Луна в проводах

Мишаня тяжело засопел. Застарелая война с литераторшей топталась на узком пятачке: читать или не читать? Училка требовала от десятиклассников обязательного прочтения текстов. Это что-то в наши дни! Кто же в своём уме стряхнёт пыль с каких-нибудь «Отцов и детей» и, давясь зевотой, станет продираться сквозь дебри заплесневелого вымысла! Главное, у «аков» вела другая литераторша, молодая и мобильная, – краткое содержание шло в зачёт. А у них?.. Прошлый век!

Собственно говоря, это была не их литераторша. Они у них каждый год менялись. Класс, как говорили, пошёл по рукам со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сперва-то у них всё было окей. Из начальной школы они вырвались дружной смекалистой гурьбой и по пали под опеку молоденькой литераторши. Нонна Игоревна носилась с ними как дурень с писаной торбой, какие-то необычные мероприятия выдумывала, о чём-то отчаянно спорила со старыми учителями. А через два года бросила их, как она выразилась на прощание, школюгу и устроилась в гуманитарный лицей. Когда Нонна расставалась с классом – плакала. Самыми натуральными слезами. Ну и некоторые из девчонок по дури прослезились. Не Линда, конечно. Линда не кинулась обниматься на прощание. Сидела, сжавшись в комок, на своём месте, и маленький её рот превратился в красную проволоку. А Мышь рыдала, как Красная Шапочка по любимой бабушке. Да и у самого Геки – сегодня вспомнить смешно и стыдно! – кошки на душе скребли. Но потом он понял, что, если грустить о каждом ушедшем учителишке, всех слёз мира не хватит.

Их класс стал проходным двором. Учителя заскакивали в него на годок и с облегчённым вздохом выскакивали 25 мая. Класс получил в школе недобрую славу неуправляемого. Может, по воспитанной Нонной привычке, а скорее из стратегических соображений они старались держаться спаянно. Во всяком случае, так называемый «Ближний круг». Те, что раньше помогали Нонне в её школьных выкрутасах. Вот и сейчас весело шли по улице, подставляя пушинкам снега разгорячённые лица.

– Понятно, – рассуждал Макс, – что психолога нам заслали. А мы должны использовать его для своих целей.

– Да Паша вообще парень прикольный, – улыбнулся Ник.

Мишаня остановился на углу улицы Пестеля. Ему нужно было поворачивать.

– Вы как хотите, – пробасил этот недорощенный медведь, – а я у отца баксы в кошельке пересчитывать не стану. А вы как хотите. Ну, пока. Дэн, тренер написал – сегодня игра с колледжем. Не опаздывай.

– Да ладно. Наложим «коллекам»…

– Мы – направо, вы – налево. – Князев упражнялся в несмешном остроумии.

Жалкими глазами Компьютерная Мышь следила, как в густеющем снегу скрываются стройные, красивые Макс и Линда. Хоть кино снимай! Откуда такие крутые в нашем городе?! Гека поймал себя на том, что тоже пристально смотрит уходящим вслед. И глаза у него, наверно, такие же жалкие, как у Мыши. Он нахмурился. Отвернулся резко.

– Господи! Как жрать-то хочется! – простонал Водкин. Ему всегда хотелось жрать.

На самом деле никакой он не Водкин, а Петров. Но однажды в недобрый для него час на изо им показали картину Петрова-Водкина. Коня там красного купали или ещё что-то авангардно-противоестественное. Этого никто не запомнил. И как к Петрову вторая часть фамилии художника прилипла – тоже в Лету кануло. Да он не обижался. Или делал вид, что ему всё по фигу. Водкин парень себе на уме.

– Пока, – пропищала Компьютерная Мышь.

На неё никто не обратил внимания. Она суетливо юркнула в белёсую муть, и о ней тут же забыли.

Паша не обманул. Когда прозвенел звонок, призывающий на очередную порцию сорокапятиминутной тягомотины, он нарисовался перед дверью кабинета и сказал литераторше с доброй улыбкой сердечного человека:

– А я к вам на урок. Разрешите поприсутствовать.

Мымра смотрела на него каменно-свысока. То есть она вряд ли была выше психолога в честном споре, но каблуки и какая-то напряжённость в спине делали её монументальнее.

10-й «Б» с интересом наблюдал разворачивающуюся комедию. Психолог продолжал улыбаться, но уже не дедморозовской улыбкой, просто благожелательно.

– Я попросил разрешение у директора.

Мымра наконец открыла рот:

– А надо было бы сперва попросить у меня.

Класс скривился. Счёт пошёл. Один – ноль в пользу старой карги. Оставалась надежда, что Паша сольёт некорректный ответ директору и Мымра ещё получит своим собственным мячом в лоб. Молодой директор терпеть не мог актов неуважения. Это знали все.

Мымра неохотно посторонилась, и Паша буквально протиснулся в класс. Пристроился на задней парте рядом с Дэном. Как заблудившийся пай-мальчик под крылом у великовозрастного лоботряса. Достал ручку, блокнотик. Обратил к Мымре необыкновенно кроткий и в то же время инквизиторский взгляд. Класс ликовал. Гека заставлял себя сохранять спокойное выражение лица, но и он чувствовал, как в груди у него шевелится то тёмное и скользкое, что росло против родителей. 10-й «Б» ждал.

