Проклятое призвание

6. ЛЯСЬКА И КАРАПУЗЫ

Бывали минуты, когда и я задумывалась о преподавательской деятельности. С моим образованием я могла бы работать в художественной школе или колледже искусств. Почему нет? Я не боялась детей, они вызывали у меня сдержанный интерес. Учить тому, что умела я сама, казалось привлекательным…

Но идея о работе по стабильному графику не задерживалась в моей голове надолго. Слишком хорошо я понимала, к чему это приведет. Работать всегда, когда надо, а не когда хочется, без конца заставлять, ломать себя, жертвовать самым драгоценным, собственным творчеством, – бррр.

Какое счастье, что я могла позволить себе жить иначе.

Моя счастливая звезда в виде маминой квартиры надежно страховала меня от страшного – работы по найму.

Таких же людей, как Аля, которые сознательно или бессознательно, нагружали себя огромным количеством дополнительных задач, я просто не понимала. Я смутно подозревала, что причины такой активной профессиональной деятельности лежат вовсе не в финансовой плоскости. Да и что вообще нужно Але кроме книг, и куда в конце концов она складывает их в своей комнате (вторую в доставшейся от бабушки «двушке» занимал брат со своей девушкой)?..

Может быть, это был один из немногих возможных для умного человека способов не думать о личной жизни, отключить голову – единственная большая алина любовь, высокий, статный, красивый, какой-то нереально умный однокурсник, выбрал в свое время другую и уехал с ней в большой город. Несмотря на то, что мы редко это обсуждали, мне казалось, Алевтина его до сих пор любит, безнадежной, отчаянной любовью выброшенной на улицу собаки. Хотя, насколько я знаю, никакого предательства не было, как не было между ними обещаний, не было толком даже самого романа – но ведь сердцу всего этого не объяснишь, тем более сердцу такого тонкого, глубокого существа, как Аля.

Может быть, я даже в какой-то степени понимала ее, ведь и в моей жизни случались безответные чувства. Только вот они никогда не длились долго,

я просто не могла столько концентрироваться на чем-то одном, не получая никакой внешней подпитки. С искусством сосредоточиться получалось, там таких проблем с вниманием не было, но то ведь было совсем другое, искусство жило во мне самой, питаясь какими-то тайными источниками моей души. Я сама не понимала всех тонкостей творческого процесса, но вот зациклиться на проекте, картине было гораздо проще, чем на молодом человеке.

Даже в самые тяжелые, черные времена нашего расставания с Виком где-то в глубине своего сердца я знала: я проживу без него. Я смогу, сумею.

А вот без искусства, без возможности рисовать – нет.

Зачахну с тоски.

…Придя домой, я машинально проверила смарт. В телеге отозвалась Ляська – оказывается, когда я ей писала, она была на приеме с детьми в поликлинике. Свои дети, как я понимала, отнимали не так много времени и сил, как дети в школе (что было понятно хотя бы потому, что Ляська, в отличие от Али, спала днем да и в целом выглядела куда свежее), но все же немало. Сидящая в декрете Ляська, почти как рабочий человек, была связана паутиной обязательств: поликлиника, детский сад, какие-то утренники, какие-то стихи, какие-то поделки, а еще школа искусств и бассейн для старшего. Я во всем этом понимала мало, неясно мне было и зачем таскать в школу искусств пацана, который ни минуты не может просидеть спокойно, и правда так ли необходимы все эти врачи – платные, бесплатные, всякие, – но предпочитала помалкивать. Вспыльчивая Ляська с трудом переносила критику.

Ляська писала, что свободна и чтобы я заходила, если есть желание. Они после врача уже никуда не пойдут, устали, но если мне охота видеть ее и детей, то пожалуйста, двери ее дома открыты.

Я решила так и сделать. Дома было скучно. Рисовать я не могла, я еще не вошла в нужное настроение, не поймала волну. И пытаться что-то смотреть по делу, кажется, тоже было бесполезно, мной овладела жажда общения.

