Письмо счастья, или Здравствуй, дедушка Мороз

И мне стало легче, значит я не один в этом мире мучаюсь с кошками и бабочками. Я умылся, и уже уверенно пошел собираться в дорогу.

Перед поездкой, мы заехали в гости к моей бабушке. Я нес валенки, папа большой пакет, а мама полную сумку с мандаринами и сладостями.

Я вбежал в квартиру первый, обнял бабушку и протянул ей валенки.

– Бабушка, с новым годом! Мы сейчас поедем, я буду дедом морозом! Круто, да?!

– Мама, это тебе, – папа протянул бабушке большой пакет, – спасибо родная, за валенки.

Папа обнял бабушку и поцеловал. Бабушка почему-то плакала, когда мерила новое пальто. Она вытирала слезы, смотрела на папу и снова плакала. Я не понимал, что происходит, ведь праздник же, а бабушка плачет.

Поздравив бабушку, мы двинулись в путь, искать Ваню из Сосновки. Мама, как всегда, знала куда ехать, ее внутренний моторчик показал папе дорогу и мы, загрузив в машину сумки и большую коробку, поехали. Мама упаковала валенки в праздничную коробку и привязала к ней большой красный бант. Мы купили шапку деда мороза, красную такую с белым мехом. Я выглядел в ней смешно, но на душе почему-то было тревожно. Я никогда не был дедом Морозом, боялся и был не готов. Дед Мороз – это же очень большая ответственность, и от того, как ты будешь себя вести, зависит весь праздник и настроение у окружающих. Я долго тренировался, говорил громкое «О-хо-хо», но это только смешило меня, и я расстраивался. Видно, артистом мне не быть. Мама сказала, что главное – это душа, и говорить надо сердцем, а не «охать» и «ахать». Но я ее не понял, я привык говорить ртом, а душой не умел, и даже не пробовал. Смешная она, моя мама.

Пока мы ехали по городу, я любовался в окно на яркие огни, витрины, переливающиеся неоновым светом, на большие праздничные вывески, которые кричали на каждом углу горящими буквами: «С новым годом!» Город шумел, радовался и ждал праздника. Праздник чувствовался в каждом доме, на окнах горели гирлянды, в окна выглядывали нарядные красавицы ёлочки, со звёздочками на макушке. Я заглядывал во все окна, выбирая самую красивую ёлку. Я радовался празднику, хоть и очень переживал. Какой он мальчик Ваня?

Мои переживания усилились, когда мы выехали за город. Ощущение праздника закончилось с перечеркнутым знаком на обочине. Больше никакого праздника в душе не осталось, впереди была серая дорога, заснеженные поля и голые деревья. Машина мчалась по трассе, и с каждым километром, мне становилось грустнее.

– Мам, а может мы вернемся домой? А? – спросил я осторожно.

– А как же Ваня, как твое обещание? А как же валенки? – мне стало неловко, и я снова молча стал смотреть в окно на унылые поля.

После знака «Сосновка 15», папа повернул направо, и мы попали на узкую проселочную дорогу. Начало темнеть. Да… в такую даль я ещё не ездил, да и Дед Мороз наверняка бы заблудился. Я начал понимать, почему у Вани нет валенок: просто, Дед Мороз не знал, что где-то за снежным полем, за берёзовой рощей, где-то на краю вселенной есть деревня Сосновка. Через полчаса мы подъехали к синему знаку «Сосновка», и я увидел дома. Маленькие дома, с маленькими окошечками, с дымом из трубы, и занесенными снегом крышами. Это был другой мир. Совершенно другой. В нем не было суеты, ярких ламп, не было праздника. Дорогу освещал свет из окон. Мы остановились около маленького домика с надписью «Магазин», на окошке тоскливо горела одинокая гирлянда и стояла малюсенькая елочка, украшенная дождиком. Мама с папой вышли из машины, и какая-то женщина в тулупе и огромных валенках громко крикнула:

– Закрыто. Не видите что-ли. Праздник.

