Полтора килограмма

– Давайте оставим формальный обмен любезностями и перейдем к теме моего визита. По телефону я сообщила, что наша студия хотела бы снять фильм о вашей жизни и предстоящей операции. Оператор должен вот-вот подъехать, и мы приступим. А пока вы можете ознакомиться с запланированными вопросами и вычеркнуть нежелательные для вас.

Она протянула руку с исписанными листами, и я уловил еле заметный шлейф ее цветочных духов с кисло-сладкими нотками зеленого яблока. Поправив очки, я принялся читать. Вопросы были довольно стандартными: о предстоящей операции, детстве, родителях, первом заработанном миллионе, детях, женах…

– Ничего неприличного. Признаться, даже немного разочарован, – улыбнулся я, возвращая бумаги.

Она привстала с кресла и наклонилась, протягивая к ним руку. В этот момент я не смог отказать себе в удовольствии и скользнул взглядом по ее декольте. Она заметила это, и в уголки ее губ закралась еле заметная улыбка. Так улыбаются красотки, утомленные вниманием невзрачных пареньков, не имеющих ни малейшего шанса на знакомство. Сотни раз я видел такие улыбки в юности. Богатство и статус оградили меня от подобного высокомерия, и сейчас было так странно снова встретить тот взгляд из юности. Эта девушка не купится на роскошь! Таких, как она, приятно добиваться!

Из холла донеслись голоса, и на террасе, в сопровождении Патрика, появился грузный мужчина с красным одутловатым лицом, одетый в джинсы и бежевую рубашку с мокрыми разводами в области подмышек. В руках у него была камера.

– Знакомьтесь, это Марк, – представила оператора Кэрол.

Я поприветствовал его легким кивком головы. Он по-деловому кивнул мне в ответ и профессиональным взглядом прищуренных глаз окинул просторную террасу. Мы с Кэрол выжидающе наблюдали за ним. Наблюдал за ним и пес.

Взгляд Марка задержался на полу, выложенном дорогой искусно состаренной керамической плиткой, переметнулся на стены цвета слоновой кости, плетеную мебель. Наконец, он по-хозяйски передвинул белый мраморный вазон с цветущими герберами так, чтобы тот находился на заднем плане снимаемого кадра. И без промедления, суетливо, взялся за установку камеры на штатив слева от меня.

Бесшумно рядом со столом возник Патрик. Отработанными точными движениями разместил на белом глянце столешницы чайный сервиз, сахарницу, дольки лимона в розетке и блюдо с кексами. Разлив чай на три персоны, дворецкий исчез так же тихо, как и появился.

Девушка перевела взгляд на чайную пару. По белому фарфору от дна чашки и от центра блюдца во все стороны расползались полевые цветы, которые чья-то жестокая рука придавила и лишила солнечного света, но упрямые молодые побеги все же выбрались из-под гнетущего груза.

Проигнорировав кексы, журналистка взяла чашку в руки и направилась к оператору что-то обсудить. Я отметил, что девушка занимается спортом: жилистые икры ног выдавали в ней любительницу бега. Белые босоножки на высоком каблуке добавляли ее и без того высокому росту еще добрых десять сантиметров.

Один мой низкорослый приятель с юных лет ухаживал только за девушками, которые были ростом значительно выше его самого. На мой вопрос, почему он предпочитает именно таких женщин, друг устремил взгляд куда-то вверх и мечтательно произнес: «Понимаешь, с маленькой ведь любой может справиться, а такую, – он сделал ударение на слове «такую», – надо как-то суметь покорить!» Признаться, я тоже, имея рост ниже среднего, всегда засматривался на высоких девушек, возможно, потому, что зачастую в людях нас привлекает именно то, чего, к сожалению, лишены мы сами.

Почувствовав на себе мой взгляд, Кэрол повернулась:

– Через пару минут начнем, – торопливо сообщила журналистка, вероятно принимая мое пристальное внимание за нетерпение. Она сосредоточенно окинула меня требовательным взглядом с ног до головы.

– Даже не мечтайте, переодеваться не буду, – на всякий случай предупредил ее я, воинственно поправив на груди белую льняную рубашку.

– Я и не думала об этом просить, – улыбнулась она моей категоричности.

