Полтора килограмма

– Извинись за меня перед ней, скажи, что не смогу выйти ее проводить и готов завтра в двенадцать продолжить съемку.

Дворецкий слегка наклонил голову, так он всегда давал знать, что распоряжение будет выполнено. Когда дверь закрылась, я опять остался наедине со своими сомнениями.

«А что, если после операции просто сменить себе пол и опять стать мужчиной? Сейчас это многие делают! Уверен, что мне удастся избежать жеманности, свойственной трансвеститам. Я, в отличие от них, буду, как и прежде, ощущать себя мужчиной». На мгновение мне показалось: решение найдено. Рука сама потянулась к телефону. Гудки. Спокойный голос Тома:

– Знал, что ты перезвонишь.

– Знал он, – беззлобно огрызнулся я. – Послушай, Том, – скажи, если соглашусь на этого донора, я же потом смогу сделать операцию по смене пола? – для меня согласиться стать женщиной было то же самое, что признаться лучшему другу: я латентный гомосексуалист.

– Ну, теоретически да, – задумчиво произнес Том. – Но, естественно, не сразу, всё будет зависеть от ее иммунитета.

Я тихо зарычал от бессилия. Всё шло к тому, что надо соглашаться. Том терпеливо ждал моего решения.

– Какая хоть она? – чувствуя себя глупо, не удержался я от вопроса.

– Тридцать четыре года, мексиканка, рост выше среднего, но длина позвоночника соответствует нашим критериям, среднего телосложения. Она после автомобильной аварии уже два года находится в коме. Родители погибли, есть только бабушка, которая больше не может оплачивать услуги клиники.

Всё мое естество сопротивлялось, и не могло заставить себя согласиться.

– Спасибо, Том, мне необходимо подумать, – еле слышно прошелестел я и положил трубку.

Новая информация лихорадочно пульсировала в измученном сомнениями мозге. «Тридцать четыре года. Какой замечательный возраст! Боже мой, но как появиться перед сыном в таком виде? А на собрании акционеров? Да я стану посмешищем! Они будут пальцем показывать и шептаться за моей спиной.»

Я опять схватился за телефон.

– Что еще, Дэн? – быстро ответил Том, словно он заранее ждал мой звонок.

– Сколько времени может занять стабилизация иммунитета? – решительно спросил я.

– Год, может быть два. Гормональная терапия – это очень серьезно, тем более в твоем случае. А вообще, лучше спроси об этом Дитте, – уверенно ответил Том.

– Это очень долго, – раздосадовано выдохнул я, и немного помолчав, добавил. – Том, оплати содержание этой девушки в клинике на год вперед. И в дальнейшем, если ее услуги нам не понадобятся, я хочу, чтоб ты финансировал ее пребывание в больнице.

– Хорошо. Что-то еще?

– Нет. Это всё.

Я бросил телефон на стол и закрыл лицо руками.

Господи! Что же делать? Подай хоть какой-нибудь знак! Хотя о чем это я? Он отмерил мне положенные годы жизни, а я спорю с ним. Отказываюсь умирать, выкручиваюсь как могу, лишь бы не встречаться с ним.

Откинувшись на спинку кресла, я отрешенно смотрел на противоположную стену кабинета. Взгляд зацепился за массивные часы из красного дерева в виде корабельного штурвала. Казалось, весь организм впал в анабиоз, и лишь мозг лихорадочно прорабатывал возможные варианты своего будущего существования в женском теле. Я уже представил заголовки газет, смакующих такую новость: «Мистер Харт теперь стал Мисс Харт!» Начнутся грязные домыслы и сомнения в моей сексуальной ориентации! Всё это просто неприемлемо для моей репутации!

Может, действительно, стоит проконсультироваться о смене пола с Дитте?

Георг Дитте. К этому человеку я относился с неподдельным пиететом. Светило в области нейрохирургии и неврологии. Получил ученую степень доктора медицинских наук в Университете Барселоны. Один из первых врачей в мире, внедривший новые методики микрохирургии и хирургии спинного мозга. Именно он возглавил мою лабораторию и пригласил остальных специалистов, необходимых для заявленной научной работы.

Его я нашел в Германии, в Штутгарте. Высоченный и мускулистый, одним словом Человек-гора, больше напоминающий спортсмена-штангиста, нежели хирурга. Своей фундаментальностью он был похож на сытого медведя-гризли. От него исходила спокойная сила, которую ощущали все присутствующие рядом. Он держался всегда отстраненно, словно выстраивал невидимую стену между собой и собеседником. Шутки отпускал с крайне серьезным, даже грустным видом.

Ему было пятьдесят четыре года, но ни жены, ни детей он не имел. Волк-одиночка, упивающийся научно-медицинской литературой, и любитель проводить время в тренажерном зале. Дитте говорил негромким, вкрадчивым голосом. Он не был красавцем, но рост и фактура притягивали к нему женский пол. Лукавые серые глаза всегда добродушно прищурены. Густая шевелюра темных волос небрежно зачесана направо так, что не наблюдалось никакого пробора, и даже левый висок отросших волос топорщился вверх. Аккуратно подстриженные усы добавляли ему лишних пять лет. Георг предпочитал носить джинсы и непритязательные свитера демократичных марок.

