Отъехав от клиники, они направились к морю. Въезжая на бордвок по длинному дощатому пандусу, Лена осознала, что папа сильно похудел. По сравнению с первым микроинсультом.
– Я знаю, куда поедем. К «Волне» поедем. Ты мне кофе купишь.
– Какой кофе, папа?
– Американо, ноу милк, ноу шуга.
– «Какой кофе» в смысле «тебе нельзя».
– Ноу кофеин, – неожиданно спокойно ответил Гарри.
– Ну, я спрошу у них.
– Я вообще готов цикорий пить, если что.
– Учту.
– А ты вообще знаешь, что такое цикорий?
– Ты же показывал. На полке, в коробочке.
– Я показывал? – спросил Гарри и тут же ответил: – Да, было дело. Показывал.
Они ехали вдоль длинных сырых досок, по которым навстречу им шли активно гуляющие люди. Было много колясочников; при виде каждого, ну, или почти каждого, Гарри слегка приподнимал правую руку. Навстречу шли пары, стайки подростков, мамы с детьми, темнокожие компании человек по пять-шесть, на ходу играющие на гитарах латиноамериканцы. До «Волны» от поворота идти было минут десять, справа шумел океан, над ним верещали чайки, массы чаек. На пляже было много объедков. Вечер еще не наступил, но к нему готовились.
– Вон та лавочка, сверни туда.
– Которая?
– Крайняя, подлиннее, – Гарри указал на самую дальнюю скамейку в тенистой нише, стихийно образовавшейся на набережной после того, как там встал ресторан «Волна».
– Там же грязно?
– Нормально.
– Пап, там грязно.
– Никогда там грязно не было, буллщит.
– Ну поехали, посмотрим.
– Вот здесь можно.
– И это, по-твоему, не грязно?
– Возьми газету, сядешь на нее.
– Где?
– Вон лежит. Кто-то уже под попу клал.
На соседней лавочке действительно валялась свежая Epoch Times.
– Маленькая.
– Можно подумать, у тебя большая попа.
– Больше, чем тебе кажется.
– Кофе купи. Вон там, в зеленой двери.
– Не хочу тебя бросать.
– Тогда вези.
Они отъехали снова, снова свернули, проехали десять метров до зеленой пластиковой двери, которая была открыта, внутри за столиками сидели люди. К Елене тут же подбежал официант.
– Очень, очень извиняемся, все занято!
– Мне два кофе ту гоу.
– Стой! – вдруг резко сказал Гарри, будто вспомнив что-то. – Поехали отсюда.
– Почему?
– Поехали в магазин.
– Магазин далеко.
– Поехали в магазин, я батон хочу!
То есть как это батон, спросила Елена. Батон? Обыкновенный батон? Да, батон. А с чем? Просто батон? Без ничего? Почему без ничего? Посмотрим, что там есть. С чем-нибудь хочу батон, – сказал Гарри.
Взяли батон, творог с повидлом, свекольный салат и два больших готовых кофе, за которыми пришлось дополнительно заезжать в гросери. Кофе Гарри вез на коленях в картонном боксе, но все равно разлил. Потребовал вернуться на ту же лавочку.
Лена села на газету, странным образом не унесенную ветром за время их отсутствия. С минуту они молчали сидя. Бокс с кофе Лена выгрузила и поставила на скамейку рядом.
Мимо бесконечной толпой по-прежнему шли люди, самые разные, какие только бывают. Иногда с детьми, иногда с собаками. Солнце начинало уходить, но лишь начинало, на соседних лавочках собрались бомжи, пролетариат, музыканты, другие пенсионеры, все вперемешку. Гарри выбрал самую дальнюю, хотел уединиться. Он достал батон из пакета и гордо положил его на колени. Коляска встала как влитая между двумя скамейками – крайней в углу, подпирающей «Волну», и предпоследней перед нею.
– Ну что, ты будешь есть? Отломить тебе? Салат достать?
– Отломить я и сам могу. Потом. Кофе дай?
Елена достала бокс и оттуда – большой бумажный стакан.
– Сигарету дай?
– Папа!