Мымра казалась спокойной. Своим старушечьим умом она, конечно, ещё не в полной мере осознала масштабы начинаемой кампании. Усталым голосом объявила тему и цели урока. Отвечать домашнее задание вызвала Смирнову. Серая, как серая тройка, Смирнова замычала что-то о князе Андрее.

Мымра смотрела на класс. Она знала, что Смирнова выше, чем на тройку, не намычит. Видела, как Князев, не скрываясь, роется в смартфоне. Маленький алый рот Линды чуть растянут в победную улыбку. А новый психолог что-то старательно строчит в своём аккуратном блокнотике.

– Кто-нибудь что-то хочет добавить к ответу Смирновой?

Дураков не находилось. Старая карга обратила взгляд своих недобрых глаз на Князева:

– А вы, Князев?

Макс только этого и ждал. С демонстративной неохотой оторвавшись от смартфона, как маленькой, объяснил старой карге:

– Ну, вы же знаете, Марина Владимировна, я принципиально не читаю эЛь эН Толстого.

– Не принципиально, а из-за лени, – резко отозвалась литераторша.

И психолог что-то с удвоенной старательностью застрочил в своём блокнотике. По его резвости Гека понял, что счёт сравнялся.

– Толстой страдает длиннотами. – Князев не изменил расслабленной позы. Но фразы теперь ронял, как короткие удары наносил. – Я не только синтаксис имею в виду. «Войну и мир» следовало сжать. Вчетверо. Вылить воду. Остался бы неплохой роман о жизни нормальных людей. Или оставить сугубо военную тематику. Опять же могло получиться что-то приличное. Конечно, не «На Западном фронте без перемен». Но всё-таки.

– Это хорошо, что вы уже прочитали Ремарка, но с «Войной и миром» тоже придётся познакомиться. В подлиннике. А не в пересказе убогих невежд.

Мымра говорила ровным голосом. Но все знали, что она угрожает Князевой золотой медальке. Хочет, чтоб его родаки одинаковые сны со снами родаков Компьютерной Мыши видели. Князев, конечно, сразу схватил суть своим хорошо натренированным мозгом. Выпрямился. Спросил, высокомерно глядя в холодные глаза старой карги:

– Ну, не прочитаю я этого вашего Толстого, и что будет?

– Что? Вы будете иначе мыслить, говорить другим языком. Вы пойдёте на другую работу. Выберете себе в друзья других людей. Станете другим человеком.

– Круто! – В голосе Макса сквозила откровенная издёвка. Демонстрируя отличное знание высказываний Толстого, Князев спросил: – А если я не хочу рваться и метаться?

– Да, можно не рваться, не зарываться. Вырасти вроде человеком и собирать компромат на своих товарищей.

Это было грубо. Паша, как ни силился держать лицо, не смог сохранить его нормальный цвет. Очень грубо! Маленький рот Линды превратился в красную проволоку. «Забила гол в собственные ворота. Два – один», – усмехнулся про себя Гека. Вот теперь Мымре придётся рваться и метаться. Такие, как Паша, помнят обиды долго и тяжело. Это Гека понял по тому, что багровое лицо «психа» стало особенно добрым. И только глаза на этой раскалённой сковороде серели, как необыкновенно стойкие ледышки.

После звонка, проходя мимо ребят, психолог кивал им «спасибо», «спасибо», точно в цирке за яркое представление благодарил.

Остановился у стола литераторши, заполнявшей журнал.

– И вам спасибо, Марина Владимировна. – Она не ответила. Головы даже не подняла. – А насчёт кляуз… Вы всё не так понимаете. Я хочу помочь. Да. И «Войну и мир» я читал.

– А я вас и не имела в виду, – продолжая писать, усталым голосом отозвалась литераторша.

– Что ж, кто не читал Толстого, тот сексот? – В голосе Мишани слышалась обида.

– Тут всё шире. – Паша ещё не знал, что до объяснения чего-либо Мишане опускаться не надо. Они сидели в его кабинете, по форме напоминающем колбу. Обсуждали, так сказать, результаты первого боевого дня. – Ну, это как если бы к вам в группу «ВКонтакте» Толстой затесался. Да ещё бы в авторитеты продвигался. С одной стороны, Марина Владимировна как бы желает вам добра. – Он пощипал себя за бороду. – Кстати… Я тут человек новый… Как вы её между собой называете?

– Старая Мымра! – с готовностью отозвался Дэн.

– Старая, – озадаченно проговорил Паша. – Как вы круто берёте! Этак и я вам стариком покажусь.

И при этом почему-то покосился на Линду. Она улыбнулась короткой улыбочкой. Поднялась со своего места и стала у окна, рядом с психологом, точно брала его под своё высокое покровительство. Гека смотрел на неё, прищурив глаза. Как на солнце.

– Впрочем, в вашем прозвище есть здравый смысл. Да. Она действительно старая, древняя. В том смысле, что учит детей так же, теми же словами, что и двадцать, и тридцать лет назад. Честное слово! Я будто в своём десятом классе на уроке побывал. Те же посылы! Те же выводы! Кошмар! А страна-то, а люди – совсем другие! И те же эпизоды она, я уверен, разбирает. Вот говорила она вам о дубе?