Как истинный ариец, сдержан, педантичен, скуп на проявление эмоций. Двери в мир Дитте были плотно закрыты для окружающих, и я, уважая его выбор, не пытался заглянуть туда. Он не любил распространяться о своей личной жизни, но от Тома я знал, что Георг был женат на красивой и взбалмошной особе. Их брак продержался три года, после чего Дитте в один прекрасный день, после очередной ее истерики, молча собрал вещи супруги и перевез в дом ее родителей. С тех пор он предпочитал одиночество и избегал женского внимания к своей колоритной персоне. Еще Том рассказывал, что Георг прекрасно готовит мясо и вообще является гурманом, каких свет не видел.

В юности Дитте лелеял мечту стать пилотом и просто бредил небом и полетами. Втайне от родителей он с друзьями прыгал с вышки на небольшом парашюте. Однажды один из друзей неудачно приземлился и получил открытый перелом ноги. Георг оказал ему первую помощь, и вид торчащей наружу кости его впечатлил настолько, что, вернувшись домой, он засел за книгу по анатомии человека и решил поступать в медицинский университет. Учеба поглотила его целиком, и мечты о полетах исчезли без следа.

Тихий стук в дверь вывел меня из оцепенения. Стрелки часов подсказали, что я уже сорок минут сижу неподвижно. В кабинет заглянул Джим:

– К тебе можно?

– Конечно, заходи. Мы же толком еще и не поговорили, – приветливо улыбнулся я.

Джим вошел и, усаживаясь в кресло напротив, заметил рассыпанные по столу таблетки:

– Пап, ты себя хорошо чувствуешь? Выглядишь неважно, бледный какой-то.

Я колебался: передавать ему наш разговор с Томом или нет.

– Ну, в моем положении бледность это нормально, – попытался я отшутиться, чувствуя, что не готов еще поделиться с сыном новостью. – Рассказывай, что там у тебя с бизнесом в Европе? По телефону ты был чрезмерно лаконичен.

– С бизнесом всё идет так, как и должно быть! – безмятежно улыбнулся сын. – В двадцатых числах приходит новая партия «Ferrari berlinetta», через месяц лечу обратно, есть еще пара контрактов, требующих более тщательной проработки. Слушай, звонил Шон Бирн – парень с моего курса, ну, ты должен его помнить, рыжий такой, он еще свалился в бассейн на моем двадцатилетии. В него одно время была влюблена наша Джес.

Я кивнул, поняв, о ком именно идет речь, хотя подсказка, что в него была влюблена Джес, могла заставить меня пару дней вспоминать этого Шона.

– Он сегодня женится на какой-то юной красотке, – продолжил Джим. – Ужасно не хочу ехать туда один. Может, составишь мне компанию, я его уже предупредил, Шон будет рад тебя видеть. Поедем вместе, а? – с мольбой в глазах Джим ждал ответ.

Я поморщился и с виноватой улыбкой покрутил головой из стороны в сторону, что означало «ни за что».

– Там будут Сендлеры, Кевин Абель, Джон Боггарт, пап, ну ты же с ними отлично ладишь, – продолжал настаивать сын.

– Да уж, просто террариум единомышленников. Меня же там на части разорвут! – оправдывался я. – После моего публичного заявления пришлось отключить телефон. Думаю, все эти старые денежные мешки уже в мечтах устроили кастинг на лучшее тело донора для себя. Теперь им не терпится узнать, когда же я, наконец, лягу под нож, чтобы посмотреть, что из этого получится.

– Ты прекрасно знал, что тебя ждет! Я тебе говорил, что ты спешишь! – сверкнув глазами, повысил голос сын, пользуясь возможностью упрекнуть меня. Джим был вспыльчив, как и я, но также легко остывал. – Открытия в области медицины это замечательно! Но зачем самому становиться подопытным кроликом, отец? Можно найти пару безнадежно больных и прооперировать для начала их, – с мольбой глядя на меня, в ожидании ответа замер Джим.

– А как ты будешь смотреть в глаза родственников, когда эти люди умрут на операционном столе? Ведь они бы могли прожить еще несколько дней или месяцев, а ты отнимешь последнее, что эти несчастные имели! – я заводился от того, что сын не понимает той мысли, которую я хочу до него донести. – Зачем кого-то искать? Я и есть безнадежно больной!

– Вот только не надо прикрываться плохим самочувствием, ты просто слишком мнителен, – уже смягчившись, продолжил Джим, вероятно вспомнив, что мне нужно избегать волнений. – Думаешь, я не заметил, как ты распушил хвост, флиртуя с журналисткой? – заговорщицки подмигнул мне сын.

– Человек, у которого болит внутри, всегда делает музыку погромче, уж так он устроен! Женщины любят, когда ими восхищаются. От меня же не убудет, а Кэрол приятно, – отмахнулся я от беспочвенных подозрений сына. – Согласись, она очень хорошенькая и далеко не глупая.

– По мне, так обычная. Ты не увиливай от ответа, едешь со мной или так и будешь теперь жить затворником? – не отступал Джим.

– Возьми с собой Тэда или Оливера. Оставь старика в покое, – взмолился я.

– Пап, тебе надо встряхнуться, не хорони себя в этих стенах раньше времени. Мы так давно не выбирались с тобой куда-нибудь вместе, – Джим, не сводя с меня напряженного взгляда, ждал ответ.

– Ну, хорошо, – нехотя согласился я, понимая, что сын прав и, может быть, действительно это будет наш последний совместный выход.

– Вот и отлично! Я планирую поплавать, не хочешь спуститься со мной к бассейну? —поднимаясь из кресла, предложил Джим.