За Нарвскими воротами

Лёша начал сумбурно собирать вещи. Решение его не было окончательным, но ему хотелось скорее уйти, пока Лера не пытается его останавливать. Он знал, что поступает недостойно, и понимал, какие темные источники подпитывают его «благородное» негодование, поэтому так и торопился, пока не заговорил голос совести. Здоровый эгоизм гнал его подальше от этих проблем, которые могли обернуться для него весьма серьезными затруднениями, а чувство долга робко пыталось подсказать, что подло бросать беременную женщину, оставляя ее одну во враждебной обстановке.

В общем, надо было поскорее сматывать удочки.

Лёша наспех побросал все свои вещи в единственную имевшуюся у него подходящую тару – большую спортивную сумку. Личных вещей у него было немного, а свою аппаратуру – телевизор и магнитофон – он, естественно, пока уносить не собирался, не до того ему сейчас было. О том, куда идти, он меньше всего беспокоился. У него было несколько надежных друзей, на первый раз можно было переночевать хоть у своего старинного друга и нынешнего босса – тот жил один.

Наблюдая за его суетливыми сборами, Лера не сказала ни слова – она так и не вышла из состояния оцепенения, которое подступало к ней весь сегодняшний день, а во время разговора с Лёшей завладело ею окончательно. Но как бы ни была она подавлена, как бы ни обессилел ее мозг, в душе оставался крошечный пятачок пространства для надежды. Разум безмолвствовал, но интуиция подсказывала, что это всё еще не окончательно, что Лёша может еще вернуться, а пока она сделать ничего не может – и сейчас лучше молчать. Конечно, она не «думала» об этом так, как думают в нормальном состоянии – словами и развернутыми предложениями. Ее подсознательное понимание ситуации затаилось где-то гораздо глубже уровня суждений – не в левом полушарии, отвечающем за логику, и даже не в правом, созидающем образы, а где-то в мозжечке, который один продолжает бороться за выживание, когда разум пасует перед катастрофой.

Уже собрав сумку, Лёша в последний раз внимательно осмотрел всё вокруг – не забыл ли чего. И тут взгляд его выхватил тот самый злополучный пакетик с героином – он так и валялся на столике, куда Лёша в сердцах швырнул его в самом начале разговора. И, снова не отдавая себе отчета в том, что делает, Лёша схватил пакетик и сунул его себе в сумку. «Я выброшу эту дрянь, ты больше не будешь этим заниматься!» – пафосно заявил он. В другое время он бы так не поступил, прекрасно понимая, что за героин уже кто-то заплатил и Лера останется должна ментам. Но сейчас он был настолько растрепан психологически и нравственно, что плохо соображал, что делает. Одно неправильное решение тянуло за собой другое – как на линии автоматической сборки, где засбоила программа.

Это уже было опасно. Лера разом вышла из ступора, вскочила и попыталась вырвать у него пакетик. Но силы были неравны. Ее сопротивление нисколько не вразумило Лёшу, а только еще больше раззадорило. То, что она пытается бороться за наркотики, казалось, оправдывало его решения и поступки. К этому моменту он уже совсем поглупел и уверился в том, что всё делает правильно. Оттолкнув Леру, он схватил сумку, выскочил в коридор, быстро распахнул входную дверь (она была заперта только на защелку, как часто бывает в бедных коммуналках, где нечего красть) и выскочил на площадку. В следующую секунду дверь захлопнулась и раздался поспешный топот ног вниз по лестнице.

Глава 4

Для Валерии наступили странные дни: она боялась выходить на улицу и всё время сидела дома. Первые два дня она почти не отходила от окна – всё ждала, что Лёша вернется. Погода в эти дни была пасмурная, за окном всё время шел снег. Валерия стояла у окна, смотрела, как падают жирные снежинки, и думала о Лёше, о том, что они скажут друг другу, когда он вернется, как они помирятся, будут сидеть на диване, пить чай и разговаривать. Но о главном – о главном она почему-то совсем не думала. Ни разу за эти два дня не пришло ей в голову, что надо что-то делать, надо срочно искать деньги, чтобы расплатиться с Русланом. Видимо, сработал какой-то защитный механизм, вытесняющий негативные воспоминания. Ей почему-то казалось, что когда Лёша вернется, всё разрешится само собой. Никогда она не была такой наивной и всегда сама решала все свои проблемы. Но сейчас она не могла думать ни о чем, кроме их отношений с Лёшей, и все остальные проблемы как-то на время затерялись, отодвинулись к краю сознания и стали для нее почти незаметны.