Девушка вернула недопитую чашку на стол и устроилась поудобней в кресле. Затем достала из кейса пудреницу и, бросив на меня смущенный взгляд, быстро промокнула спонжем слегка заблестевший от жары нос и откинула длинные волосы назад. Торопливо убрала черную лаковую коробочку обратно в кейс и, устремив победный взгляд на оператора, замерла, выпрямив спину.

– Камера! Мотор! – торжественно произнес Марк, удобно устроившийся в тени на высоком барном стуле.

– Уважаемые телезрители! Мы находимся в загородном доме Дэна Харта, всем известного владельца корпорации «Харт Индастриз», – журналистка отвела свой взгляд от камеры и устремила его на меня. – Мистер Харт, вчерашнее заявление в средствах массовой информации, безусловно, сделало вас главным ньюсмейкером этой недели! – с несколько излишней торжественностью начала интервью девушка. – Весь мир обсуждает предстоящую операцию по трансплантации вашего мозга в тело другого человека. Скажите, как возникла идея операции и почему вы идете на такой риск?

– Четыре года назад мне был поставлен диагноз дилатационная кардиомиопатия сердца, или застойная недостаточность кровообращения. Жить с таким безобразием, по прогнозам врачей, мне оставалось два, максимум три года, – не спеша начал я свой рассказ. – И вот, лежа на больничной койке, я спросил доктора о возможности трансплантации мне донорского сердца. На что он не без иронии ответил, что сигары, виски и бессонные ночи так подорвали мой организм, что его надо трансплантировать весь. А затем хмуро добавил, что пересадка возможна, но вряд ли я ее перенесу. Он ушел, а его слова занозой засели в моей голове. Тогда и возникла идея трансплантации мозга. Неделю я все анализировал, а потом начал действовать. За год была создана исследовательская медицинская лаборатория. Затем я заключил контракты с девятью специалистами из разных стран, каждый из них у себя на родине был лучший в области аллотрансплантации и нейрофизиологии. И началась исследовательская работа, которая продолжается уже более трех лет. На сегодняшний день были проведены уже три таких операции на приматах. Во всех случаях пациенты чувствовали себя прекрасно, двигательные функции полностью восстановились. К сожалению, мы пока не можем выяснить, в полном ли объеме сохранились воспоминания в их мозге. Конечно, можно было бы подождать еще, но время поджимает. Каждый прожитый день я с благодарностью принимаю как подарок свыше. Поэтому в настоящее время идет активный поиск подходящего донора.

– Вы хотите сказать, что дата операции еще неизвестна? – не смогла скрыть своего разочарования журналистка.

– Увы, одному Богу известно, когда это произойдет.

– Какого возраста вы ищете себе донора? Иначе говоря, в какой период жизни планируете вернуться? – с искренним интересом в смешливо прищуренных глазах спросила девушка, протягивая руку к фарфоровой чашке.

Мне предстояло сформулировать ответ на очень волнующий вопрос, который преследовал все четыре года ожидания – «Каким я стану?» Этот вопрос пульсировал в висках, не давая уснуть долгими ночами. Он гнал меня поздним вечером в кромешной тьме бродить по берегу, слушая шепот волн, словно они могли дать ответ.

Кэрол терпеливо ждала, когда я соберусь с мыслями, а я размышлял, стоит ли подробно объяснять все риски, которые могут возникнуть при несовместимости с донором. Именно поэтому мне было уже не так важно, каков его возраст, как будет выглядеть его тело, главное, чтобы оно приняло мой мозг!

– Основное требование, чтобы он был не старше восьмидесяти, – попытался пошутить я. – А вообще, выражаясь медицинским языком, для успешной аллотрансплантации необходимо совпадение реципиента и донора по антигенам главного комплекса тканевой совместимости. Существует шесть основных антигенов, и совпадение хотя бы по пяти из шести уже считается большой удачей. Несовпадение по двум антигенам не исключает возможность трансплантации в принципе, однако значительно повышает вероятность отторжения. И что немаловажно, у донора должен быть очень хороший иммунитет. Пересадка головного мозга осуществляется одновременно со спинным мозгом, из чего вытекает еще одно существенное условие: длина позвоночника донора должна соответствовать моему. Помимо этого, необходимо согласие родственников. Как видите, задачка не из легких.

– Мистер Харт, но почему вы так долго скрывали факт проводимых исследований и решили обнародовать это именно сейчас? – спросила девушка, поправляя прядь пшеничных волос, подхваченную порывом ветра, неожиданно налетевшим с океана.

