За Нарвскими воротами

К счастью, Валерия была уже почти дома. Чуть не доходя до Обводного, она свернула направо в свой двор, где собак на этот раз не было, зато расхаживали дворники в форменных оранжевых телогрейках, с ведрами и каким-то инструментом. Валерия проскочила мимо них и побежала вдоль дома к своей парадной. Дом и вообще был слишком длинным, а теперь казался ей просто бесконечным – она двигалась уже из последних сил, на автопилоте.

Но девушке еще надо было подняться на четвертый этаж – по темной, узенькой, крутой лестнице со съежившимися от времени и бесконечных прикосновений рук деревянными перилами. Лестница была даже более-менее чистая (дворники всё же не зря ходили), но стены, как и положено, были все ободраны и исписаны самыми разными словечками, признаниями, названиями музыкальных групп и фильмов, по которым можно было бы изучать историю культуры ХХ века. Была даже парочка вполне современных граффити. На каждой лестничной площадке в оконных проемах между ставнями красовались пустые пивные бутылки и смятые жестяные банки из-под коктейлей – голубые, зеленые, оранжевые, на любой вкус. Ведь на широких подоконниках было удобно сидеть, а кодовый замок на дверях давно сломался, вот и заходили сюда выпить и бомжи, и просто подростки – зимой, когда во дворе было слишком холодно.

Валерия с большим трудом, пролет за пролетом, одолела лестницу и добралась до четвертого этажа. Ноги отяжелели, началась одышка, а когда она остановилась наконец-то у дверей своей квартиры, в глазах потемнело, закружилась голова, и она чуть не упала – резкий переход с яркого солнечного света в темноту парадной оказал свое предательское воздействие. «Как это я вдруг так ослабела?» – подумала она, пытаясь достать ключи. Но ключи не слушались, зацепились за подкладку сумки и никак не хотели вылезать. «Росомаха! – ругнула себя Валерия. – Да что со мной такое? Ни руки, ни ноги уже не слушаются».

Когда наконец ключи были извлечены и дверь открыта, Валерия бросилась на кухню – нужно было что-то срочно перехватить. Это была довольно просторная коммунальная кухня с большим окном и обычными для коммуналок отдельными для каждого жильца столами и холодильниками. Вдоль длинной стены под окном тянулся низкий посудный шкафчик с полками, разделенный на три части – по числу комнат.

Валерия кинулась к холодильнику (с тех пор, как она начала жить с Лёшей, там снова завелась еда) и схватила первое, что попалось под руку, – какой-то глазированный сырок, купленный еще три дня назад, да так и забытый на полке. Кое-как заглушив настоятельный голод, она уже спокойнее налила воды в чайник, поставила его на огонь и приготовилась пить чай и думать – и было о чем. Предстояло обдумать всё, что произошло сегодня, и что в связи с этим нужно прямо сейчас, безотлагательно предпринимать.

Квартира, в которой последние два года жила Валерия, была обычной трехкомнатной питерской коммуналкой. Комната Валерии была прямо по коридору, сразу за кухней, а справа располагались еще две. Комната была довольно большой, но темной, единственное окно выходило на север, в сторону Обводного канала. При обмене агент ее обманул, подсунув вместо солнечной комнаты темную, а соседка ловко успела перебраться в комнату, выходившую окнами на юг, – ту самую, в которую должна была въехать Валерия.

Впрочем, в то время, когда Валерия занималась обменом, она вряд ли была в состоянии задумываться над такими мелочами. Слишком тяжело ей тогда было. Когда-то, в те времена, которые теперь казались ей одной из ее прошлых жизней, Валерия окончила архитектурно-строительный институт в Свердловске. Дизайнером она была классным – ярким, самобытным, легко находила нестандартные, но очень практичные и удобные решения. Это замечали в институте, знали об этом и все ее многочисленные друзья и знакомые. Еще во время учебы она получала заказы на оформление квартир. Но тут грянула перестройка, многие проектные институты развалились, да и не хотела она в них работать – скучно, а никакой другой работы в новом демократическом Екатеринбурге не было. Голодать, по счастью, не приходилось – Валерия была из вполне благополучной семьи. Но и сидеть без дела она не могла – не такой у нее был характер. Пару лет она провозилась с частными заказами «новых русских», но никаких серьезных перспектив для нее как дизайнера в родном городе не было. В конце концов однообразная работа и убогие вкусы заказчиков ее достали, и она поняла, что пора «рвать когти».