Я не знал, что праздник бывает таким. Папа подошёл к женщине и о чём-то ее спросил, женщина ответила, показала куда-то руками, потом ещё что-то сказала и улыбнулась.

– Машину придется оставить там, у сельсовета, – папа махнул рукой туда, куда показывала женщина в тулупе, – А дальше пойдем пешком, там недалеко.

– А может домой? – мне стало страшно

Папа с мамой оба посмотрели на меня, улыбнулись, и я смирился. На краю света я ещё не был. Я был взрослым мальчиком, мне было аж девять лет, но нерешительность и страх ещё остались во мне. Около сельсовета мы взяли из машины сумки, коробку с красным бантом и пошли по узкой тропинке. Снег завалил все крыши, в некоторых домах даже не было видно окон. К каждому дому вела узкая тропка. Заборы почему-то были сняты. Простор был кругом. Я нес коробку впереди себя, шел аккуратно, боясь споткнуться и упасть.

– Пап, а волки здесь есть?

– Есть, есть, – папа засмеялся, – и трусливые деды морозы тоже есть.

Мне стало стыдно. Я не был трусом, но в такой ситуации оказался впервые, и мне это было немного неприятно.

На улице было тихо, только изредка лаяли собаки. Мы подошли к небольшому дому. В окошке горел свет. Нас встретила лохматая собачка, она выскочила из будки, гремя цепью и громко лая. Папа приложил палец к губам и тихо прошептал:

– Т-с-с-с

Дворняга, как будто поняла папу и завиляла хвостом. Мы прошли по натоптанной дорожке к крыльцу. Оно было чисто подметено от снега, рядом стояла метла. Я ещё раз умоляюще посмотрел на маму, но в этот момент папа постучал в дверь. Бояться и прятаться было поздно. В маленькой комнате – сенях загорелся свет, и мягкий пожилой голос тихо спросил:

– Кто?

– Дед Мороз, – ответил папа, и зачем-то добавил, – из сельсовета.

Дверь скрипуче открылась, и на пороге появилась бабушка, замотанная в теплую шаль.

– Проходите, – она открыла дверь, пропустила нас вперёд.

Я оказался в маленькой холодной комнате с тусклой лампой. В ней стояли ведра с углем, в углу аккуратно лежали сложенные в поленницу дрова. Следующая дверь вела в дом. В маленькой комнате топилась печь, яркие огоньки отблескивали по стенам. Было тепло, чисто и очень уютно. Как в тереме – я видел такое в советских фильмах и старых сказках. Около окна стоял стол с кристально белой скатертью. На нем, прямо посередине в вазочке – еловые веточки, украшенные дождиком и игрушками. И они пахли. Наша ёлка, хоть и была нарядная, почти до самого потолка, но она не пахла. А веточки были живые, настоящие и ароматные. Около стола стоял мальчик. Прям как я, даже похож чем-то, я бы сказал, много чем. Пока все заходили в комнату, раздевались и разувались, я точно вкопанный стоял с коробкой на перевес и смотрел на мальчика. Слов, заранее подготовленных, во рту не оказалось, как будто язык прилип, и зубы склеились. Все ждали. И я ждал. И мальчик ждал.

– Ваня, это тебе от Деда Мороза, – я собрался с духом и протянул мальчику коробку, – просто Дед Мороз, не смог к вам так далеко…, а я смог…, мы смогли.

Слова путались, и я почему-то расплакался. Ваня несмело подошёл, взял коробку и очень аккуратно снял бант, развернул бумагу и открыл ее.

– Бабушка, смотри! – Ваня достал валенки, и оттуда посыпались мандарины, – бабушка, бабушка! Я же говорил, что он существует! Надо было просто письмо ему передать. Смотри, смотри и про мандарины не забыл!

Ваня аккуратно сложил мандаринки на стол, надел валенки и начал выплясывать по комнате. Он взял меня за руку, и мы начали кружиться. Мама и бабушка почему-то плакали, а папа отвернулся к стене, как будто рассматривал огоньки.

– Бабушка, праздник то какой! Настоящий!