– Я хотел получить невозможное, а потому не считал нужным распространяться на эту тему. В первый год исследований мы не сдвинулись с места ни на йоту, но я не позволял останавливать работу. «Вне зависимости от того, о чем вы мечтаете, – начинайте над этим работать! И тогда в вашей жизни начнут происходить самые настоящие чудеса!» – эти слова великого Гёте стали для меня девизом. Вера в чудо придавала мне силы, и моя мечта материализовалась. Когда один за другим стали появляться положительные результаты, я задумался о сложившейся ситуации. Процедура трансплантации могла со стороны выглядеть как убийство. При любом стечении обстоятельств получаем мой труп с выпотрошенным черепом, а люди, оперировавшие меня, – обвинение в умышленном убийстве. Также неизбежны трудности с доступом к моим банковским счетам. Ведь посторонний человек, утверждающий, что он является Дэном Хартом, естественно, был бы признан невменяемым и закончил свою жизнь в психиатрической клинике. Таким образом, я был вынужден заявить о предстоящей операции, дабы, прежде всего, защитить людей, работающих в лаборатории.

Кэрол сидела, слегка нахмурившись, отстраненно глядя сквозь меня. На секунду мне показалось, что она не слушает и устремил на нее вопросительный взгляд. Она встрепенулась:

– Вы никогда не думали, как может измениться мир, если такие операции станут нормой для нашего общества? Вне всякого сомнения, стоимость подобной трансплантации будет запредельно высокой. Это же даст возможность богатым людям жить вечно, используя бедные слои населения в качестве доноров! Не исключено, что некоторые будут получать этих доноров даже криминальными способами! Появится черный рынок таких вот «запасных» людей!

Я не мог не заметить ту боль, с которой она произнесла последние два слова. Конечно, я много раз думал о возможных последствиях этого открытия. Сколько может стоить жизнь? Миллион? Миллиард? Думаю, человек отдаст все, что имеет, за возможность остаться в этом мире живых людей. Каждого страшит бездна пустоты и неизвестности. Каждый будет из последних сил цепляться за малейшую возможность выжить! Человек слаб, и какой бы властью он ни обладал, не может побороть свой страх перед смертью.

Когда родился Джим, я сходил с ума от тревоги за этот крошечный комочек и именно тогда начал бояться смерти в особо острой форме. Мое буйное воображение рисовало страшные картины возможных опасностей, которые могут подстерегать его в жизни на каждом шагу.

Вот малыш стоит на стульчике и безмятежно моет ладошки кусочком мыла, он смеется, играя с пеной, оседающей на краях раковины. Казалось бы, такая умиротворяющая картина! А любящее родительское сердце уже в тревоге выискивает острые углы ванной комнаты, которые могут стать причиной трагедии, если ребенок вдруг оступится. Мысли о финале жизни следуют за нами неотступно, когда мы становимся родителями, серьезно больны и на склоне лет. Ни одному человеку еще не удалось избежать смерти. Но я мог бы стать первым!

Я молчал, не зная, что ответить этой милой девушке. Ее глаза обдавали таким холодом, что я предпочел опустить свой взгляд на теплую чашку чая, которая покоилась в ее правой руке. Она терпеливо ждала, вызывающе прищурив глаза. Наконец, когда затянувшаяся пауза уже стала беспокоить нашего оператора, он судорожно знаками показал Кэрол, что время идет и готов прекратить съемку, если она подаст знак.

– Так далеко в своих умозаключениях я еще не заходил. Но вы правы, Кэрол, – тихо произнес я. – Мы живем в таком жестоком мире, где, казалось бы, благое начинание может обернуться против нас же самих. Вы еще очень молоды и вряд ли всерьез задумывались о смерти, а у моего изголовья она стояла уже дважды. И боюсь, наша третья встреча с ней станет финальной. Это неприятное холодящее чувство страха и беспомощности не пожелаю пережить никому. Даже ради будущего всего человечества я не откажусь от возможности жить! Уж простите меня, но я совсем не герой! Однако могу вас успокоить: даже богачи не смогут жить вечно. Сколько жизней может выдержать человеческий мозг? Две, максимум три. Однажды и его клетки износятся и не смогут качественно выполнять возложенные на них функции.