Давно уже, с самого первого курса, лелеяла она мечту о Питере – архитектурной Мекке, земле, обещанной свободным художникам. Еще в детстве, в первый раз побывав с родителями в тогдашнем Ленинграде, она дала себе слово, что когда-нибудь переедет сюда насовсем и этот город ее обязательно примет.

Так в конце концов и получилось. Старший брат Валерии в самом начале 90-х устроился на работу в банк, быстро приподнялся и помог сестре перебраться в Питер. Они продали ее маленькую квартирку в Екатеринбурге, добавили денег и купили Валерии довольно приличную однокомнатную квартиру в одном из спальных районов Питера.

Жизнь поначалу, казалось, стала складываться неплохо. В городе, который неизменно благоволил талантливым людям, Валерия легко находила заказы – разрабатывала дизайн квартир, помогала делать ремонты, иногда даже шила на заказ. Руки у нее были золотые, и никакой работой она не гнушалась. Ей очень нравилось, что здесь ее идеи находили отклик у людей. Можно было предложить что-то свое, неожиданное, оригинальное – и заказчики охотно соглашались. «Как здорово оказаться среди людей, которые могут оценить твой дар!» – часто думала тогда Валерия. И хотя постоянного места работы у нее не было, без денег она никогда не сидела. Помогал и веселый, открытый характер – Валерия быстро находила знакомства и очаровывала всех своей энергией, талантом и умением легко решать любые проблемы.

Так же легко она познакомилась и со своим будущим мужем – на какой-то из многочисленных тусовок, в которые она сразу погрузилась со всем энтузиазмом провинциалки, давно мечтавшей о богемном образе жизни.

Какой бы разгильдяйкой ни казалась Валерия с первого взгляда, она всегда, на самом деле, хотела иметь дом, семью, детей. Казалось, что теперь у нее всё это будет. Какие могут быть преграды на пути к счастью, если люди молоды, любят друг друга, могут зарабатывать на жизнь своим трудом и живут в отдельной квартире? Но не так-то просто стать счастливым.

Довольно быстро выяснилось, что муж Валерии, очень интересный художник-акварелист и сын весьма известного в городе ученого и общественного деятеля, как и многие люди его круга, больше интересовался наркотиками, чем творчеством. Заставить его работать было практически невозможно. Валерия составляла для него натюрморты из глиняных горшочков, сухих колосьев, минеральных камней – на всё это у нее был безупречный вкус – и говорила: «Смотри, какая прекрасная могла бы получиться картина». «Да, Лера, очень красиво», – задумчиво отвечал он, и на этом творческий процесс заканчивался. Муж отправлялся на поиски наркотиков.

Неудивительно, что Валерия и сама скоро начала употреблять разное зелье – в таких делах мужчины имеют большое влияние на женщин. Не то чтобы она «подсела на иглу» и совсем опустилась, – нет, она понимала, что с ней происходит, и несколько раз пыталась бросить. Ей всё еще очень хотелось ребенка, но ребенок у них не получался, и стимула вернуться к нормальной жизни не было. Жили они в ее квартире на те деньги, которые муж выручал, сдавая другую квартиру – в центре города, шуюся ему от его знаменитого отца.

Нет нужды перечислять все обычные в таких случаях ступени падения, которые прошла Валерия, – это была та самая «простая история», типичная для мегаполиса конца 90-х, одна из тех, которые мы равнодушно наблюдаем вот уже много лет.

С мужем, в конце концов, пришлось расстаться – он уже совсем потерял человеческий облик. Но и оставшись одна, Валерия не сумела справиться с собой. Старые знакомые пытались помочь, что-то говорили про лечение – но ее уже завертело. Появились какие-то странные новые приятели – сильно пьющие люди, торговцы наркотиками, подозрительные лица с криминальными связями. Чтобы как-то прожить, ей тоже приходилось приторговывать наркотиками, но денег всё равно не хватало, так что приходилось уже и вещи из дома продавать. В общем, закончилось всё тем, что Лере пришлось обменять свою однокомнатную квартиру на комнату в коммуналке с доплатой. Так и очутилась она в этом весьма нереспектабельном квартале.

