Восхождение. Сага «Исповедь». Книга третья

Он засмеялся:

– Мудрый ответ, как у еврея.

– Все мы немножко евреи… – я похлопал его по плечу и пошёл в направлении студии, где проходили занятия, ещё долго ощущая на себе тяжёлый взгляд Владимира.

Все три часа я был рассеян, думал о нём, пытался понять, чего же он всё-таки хочет. Что-то маниакальное было в этом человеке. «Не убить же он решил, в самом-то деле?! Просто нужно поговорить, – успокаивал я себя. – Возможно, Владимир почувствовал ко мне доверие…»

– Вы сегодня сам не свой, мёсьё Вишневский! Соберитесь, иначе мы напрасно тратим моё время и ваши деньги, – молодая француженка показала своё недовольство, тряхнув копной каштановых волос, пребывающих в творческом беспорядке. Отсутствие косметики на лице, эмансипированный вид, говорящий о полном безразличии к половой принадлежности, – очень точно передают образ современной французской женщины.

Я вспомнил жену, которая не подкрасив реснички, из дома не выходит, и улыбнулся сам себе. У наших дам это в крови, – желание быть красивой. Чего не скажешь об этих молодых людях; не сразу и разберёшься, парень перед тобой или девушка.

– Ещё одно замечание, Вы пропустили вопрос, – она метнула в меня колкий взгляд. – Если Вы не настроены заниматься, лучше перенесём урок на другое время.

– Простите, мадемуазель, я соберусь, – мне стало стыдно как школьнику, замечтавшемуся посреди урока. Во взрослой жизни всё серьёзнее и жёстче. Видит Бог, я пытался больше не отвлекаться на другие мысли, но что-то не давало мне покоя.

Часть 1. Глава 5

Расцветали каштаны, их в Париже огромное множество. Весна преобразила природу и радовала не только взгляд, но и душу. Дождя не случилось, тучи пролетели мимо, и снова засияло ласковое солнышко. Владимир задремал на скамейке прямо у входа в метро, прижав сбоку аккордеон, тихо посапывал. Я долго вглядывался в это лицо, пытаясь понять, что за человек предо мною, стоит ли мне уйти или всё-таки разбудить его? Что так сосёт у меня под ложечкой, заставляя быть настороже рядом с ним? Но разве могу я обмануть его ожидания? Человек нуждается в откровенном разговоре, а я из-за каких-то нелепых предчувствий сбегу, словно последний трус?

Я прикоснулся к его плечу, он вздрогнул как-то по-детски, ведь сколько бы нам ни было лет, ребёнок в нас никуда не уходит и время от времени проявляется.

– Кажется, заснул… Солнце пригрело, так его перетак, аж слюнку пустил. А ты молодец, не прошёл мимо! – улыбка его показалась мне не вполне искренней, за ней притаилось что-то горькое, безрадостное, безысходное.

По мне прошла холодная волна, я испытывал подобное в присутствии смерти, когда провожал умирающих. Возможно, ему угрожает какая-то опасность?

Мы спустились в метро. Владимир молчал, насупив брови, весь погружённый в себя. «Возможно собирается с силами для исповеди?» – подумал я и решил не мешать ему, но тревога усиливалась. Взывая к Богу за помощью и благословением для этой покрытой шрамами души, я невольно всматривался в его хмурое лицо и не знал, чего ожидать.

– Ты сегодня не заработал, на что жить будешь?

Он потёр пальцем нос и посмотрел на меня таким взглядом, что подозрения только усилились. Но за что ему ненавидеть меня? Что я сделал не так, чем мог его обидеть? Мы ещё несколько остановок ехали молча.

«Видимо, он намеревается увидеть, где я живу. Стоит ли его туда вести, ведь я его совсем не знаю и намерения его мне неизвестны.»

– Давай поговорим?

– Здесь люди кругом.

– И что? Они всё равно не понимают по-русски.

– Найдём место поукромнее.

– Может в церковь зайдём? Я знаю одну неподалёку, она открыта сейчас.

– А можно вот без всего этого? Или ты боишься меня?! Я что такой страшный и вонючий, что недостоин войти в твои покои? Не беспокойся, долго не задержусь.

Поговорим, и я исчезну раз и навсегда. Хочу увидеть, как попЫ живут, – в его голосе прозвучал сарказм.

– Ну, что ж, будь по-твоему. Мне нечего скрывать.

Мы вышли на следующей остановке и прошли пешком два квартала.

– Почему ты решил стать священником? – вдруг спросил он.

– Потому что искал Бога, хотел приносить людям пользу.

– Пресловутое «Возлюби ближнего своего как самого себя»?

– Да, именно так.

– Посмотрим… – он нахмурил брови и стал ещё более суровым.

– Вот здесь я живу.

Мы остановились возле бара мадам Пельтье, я показал на самый верх, где по подоконнику, распушившись в лучах уходящего солнца, важно расхаживали мои друзья-голуби.

– Именно так я себе это и представлял, – Владимир невесело улыбнулся.

– Можем посидеть в баре, поговорить, если хочешь?

– Не откладывай на потом то, что должен сделать сейчас. Без свидетелей, пожалуйста!

От этих слов стало совсем как-то нехорошо, но отступать было поздно и некуда.

– Пойдём!

«В конце концов, мы все под Богом ходим. В руки Твои, Господи, предаю дух мой!» – я открыл перед Владимиром дверь. – Прошу, на самый верх, я за тобой, тут вдвоём тесно.

Он ничего не ответил и тяжёлыми решительными шагами стал подниматься.

«Физически этот человек больше и намного сильнее меня. Случись что, не смогу ему противостоять. И зачем эти глупые мысли лезут в голову? Мы ведь просто идём поговорить. Я прижал к груди портфель с дневником Агнешки, словно он мог стать мне защитой от внезапно нахлынувшего страха.

«Эх, Агнешка, ты бы его давно раскусила, а я не могу, что-то не даёт мне пробиться к его мыслям».

Он остановился наверху, тяжело дыша, подождал меня. Открыв ключом дверь, я пропустил Владимира в свои «хоромы». Он огляделся, словно ища, к чему бы придраться. Положил на кровать аккордеон.

– Да, не густо, но у тебя ещё всё впереди, да, поп?! – он подошёл к окну.

– Меня зовут Эрик. Чай или кофе будешь?

– А спиртного не найдётся?

– Прости, не держу. Есть минералка, если хочешь…

– Давай воду, в горле пересохло.

– Ты сегодня что-нибудь ел? Я могу сделать бутерброд.

Он повернулся ко мне, словно удивляясь, зачем мне всё это?!