Бабушка, вытерла слезинку и начала суетливо приглашать нас пройти в дом, к столу. Она белой тряпочкой смахнула со стола, поправила вазочку с еловыми веточками и начала накрывать на стол. Мама с папой нерешительно прошли. Мама взяла из папиных рук сумку и начала доставать всякие вкусности. Бабушка заохала:

– Зачем все это, у нас все есть.

– От Деда мороза же, – не удержался папа

– Бабушка, и правда, от Деда мороза же, – поддержал его Ваня, – а давайте сварим картохи горяченькой, и с рыбкой поедим, – Ваня крутил в руках привезенную рыбу.

– Я за! – поддержал идею папа, – я люблю картоху.

Все засмеялись, засуетились около стола. В доме запахло праздником.

Пока мама с бабушкой готовили праздничный стол, мы с Ваней, пошли на улицу. Около клуба стояла огромная горка, освещенная гирляндой. Гирлянда висела прямо на голой берёзе, но ощущения праздника это не меняло. Деревня ожила, засветились на окнах гирлянды, забегал народ. Странный такой народ: люди здоровались друг с другом, и с нами; дети приняли меня за своего и поделились санками; папа стоял рядом и разговаривал по душам с чужими людьми. Всем было весело. Все друг другу были как родные. В городе нет такого, там все проходят мимо, никто не скажет «здрасьте», там люди бегут, торопятся, не смотрят друг на друга. Деревня живёт по-другому. Здесь, как одна большая семья, считай, что родственники. В городе – красиво, в деревне – душевно. И мне здесь понравилось. Отказывается, даже на краю света, живут добрые люди, бывают яркие праздники и счастливые дни.

Вернувшись домой, к нашему удивлению, был накрыт стол, дымилась горячая картошечка, вкусно пахло рыбкой, фруктами и ёлкой. Бабушка охала, рассказывая маме деревенские истории, папа, как кот, грелся возле печки, а мы с Ваней ждали праздник.

За столом мама достала мое новое письмо для деда Мороза, распечатала конверт, развернула листок, исписанный красным карандашом, и прочитала: «Дорогой, дедушка Мороз. Пишет тебе Сережа, мне девять лет. Я хочу, чтобы у всех были валенки! И у всех сбывались мечты! И мандаринки под ёлкой. Я верю, что ты есть и исполнишь мои желания». Мама прочитала, и мы все дружно обернулись в сторону дверей, где около входа ровно у стеночки стояли валенки: белые, большие папины, две пары серых со снежинками, и маленькие с мехом.

Мечты сбываются!

БУМЕРАНГ

Пашка со злостью пнул снеговика. Голова снеговика отлетела, морковный нос покатился и застрял в сугробе. Пашка подошел и ещё раз со всего размаха пнул по морковке. Он был взбешён.

– Черт, – выругался Пашка, стряхнул с шапки снег и сел на мерзлую лавочку.

Он потерял все свои карманные деньги, и не только свои, но и те, что отобрал в школе у пятиклашек. Видно, вывалились из кармана, когда он доставал перчатки. Пашка копил на наушники. Скоро новый год, и он хотел сделать себе подарок. От мамы с бабушкой Пашка не ждал ничего. Он знал – мама подарит что-нибудь из вещей, а бабушка и того смешнее – свяжет шарф или варежки. И Пашку это раздражало. Вечная нищета, экономия и картошка на ужин – все это надоело, поэтому Пашка не гнушался гонять по школе малышей и отбирать деньги. А что? У них есть все, а у него ничего. Мать и бабушка растили его вдвоем, отца Пашка не видел и не знал о нем ничего. Он был зол на жизнь. Зол на всех и на все.

Пашка поднялся с лавочки, ещё раз пнул снеговика, и ни секунды не задумываясь, что скажут утром дети, вошёл в подъезд.

– Сынок, ты где так долго? – Пашкина мама Лидия Сергеевна волновалась.

– Не твое дело, – нагрубил ей Пашка и хлопнул дверью в свою комнату.