Впрочем, Лерина комната была не так уж плоха. И здесь, несмотря ни на что, сумела она по привычке наладить хоть какое-то подобие уюта – перевезла оставшиеся вещи, расставила глиняную посуду, расстелила везде оригинальные коврики-пэтчверки и лоскутные покрывала – всё сшитое собственными руками. Как бы тяжело ни приходилось Лере, она всегда пыталась устроить свой быт, удержать добрый дух дома – как будто надеялась этим вернуть удачу, гармонию, счастье.

Как ни странно, в какой-то момент у нее это даже получилось – и самым неожиданным образом. Но старые привычки и знакомства даже на новом месте не оставили Леру, она водилась всё с теми же дружками и однажды попалась с наркотой. Вот тут-то и пришлось ей познакомиться с сотрудниками ОБНОНа – отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков – районного управления внутренних дел. Там оказалось всё просто – они и сами торговали наркотиками и пообещали Лере не давать делу хода, если она согласится работать на них.

Так Лера совершила еще один – последний – виток по спирали вниз: она оказалась связанной по рукам и ногам сетями милицейской мафии и вынуждена была делать всё, что ей прикажут новые «боссы».

Всё-таки разум не совсем оставил ее, и она еще пыталась бороться за возвращение к нормальной жизни. Кто-то из прежних друзей, кому еще было не всё равно, что с ней происходит, познакомил ее с Лёшей – молодым симпатичным парнем с открытой обаятельной улыбкой и ясным взглядом больших глаз того оттенка синего цвета, какой бывает у неба в самом начале лета. Он был начинающим адвокатом, в будущем мечтал открыть свою собственную контору, а пока работал на одного из своих однокурсников. Лёша тоже откуда-то приехал, жил на съемной квартире, но, в отличие от Леры, еще не поддался питерской апатии, не потерял желания работать. Его адвокатская карьера только-только начиналась, поэтому сердце его еще не успело очерстветь, и он искренне стремился помогать людям. Они встретились с Лерой, поговорили, жалкое положение девушки его тронуло, и ему очень захотелось ей помочь. Но было здесь и нечто большее – Лера всегда умела нравиться мужчинам, никакие обстоятельства не могли отнять у нее этого таланта. Была она маленькой, подвижной, непоседливой, с ловкими руками и ногами, с заразительным смехом и очаровательной, немного лукавой улыбкой. Глядя в ее живые карие глаза, вслушиваясь в почти беззаботный смех, окружающим трудно было догадаться, в какой серьезный переплет она попала. Казалось, что у нее по-прежнему всё хорошо, а нынешние проблемы – всего лишь временное явление. Задор и энергия у нее были прежние (хоть и несколько потускневшие от питерского климата), только вот справиться с обстоятельствами одна она уже не могла – слишком многое было упущено в последние годы.

В общем, Лёша ею заинтересовался, Лере он, в свою очередь, тоже понравился, и они начали встречаться. А уж когда Лёша побывал у нее дома – в уютной, ладно оформленной комнатке, где всё говорило об истинной сущности хозяйки и ее нежелании мириться с нынешним положением дел, – чувства его определились окончательно. Для молодого человека, не имеющего пока своего угла в Питере, возможность пожить в нормальной домашней обстановке сыграла определенную роль.

Так Лёша переехал жить к Лере в этот длинный, перенаселенный, меланхоличный дом недалеко от станции метро «Нарвская». Теперь и на работу в центре города стало ему ездить намного удобней, чем с прежней квартиры.

Жизнь вроде бы начала налаживаться, Лера потихоньку отходила от наркотиков – она ведь никогда всерьез на них и не подсаживалась. Хоть и тяжело ей приходилось, но это было обязательное условие, которое поставил ей Лёша при переезде. И не одно только данное слово удерживало ее – слишком велика была в ней жажда жизни, желание очнуться, вернуться из забытья в нормальную человеческую реальность.

Но старые связи никак не хотели отпускать, и хотя Лера сама больше не употребляла наркотики, совсем не иметь с ними никаких дел она не могла. Знакомые из ОБНОНа заставляли ее сбывать разное зелье, контролировали, не отпускали. Она не хотела посвящать Лёшу во все подробности – боялась, что это его оттолкнет. Надеялась потихоньку сама во всем разобраться.

