, я увидела каменный барельеф на самом верху – старинный, в щербинах от ветра и солнца. Он изображал странную фигуру – женщину от макушки до пояса, и змею от пояса до кончика извивающегося хвоста. Перепончатые крылья, как у летучей мыши, были обозначены за плечами фигуры, а упругие кольца распущенных локонов вились, как скопище змей. Лицо ее, с грубо высеченными чертами, казалось улыбчиво-безмятежным, и именно это выражение безмятежности пугало больше всего.

– Это моя прародительница, ее звали Мелюзина, – произнес вдруг маркграф Гидеон, незаметно подъехав к повозке, в которой я устроилась. – Она построила этот замок. Посредством колдовства. Милая женщина, верно?

Я отшатнулась от него, как от прокаженного, и лицо мое совершенно ясно отобразило отношение к «милой» женщине – я испытала страх, самый настоящий ужас, и дракон, захохотав, подхлестнул коня, заставляя его умчаться вперед.

Дилан де Венатур направил коня следом за братом, бросив на меня темный, презрительный взгляд.

Повозка въехала во двор замка последней, и позади со скрипом опустилась решетка. Я оглянулась, с отчаянием и тоской посмотрев на алые кроны кленов, растущих по берегам рек. Теперь мне и вправду не было пути обратно. Забрав мешок с книгами, я неуклюже выбралась из повозки, путаясь в подоле платья.

Рыцарей и господ встречали слуги, и на меня никто не обратил внимания. К маркграфу бросились три очень красивые женщины, одетые богато и нарядно. Шелковые платья ярких оттенков, золотые шнуры и булавки, ожерелья с драгоценными камнями – женщины так и сияли красотой и богатством.

Глава 5. Замок и змеи

Две женщины были очень похожи – с золотистыми волосами, заплетенными в толстые косы, голубоглазые, пухлогубые, пышнобедрые, руки у них были белые и холеные, непривычные к работе. Казавшаяся на вид постарше, поднесла маркграфу чашу с вином и хлебец. Он принял благосклонно, выпил и закусил, а потом спрыгнул с коня, привычно бросая поводья слуге.

– Ингунда, – дракон небрежно погладил по щеке женщину, поднесшую ему вино и хлеб, – я привез там монашку, позаботься о ней.

Госпожа Ингунда повернулась к воротам, соизволив заметить меня. Я поклонилась, но успела заметить, как голубые глаза стали неприязненными.

– Куда велишь определить ее, господин? – спросила она, оборачиваясь к Гидеону. – На кухню или в часовню, или в другое место?

– Пока не пристраивай ее к работе, – сказал дракон, не глядя на меня. – Посели ее в комнате со змеями.

– В комнату со змеями? – спросила вторая белокурая дама, вскинув брови.

– А тебе никто слова не давал, – осадил ее дракон и подошел к третьей даме, легко поцеловав ее в лоб. – Как ты жила, Нантиль?

– Благодарю, господин, все хорошо, – ответила она, кланяясь и не смея поднять на него глаз.

Она была самая молодая, темноволосая, с тонкими чертами и смуглой кожей. Я обратила внимание на ее руки – не слишком ухожены, как будто она лишь недавно избавилась от тяжелой работы. Пальцы сильные, натруженные.

– Тебе подарок, – сказал Гидеон и кивнул кому-то из слуг.

К женщине тут же подтащили толстолапого щенка – он был величиной со среднюю собаку, серый, мохнатый и ужасно уродливый, на мой взгляд. Но дама так и вспыхнула от радости, увидев его.

– Это волкодав! – прошептала она восхищенно. – Благодарю тысячу раз, господин!

Она опустилась на колени, ничуть не заботясь о богатом платье, и занялась щенком, поглаживая его по голове и ласково окликая. Щенок сразу же признал в ней хозяйку и ластился, облизывая руки. Женщина засмеялась, и Гидеон тоже засмеялся.

Я посмотрела на белокурых дам. Лица обоих хранили абсолютно одинаковое выражение – легкое презрение, легкая зависть, легкое недовольство.

– Что смотрите? – обернулся к ним Гидеон, и дамы тут же изобразили радостные улыбки. – Ваши подарки в повозке, белые мешки с красными клеймами.

Они чинно поклонились и пошли к повозке, в которой я приехала, но едва маркграф зашел в двери, бросились наперегонки, толкая друг друга локтями. Про меня они благополучно забыли, и я не знала, что делать – пойти за драконом, остаться на месте или обратиться к кому-нибудь из слуг.

Темноволосая дама, которую дракон назвал Нантиль, самозабвенно играла со щенком. К ней подошел мужчина – седой, высокий. Когда-то он, наверное, был в прекрасной форме, и до сих пор сохранил подтянутую фигуру и военную стать, но желтоватая кожа и изможденное лицо указывали на застарелую болезнь.

– Смотри, папа, – обратилась к нему Нантиль, хвастаясь щенком, – он чудо, как хорош!