А кино, сериалы я не любила. И практически не смотрела одна, сама для себя. Разве что за компанию. Когда-то такую компанию составлял Вик, тот был известным киноманом, но мы расстались.

Есть такие люди – люди-моно, фанатики. Они не умеют распыляться. Я как раз из таких. Меня всегда волновало одно – мое искусство. Может быть, даже отношения, любовь шли вторым планом, что вообще редко бывает у женщин.

Ляська жила недалеко, на соседней улице. Мы же когда-то учились в одном классе в школе по прописке. Но после четвертого класс почему-то расформировали, и меня отправили в более сильный, а Ляську в тот, что для троечников. Она и правда не блистала в науках. Зато было у нее что-то другое, чему я всегда как-то не до конца осознаваемо завидовала. Это была легкость отношения к жизни… Ляську трудно было прогнуть, она умела отстаивать свои границы. Да и вообще была жизнерадостной и острой на язык.

Ляська – прямой контраст Але. Блондинка с голубыми глазами, только не из тех, каких любил снимать в своих фильмах Хичкок, а славянско-курносого, плутовато-деревенского вида. Ляська – большая кокетка – обожала позировать, ее инста была испещрена фотками в ромашках, в люпинах, в маках с окологородских полей, в пионах с маминой дачи. Аля всегда казалась чуть-чуть зажатой на фотографиях, ее душа словно стыдилась разворачиваться перед всеми: взгляд исподлобья, недоверчивая мимолетная улыбка, хрупкие усталые плечи, тесно сжатые перед собой руки, старомодная косая челка. Ляська не стыдилась никого и ничего. Ей явно нравилось выставлять на всеобщее обозрение в соцсетях круглые коленки, стройные голени, изящные лодыжки, высокую аккуратную грудь, тонкую талию. Румяные щечки, пухлые губки, лукавые глазки, дерзкий язычок – ох, любила Ляська корчить рожи на публику. Ее самолюбие тешило внимание парней, она коллекционировала дикпики, присылаемые в личку. Порой скидывала мне скрины особенно забавных подкатов. При этом Ляська отличалась абсолютной верностью, изменять своему Лешке ей, кажется, просто не приходило в голову. Где-то внутри я даже чувствовала, что она вообще достаточно прохладно относится к сексу.

Все это было так. Для поднятия самооценки.

С художественной точки зрения мне была интереснее Аля, потому что красота ее была неочевидной и нестандартной. А Ляська была привлекательной для всех, как Ольга Ларина. До зевоты.

Я добралась до Ляськиного дома за пять минут. Она жила в старенькой пятиэтажке, облицованной мелкой красно-коричневой мозаикой. Открыла подруга сразу, стоило нажать кнопку домофона. Ждала меня.

– Как здорово, что ты пришла! – приветствовала меня Ляська с порога. – А я, честно, так замоталась… С утра с Данькой в бассейн, потом по врачам, Мирон вообще не спал…

Мирон с Даньком, уткнувшись в экран ноута, смотрели что-то невероятное, прыгучее, вопящее, шокирующее контрастным сочетанием цветом. Как и обычно бывало во время визитов к однокласснице, я задумалась о том, кто работает на современных студиях мультипликации, здоровы ли эти люди психически и есть ли у них свои дети.

– Будешь чай? Посидим спокойно, пока дети мульты смотрят.

– Чтобы я от чая отказалась? Да ни в жизнь.

И мы сидим на маленькой, но такой уютной кухне хрущевки, и Ляська трещит, а я больше слушаю. Ведь мне трудно поддержать разговор. Я вижу, что подружку, несмотря на бассейн и врачей, переполняет энергия, ей хочется выговориться. Но я не разбираюсь во всем том, о чем говорит она, во всех этих сложных нюансах материнской жизни, и способна только удивленно таращить глаза да давать односложные ответы.