Но когда Лера забеременела, тут уж точно пришел край – надо было завязывать. Но денег не было, зарабатывать по-другому она уже не могла – прежних заказчиков давно растеряла, а новых найти было не так-то просто. А деньги нужны были – и прямо сейчас, и еще больше в ближайшем будущем. Лёша же зарабатывал немного, на него одного нельзя было рассчитывать. Хоть он и заботился о Лере, и радовался их будущему ребенку, но был он ее помладше, и в голове у него еще временами гулял ветер. А Лера многое уже пережила, обожглась не раз и давно уразумела, что в этой жизни рассчитывать можно только на себя. Вот и не могла она никак развязаться со сбытом наркотиков, и с ее огромной радостью ожидания ребенка крепко был спаян страх за свое будущее.

Глава 3

Вода в чайнике закипела, Лера заварила чай, налила себе в чашку, собрала какой-то снеди на поднос и прошла в комнату. Надо было подумать о том, что предстояло сделать, – и как можно скорее. Но думать не хотелось, мысли были какие-то вялые, ленивые, не хотели собираться вместе, а всё время прилеплялись к разрозненным предметам. «Начинается маразм беременных», – почему-то вдруг пришло ей в голову. Она села на старенький диван, убитый вид которого скрашивало хорошенькое лоскутное покрывало, нашарила рукой дистанционное управление и машинально нажала на кнопку. Загорелся разноцветный экран, начались дневные новости – Путин и снова Путин. Молодой симпатичный диктор в очках что-то бойко тараторил, затем на смену ему пришли два ведущих ток-шоу – холеные, самоуверенные, фантастически модные. «В телевизоре своя правда, а в жизни своя, – рассеянно подумала Лера. – По улицам ведь такие люди не ходят». Она всеми силами цеплялась за всякую чепуху, лишь бы не думать о главном.

Еще утром Лера решила, что это в последний раз и что она сегодня же объявит о своем намерении завязать Руслану, тому самому сотруднику ОБНОНа, от которого она и раньше получала героин. Решение свое она выполнила – по крайней мере, наполовину – сказала обо всем Руслану, и еще час назад была собой очень довольна. Но теперь эйфория прошла, и она опять почувствовала, что оказалась словно в тупике, перед глухой каменной стеной, на которой вместо разноцветных граффити были высечены похожие на приговор слова Руслана: «Никуда ты от нас не денешься». Лера прекрасно понимала, что это правда, что менты ее так просто не отпустят и помощи ей ни от кого ждать не приходится. Конечно, можно было рассказать обо всем Лёше, но она боялась – боялась не только его гнева (ведь он был уверен, что она с наркотиками никаких дел больше не имеет), но и своего собственного разочарования в любимом человеке: она всегда чувствовала, что Лёша, человек хоть и добрый и к тому же весьма компетентный в юридических вопросах, нутром слабоват и в критической ситуации может растеряться, струсить, пойти на попятную.

Значит, надо было самой во всем разбираться. Во-первых, следовало как можно скорее сбыть то, что Руслан отдал ей сегодня утром. Большого труда это не представляло: у Леры оставалось несколько постоянных покупателей. Девушка она была ловкая и предприимчивая, с людьми договаривалась легко – так что с продажей никаких проблем не предвиделось. Надо только действовать быстро и осторожно, чтобы Лёша ничего не заподозрил. Как только она всё продаст, надо будет сразу же позвонить Руслану, чтобы отдать ему деньги и еще раз четко заявить, что больше ничего она брать у него не будет и чтобы он оставил ее в покое. Вот тут-то и крылось самое страшное, о чем она больше всего боялась думать, – ведь она знала, на чьей стороне сила и как она сейчас, особенно сейчас, уязвима.

Но в любом случае, пока что надо было начинать действовать: кому-то звонить, предлагать, договариваться. А вот именно этого ей хотелось меньше всего – ей вдруг показалось, что сейчас невыносимо тяжело будет заниматься делом, вызванивать знакомых, пытаться им что-то втюхать. «Когда всё это закончится? – привычно подумала она, не надеясь найти ответ. – Почему нельзя жить как все нормальные люди?» Но уже столько она об этом думала и передумала, и знала, что выхода нет. Пока нет.

