Проклятое призвание

– Постоянно.

– На этот раз все будет не так! У меня край! Ну что ты, не веришь?

Я не верю, но почему-то не могу отказать. Юрочка – сын маминой подруги. Обаятельный блондин с голубыми глазами. Невысокий – не больше ста семидесяти сантиметров роста, проворный, юркий, с отлично подвешенным языком. Юрочка младше меня на два года, в детстве мы много времени проводили вместе. Как и я, он единственный ребенок, и порой в сентиментальном угаре называет меня сестрой – особенно когда кончаются деньги. В долг он просит часто и, надо сказать, в конце концов обычно отдает – только совсем не в те сроки, о которых шла речь.

И ненавидя себя за слабость, я сухо прощаюсь. Юрочка рассыпается в благодарностях, клянется в братской любви и практически вечной преданности. Я не верю его восторженным признаниям, слишком очевидно, что ему просто до зарезу нужны деньги. Даже эта небольшая сумма сейчас для него много значит – может, он хочет выпить, а может, появилась девчонка, которой надо срочно подарить цветы…

У Юрочки всегда проблемы с деньгами. Он не может стабильно работать. Не умеет жить.

Может быть, проблемы были бы и у меня, но моя счастливая звезда уберегла меня от подобной участи – ведь, помимо бабушкиной, есть еще мамина квартира. А мама – вот затейница – вышла замуж за московского офицера и оставила жилплощадь мне. И теперь я наслаждалась всеми прелестями жизни рантье, имея стабильный пассивный доход. Который, будем честны, был куда надежнее заработков вольного художника.

Возможно, я помогала Юрочке еще и потому, что понимала, как мало отделяет меня саму от его судьбы. Дистанция от относительного достатка до нищеты составляла сумму ежемесячного платежа моих квартирантов.

Я перевожу деньги другу детства и зарываюсь в плед. Сегодня был тяжелый день. Очень тяжелый день. Нужно уснуть – и ни о чем не думать.

Забыть Вика. Юрочку. Таксиста Джамшута.

Побыть самой собой. Просто Нетой. Нетой без обязательств перед кем-либо, Нетой без переживаний, Нетой без тревоги и без любви.

Я натягиваю плед на лицо. Сегодня было слишком много впечатлений. Спать.

Но что, если жажда делать зло

Станет чуть сильней, чем я?

«Электрофорез»

4. ЛЮДЯМ СВОЙСТВЕННО ОШИБАТЬСЯ

Однако заснуть оказалось не так просто.

Впечатления от выставки и встречи с Виком были слишком сильны. Я все думала и думала о случившемся, вспоминала интонации его голоса, прощальный взгляд, в котором читались стыд и растерянность. Было такое ощущение, что Вик сам не ожидал, к чему может привести наша встреча, но не мог же он, о боги, быть столь наивен? Да и зачем он тогда приглашал меня, если на то пошло?.. Неужто правда хотел услышать мнение о последних почеркушках? Смешно…

Общительная и вроде бы открытая, я уставала от людей. Необходимость коммуницировать с большим количеством незнакомцев, как на выставке, быть в центре внимания, играть, как на сцене, истощала. Вроде бы мне и нравилось все это, питало мой природный эгоцентризм, а в то же время и выматывало.

И я раза три еще вставала, делала себе чай, смотрела в окно на пустой проспект, освещенный желтыми огнями фонарей, деревья в редеющей осенней листве, мокрый от недавнего дождя асфальт. Тревожно всматривалась в подступающую к моему дому тьму. Гнала прочь ненужные мысли.

А потом уснула все же.

…И был мне сон.

Снилось, будто я стою у школы. Не я, художница, чье имя с каждым днем обретает все большую популярность, а я – молодая девчонка, какой была лет в семнадцать. И школа не моя, а что-то вроде американского колледжа из сериалов.

Я иду по стоянке, и какой-то парень предлагает мне прокатиться. Я сажусь в машину. Мы куда-то едем по тесным провинциальным улочкам. Малоэтажная застройка. Реалии российской глубинки: гаражи, заборы, лужи на дорогах. Потом останавливаемся на пустыре. Впереди виднеется мост, безлюдно. Быстрый и непонятный секс без особого возбуждения. Едем дальше. И он бросает фразу:

– Людям свойственно ошибаться.

Меня охватывает чувство тревоги. Мелькает коробка спичек в красной коробке, какие покупают, чтобы разжигать огонь в печи в деревенском доме.

Мы снова едем куда-то, и на ближайшей стоянке я пересаживаюсь в другую машину к другому парню. Ни тот, ни другой мне в действительности не особенно симпатичны. Мы снова едем. Его внимательный взгляд искоса. Он смотрит так, как будто я что-то знаю, как будто я должна знать ответ на какой-то вопрос. Я понимаю, что мне все это не нравится.

Мы останавливаемся зачем-то на одной из тесных улиц. Я выхожу, и уже у багажника вновь слышу эту фразу:

– Людям свойственно ошибаться.

Это говорит тот парень, с которым я ехала.

Снова тревога, острое чувство опасности. Я понимаю, что он ждет от меня чего-то. Я должна дать ответ, но какой? Я же ничего не знаю. Нужно скорее бежать.

И я ухожу, ухожу по незнакомой улице.

Вокруг пусто. Ни одного человека. Дохожу до какого-то занавеса из резины или брезента. Он перегораживает пространство. Разрезан пополам. Я приподнимаю один край, иду…

А там у высокого сталинского дома висит ребенок лет семи. Повешенный ребенок с зашитым ртом.

И я понимаю, что оказалась здесь не зря.

Я и должна была здесь оказаться.

И я пытаюсь привлечь внимание прохожих, показать им тело. Я обращаюсь к женщинам, старикам, идущим по улице. Но у них зашиты глаза и рты. Они слепы и не могут говорить.

Никто ничего не видит и не может сделать.

Кроме меня.

А мне некого позвать на помощь.

Черный ужас и тоска. Я просыпаюсь.

Утро.

Сумрачное осеннее утро. Моя спальня, привычно пустая. Обои в широкую золотисто-зеленую полоску. Книжный стеллаж у стены. Рабочий стол у окна. Платяной шкаф, забитый вещами, о которых я забываю и, забывая, не ношу. Трюмо с отваливающейся рамой.

Я дома, я одна, и мне ничто не угрожает.

Никто и ничто, кроме тараканов в моей голове.

Я встаю, умываюсь, чищу зубы. Пытаюсь стряхнуть с себя впечатления тяжелого сна.

Да, конечно, из такого тяжелого, сложного тоже растет оно, мое искусство… Эти сны, эта тревога, эта жизнь на грани патологии – плата за возможность творить, создавать никогда не бывшее. Но все же, пока невроз не пережит, не переработан, как он мучителен, как сложно с ним жить.

Я не хочу анализировать свой сон – все и так понятно.

Прошедший год был богат на какие-то нелепые, ненужные связи. Я терялась и путалась, не ощущая почвы под ногами.

Отношения с Виком давно завершились, но порой еще случались эпизоды, подобные вчерашнему. Было и другое, о чем сейчас не хотелось не то что вспоминать, вообще думать.

Я завариваю чай и машинально касаюсь смартфона.