Наконец Ляська доходит до сакраментального вопроса:

– Нет, а ты-то уже… когда?.. Ну… того-этого…

Я изумленно поднимаю брови.

– От кого? От духа святого?

– Ну ладно, у тебя никогда не было проблем с поклонниками. Тебе достаточно свистнуть – из желающих выстроится очередь.

– Это все не то.

– Ну а Вик? С ним же было то? Вы подходили друг другу.

Я в растерянности давлюсь чаем.

Я и Вик в роли родителей? Да, нас многое когда-то связывало, да, были времена, когда нам было хорошо вместе, вот только они давно прошли… да и вообще.

Я и Вик – это было не про брак, не про супружество. Про что-то другое. Мы были как друзья-любовники, соперники и соратники, вечные антагонисты, оппоненты и дуэлянты. Мы вели диалог, казалось, даже тогда, когда вообще не общались. Но родительство – это было как будто не про нас, не из той оперы.

Мы сошлись не для этих целей…

Да и вообще, все это уже в прошлом.

От необходимости объясняться меня спасает вой, доносящийся из комнаты.

Кажется, детям надоело смотреть мультики.

Может быть, оно и к лучшему.

Я узнал, что у меня

Есть огромная семья.

В. Орлов

7. С ДРУГОГО БЕРЕГА

Мне всегда казалось, что людей, имеющих детей, и бездетных разделяет как будто невидимая, но от того не менее прочная стена. А, может, не стена, а река или целое море. Я давно заметила, стоило подружке родить, перейти в категорию «мамочек», как она постепенно исчезает с горизонта событий, начинает жить какой-то другой, непонятной жизнью. Странно, что с Ляськой получилось не так – впрочем, она говорила, что ей даже нравится дружить с бездетной мной, что я ее отвлекаю. Мне нечего было сказать про режущиеся зубы, прикорм и прививки, и Ляську это устраивало – она могла вещать в гробовом молчании. Я даже как-то чувствовала себя рядом с ней немного дурой из-за своей некомпетентности. А Ляська, кажется, отчасти отыгрывалась за школьные годы, ведь контрольные-то списывала обычно она у меня, а не наоборот.

Надо отдать должное, Ляська была еще очень адекватной, одной из самых адекватных среди родивших приятельниц. Не из категории фанатичных «яжематерей» и не страдающих от депрессии нудех. Да, она занималась детьми почти все свободное время, но все-таки умудрилась сохранить еще какие-то свои интересы и не гнушалась пользоваться помощью бабушек. Среди многих «сознательных родительниц», которых я знала, последнее считалось западло, они предпочитали гордо тащить воз радостей и горестей в одиночку, пока однажды не свалятся без сил. Ляська инстинктивно избегала чересчур большой нагрузки, ее дети регулярно отправлялись к свекрови на выходные, и она могла спокойно посмотреть с мужем фильм и заняться сексом без риска быть прерванными через пять минут после начала процесса (с ее слов, после появления детей такое стало редкостью).

И все же дети Ляськи разделяли нас, сами о том не подозревая. Куда более ограниченная, не блещущая талантами, подружка после родов как-то автоматически как будто стала старше, взрослее, круче. Мне стало сложно поддерживать с ней диалог на равных, и я порой ловила ее недоуменный, какой-то вопросительный взгляд, словно она удивлялась, что я продолжаю заходить, что я вообще с ней общаюсь.

Она не поздравила меня с выставкой, ей вообще было до фонаря, чем я занимаюсь, она в этом ни черта не понимала. Но я не ждала от Ляськи никаких художественных замечаний, я знала, что она слушает попсу (и только ее), если и читает, то одни женские детективы и романтические истории в мягком переплете, а по большому счету ей нравится смотреть сериалы. Я знала, что с ней невозможно обсудить Достоевского, больше того, мысль попробовать это сделать просто не приходила мне в голову.