По телевизору всё еще продолжалось ток-шоу, выступал какой-то модный парень – очередной скандальный автор, в очках, небритый, в небрежном свитере за пятьсот баксов, он заносчиво и манерно изрекал какие-то ходульные истины с неизменной претензией на оригинальность. Ровно минуту Лера пыталась вслушаться в его речи, но смысла в них было мало, одна демагогия, и она снова отключилась, бездумно глядя в телевизор, как бы рассматривая цветные картинки, не улавливая взаимосвязи. Впрочем, для телевидения рассуждения модника тоже, видимо, не имели большого значения, так как ведущие вдруг резко и бесцеремонно оборвали его на очередной сентенции и объявили намного более важное действо – рекламу на канале N.

Экран замигал, раскрасился в самые соблазнительные тона, замелькали чередой какие-то уже совершенно невозможные люди и продукты, которые делали их такими счастливыми. Экранный мир окончательно утратил связь с реальностью. Лера и сама не заметила, как склонила голову на маленькую вышитую подушку, подтянула колени к животу, просунула ладошку под щеку и задремала.

***

«Ты бы хоть телевизор выключила», – услышала она сквозь сон Лёшин голос. Во сне человек обычно перестает замечать течение времени и не отдает себе отчета в том, сколько он проспал. Лере казалось, что она только-только задремала, а на самом деле она проспала больше часа и даже не услышала, как пришел Лёша. Он пришел раньше обычного и, видимо, был не в духе – что-то, наверно, на работе не заладилось. Надо было что-нибудь придумать на обед, чтобы быстрее умилостивить Лёшу. Вообще-то, он был добродушный и покладистый парень, но от голода, как и любой нормальный мужчина, становился раздражительным. Валерия попыталась встать, но тело не послушалось, к горлу подступила тошнота, в глазах потемнело, и она снова упала головой на подушку.

Лёша раздраженно щелкнул выключателем, схватил со стола поднос и чашку с недопитым чаем, круто повернулся и пошел в кухню. Некоторое время слышно было, как он копается на кухне, гремит посудой, пытаясь на скорую руку что-то приготовить. Лера же так и оставалась лежать на диване – сил встать и пойти на кухню помочь не было, а звонить кому-то из возможных покупателей было уже поздно. Лёша в любую минуту мог зайти в комнату.

Минут через двадцать Лёша вернулся, но уже в благодушном настроении. Оно и понятно: в руках у него был всё тот же поднос, но теперь на нем уже были две тарелки с вареными макаронами, кетчуп, вилки и хлеб. Он водрузил всё это на стол и позвал Леру обедать, но та пока еще не могла встать.

Лёша накинулся было на еду, но через минуту ему стало стыдно. «Может, дать тебе твои витамины?» – заботливо предложил он Лере. Как и многие мужчины, он наивно полагал, что все недомогания у женщин могут пройти от какой-нибудь таблетки. Лера слабо кивнула головой, так и не открывая глаз.

Лёша встал, подошел к старинному буфету, оставшемуся от прежних хозяев, и начал копаться на полке, где лежали пластыри, аспирин и другие нехитрые лекарственные средства. Но витаминов нигде не было. «Может быть, она берёт их с собой, когда выходит», – подумал Лёша и почти машинально, не давая себе труда задуматься над тем, что делает, потянулся за ее сумочкой. В другое время Лёша ни за что бы этого не сделал – никогда он не копался в ее сумке. Но уж слишком он был расстроен сегодняшними неурядицами на работе, да и Лерино состояние его беспокоило. Недолго думая, он схватил Лерину сумку – она сшила ее сама из черной бархатистой тафты с забавным рисунком в виде белых силуэтов зебр. Сумка тут же распахнулась – взволнованная разговором с Русланом, Лера даже молнию забыла застегнуть, так и проделала весь путь домой с расстегнутой сумкой. Лёша быстро заглянул вовнутрь и увидел тот самый пластиковый пакетик. Он и открывать его не стал – всё и так было ясно. Рассеянная Лера, конечно же, забыла вытащить и припрятать пакетик с героином. Она и до беременности не отличалась осторожностью и плохо умела скрывать свои дела – отчасти поэтому и попалась тогда с наркотой. А теперь ей и вообще было ни до чего, и она иногда забывала, за чем пришла в магазин, или никак не могла найти какой-нибудь журнал с выкройками, который лежал на самом видном месте.