– Бывали случаи, что и очень богатые люди теряли все свое состояние, а их близкие были вынуждены приспосабливаться к новым условиям, – продолжала взывать к моей совести журналистка. – Например, разорится банк или начнется война! Не окажутся ли и члены вашей семьи однажды кандидатами в доноры?

– Если начнется война, то и без моих родных будет достаточно доноров! – раздраженно огрызнулся я, давая понять этой выскочке, что ей не удастся достучаться до моей совести.

Я уже начинал жалеть, что согласился на это чертово интервью. Одна только мысль, что жизнь моих детей или внучки может подвергнуться опасности, приводила меня в стойку очковой кобры с открытым капюшоном, готовой броситься на источник угрозы.

Журналистка нервно улыбнулась. От возникшей поначалу между нами симпатии не осталось и следа. Мы оказались по разные стороны баррикад. Я – способный купить всё и всех богач. Она – обреченная на участь донора для таких как я.

Обдав меня ледяным взглядом с дежурной улыбкой на лице, Кэрол задала свой следующий вопрос:

– А как ваши близкие отнеслись к такому непростому решению?

– Сын будет здесь с минуты на минуту, и, возможно, сам ответит на этот вопрос. Мы очень близки с Джимом, я бы даже сказал, что ближе его у меня никого нет. Он с самого начала знал всё о проводимых исследованиях, понял и полностью поддержал мое стремление создать лабораторию, хотя и отговаривает от операции. Сын считает, что на данном этапе риск слишком высок и нужно продолжать эксперимент. А дочь сейчас переживает новую влюбленность где-то на Сейшелах. Для меня она по-прежнему остается маленькой девочкой, поэтому я пока не стал ее волновать и посвящать в свои планы.

Дочь – точная копия своей матери. Красивая, ветреная и, как ни прискорбно это осознавать, глупая и легкомысленная. Она словно кошка, может быть ласковой, если хочет что-то получить от хозяина, но без раздумий выпускает когти, если не в духе. Джес обладает лихорадочно-экзальтированным характером, требующим постоянных наслаждений. Ее интересуют только модные вещи, драгоценности, мужчины и различного рода реалити-шоу, которые она обсуждает с подругами по телефону по несколько часов подряд. Она постоянно в кого-то влюблена, но даже я, имея феноменальную память, не успеваю запомнить имя ее бойфренда на текущий отрезок времени.

Джесика родилась, когда мне было уже сорок восемь лет, и я наслаждался столь поздним отцовством как подарком судьбы. Сразу после окончания школы дочь перебралась жить на Манхэттен. Звонила очень редко. Каждый ее телефонный звонок начинался с непрерывного щебетания о том, как она меня любит и скучает, а заканчивался просьбой внепланово пополнить баланс ее кредитной карты. Она никогда не интересовалась моим здоровьем. В Нью-Йорке Джесика чудом закончила Джульярдскую школу актерского мастерства, но как актриса оказалась невостребована, и тогда дочь решила стать звездой светской хроники, с чем и по сей день великолепно справляется. Я пытался привлечь ее к делам корпорации, но все попытки поговорить об этом заканчивались слезами и упреками в том, что я хочу заставить ее работать, поскольку мне в тягость ее содержание. С юных лет последней точкой во всех наших спорах был ее шантаж, что в противном случае она переедет жить к матери. Поэтому, опасаясь дурного влияния бывшей жены, я был вынужден уступать наследнице во всем. Я поздно понял, что безделье входит в нее постепенно, как болезнь, и избавиться от него спустя годы будет уже просто невозможно. Сам того не желая, я вырастил из нее потребителя, и винить в этом мог лишь самого себя.

– Вы допускаете, что после операции можете стать неполноценным человеком в плане здоровья? – осторожно поинтересовалась журналистка уже более мягким тоном.

– Да. Вы, Кэрол, сейчас озвучили мой кошмарный сон. Я стараюсь гнать от себя прочь подобные мысли. Уж лучше умереть, чем жить как овощ. Если такое все же произойдет, я попросил Джима не мучить меня. Думаю, он сможет справиться со своими чувствами и отпустить меня, ведь перед ним будет тело уже не отца, а постороннего для него человека.

Говорить о возможной ущербности не было желания, и, поерзав в кресле, я пробурчал:

– Какой там у вас следующий вопрос?

Кэрол понимающе кивнула:

– А следующий вопрос о ваших родителях. Какими они были?