– Что это такое? – чтобы хоть что-то сказать, спросил Лёша. Он прекрасно знал, что это. Лера тут же всё поняла, хотя еще не успела даже открыть глаза и посмотреть на Лёшу. «Поздняк метаться», – промелькнуло в ее голове смешное тинейджерское выражение. Она вдруг просто физически ощутила, как сердце ей сдавила невидимая холодная рука, какая могла быть у водяного в темном лесном озере ночью. Это было началом катастрофы.

– Я не для себя, – только и сумела она пробормотать, тоже для того только, чтобы не молчать. Ответ прозвучал глупо, и она это знала. Уже многое было сказано между ними на эту тему, и выяснять, в сущности, было нечего.

– Лера, ты же мне обещала завязать, – напомнил Лёша, хоть и понимал, что нет сейчас смысла об этом говорить.

– Это же я не себе, – опять бессмысленно повторила свое заклинание Лера. Она с самого начала разговора находилась в каком-то ступоре, и ей всё казалось, что это происходит с кем-то другим, а она только наблюдает всю эту сцену со стороны, вроде того, как полтора часа назад смотрела телевизор.

– Да какая разница! – не выдержал Лёша. – Мы же договаривались, что больше ты и близко не подойдешь к наркотикам! Где ты взяла эту дрянь?

– Видишь ли, Лёша, всё не так просто, – попыталась объяснить девушка. – Тут ведь менты завязаны, а от них так сразу не отделаешься. Но это уже в последний раз, я и Руслану сегодня так сказала, – спохватилась она.

Услышав про ментов, Лёша окончательно расстроился. Ему и Леру было жалко, и за себя он боялся. Ведь у него пока не было постоянной питерской прописки, и любые конфликты с властью, особенно в лице милиции, были для него крайне нежелательны. Лера всё это отлично знала и понимала, но не в таком она сейчас была состоянии, чтобы тщательно обдумывать свои слова.

– Ну и что ты теперь собираешься делать?! – закричал Лёша. – Это продашь, снова к ним пойдешь? Неужели ты думаешь, что они оставят тебя в покое?..

Лера молчала, она чувствовала, что за его негодованием стоит страх, но успокоить его ей было нечем. Ее утренний самообман прошел, она понимала, что Лёша прав. Отвечать ей было нечего, и хотела она сейчас только одного – чтобы этот разговор закончился, чтобы всё было как прежде, хотя бы так, как несколько дней назад. Но так уже не могло быть.

– Ну и что ты молчишь? – уже почти спокойно и даже холодно сказал Лёша. Первоначальный гнев его уже несколько поутих, волна возмущения, поднявшаяся в нем, как только он увидел этот проклятый пакетик, пошла на убыль, обнажая самое дно его души – страх за свое собственное будущее, за те последствия, которые могли иметь значение лично для него. – Лера, неужели ты сама не видишь, что так нельзя жить? – Он уже всё для себя решил и теперь просто бросал правильные слова, чтобы придать своему малодушию видимость разумности. Как и многие добрые, но трусоватые натуры, Лёша часто колебался между желанием помочь и настойчивым порывом поскорее унести ноги подальше от потенциальной опасности. Побеждал обычно инстинкт самосохранения, и наверно, это было правильно, но Лёша всегда в таких случаях старался оправдать инстинкт логикой и доказать себе, что «так будет лучше для всех».

Лёша посидел еще немного – Лера всё молчала, ей ничего не хотелось говорить. Она бы могла что-нибудь ему сказать: о том, что всё не так безнадежно, что им только надо вместе со всем этим справиться, что когда они вдвоем, им никто не страшен, никакие менты. Но она догадывалась, что Лёша не хочет больше «справляться», что ресурсы его чувства к ней почти исчерпаны и он думает сейчас только о себе. Сейчас она была самой обычной женщиной – слабой и очень уязвимой, а он пытался спасти свою шкуру – больше они ничего не могли сделать вместе. Лера прекрасно знала, что сейчас будет, но не могла этому ничего противопоставить – сил уже не было.

Лёша наконец-то ожил и произнес обычную в таких случаях фразу: «Лера, я думаю, нам надо некоторое время пожить отдельно». Лера упорно молчала – она не хотела его останавливать, просто понимала, что сейчас это бессмысленно.