Однако Лёша всё не приходил, и Лера постепенно начала возвращаться к реальности, которая выглядела безрадостно. Простая арифметика рисовала угрожающую картину. В том пакетике было граммов десять героина, в одном грамме примерно пятнадцать доз по сто рублей каждая – значит, Лера оставалась должна Руслану пятнадцать тысяч рублей. Этих денег у нее сейчас не было. Взять у кого-то в долг и думать было нечего: те из прежних знакомых Леры, что были побогаче, давно от нее отвернулись, а несколько подруг, с которыми она еще продолжала общаться, сами еле сводили концы с концами. Конечно, можно было бы позвонить брату в Екатеринбург, попросить денег. Но ведь ему же не скажешь про наркотики, поэтому придется придумывать предлог – например, что деньги нужны на свадьбу. Но на свадьбу Лера как-то раз у него уже просила денег, и тогда они ушли совсем на другие цели: она ходила по врачам, лечилась от бесплодия. Значит, нужно было выдумывать что-то новое, врать, выкручиваться. К тому же позвонить брату означало, что ей придется долго объяснять всю подноготную, рассказывать о том, что Лёша ушел, что она осталась совсем одна, без денег и так далее и тому подобное. А сейчас ей совсем не хотелось об этом говорить.

Прошло еще несколько дней, Лёша не возвращался, а Лера всё не выходила из дома. Но если в первые дни она боялась выходить, потому что ей всё казалось, что он вот-вот придет или позвонит (мобильника у нее не было), то теперь ее мучил уже другой, намного более серьезный страх. Она боялась встретить где-нибудь на улице Руслана или кого-нибудь из его подельников, таких же держиморд из отделения милиции, которые торговали наркотиками, выслеживали и выживали из квартир одиноких старушек и алкоголиков, избивали людей и упражнялись в других подобного рода благородных занятиях. Она их прекрасно знала, знала и то, что они способны на всё, если задеть их интересы. Но хуже всего было то, что многие из них сами ее хорошо знали – она уже засветилась у них в конторе.

В общем, выходить Лере совсем не хотелось. Но теперь она уже больше не стояла часами у окна, а старалась занять себя чем-нибудь: вырезала выкройки из журналов, что-то шила. Она давно поняла, как опасно бездельничать, – начинаешь постоянно прокручивать одно и то же в голове, а чтобы избежать этого, нужно занять чем-то руки, тогда и голова будет занята делом. Но ведь надо было что-то есть, а в ее положении – желательно побольше и получше. Один как-то раз, в самые первые дни своего добровольного заточения, она, сказавшись больной, попросила соседку тетю Шуру принести ей продукты из магазина. Тетя Шура жила здесь с незапамятных времен, она была одна из немногих оставшихся в этом доме первых жильцов – тех, кто получил комнаты от «Красного треугольника». К Лере она относилась хорошо (хоть и обманула ее тогда, при обмене) и просьбу ее выполнила. Но больше нельзя было беспокоить пожилую женщину, и однажды Лера собралась с духом и решила сама сходить в магазин.

Когда Лера вышла из подъезда, первым делом у нее закружилась голова от ощущения открытого пространства и свежего морозного воздуха. Так всегда бывает, когда долго сидишь дома, например во время болезни, а потом наконец-то решаешься выйти. Лера глубоко вдохнула, радуясь неожиданной свежести (после недельного сидения в душной квартире она вообще забыла, что такое бывает), постояла с минуту, набралась сил и пошла через двор направо, на ту улицу, где был магазин.

Во дворе было безлюдно, даже дворников на этот раз не было. В самом центре двора за покосившимся дощатым забором пустовала занесенная снегом спортплощадка – детей в этих домах было мало, и некому было играть в хоккей. Кругом высились всё те же ветхие здания, с печальным видом доживающие свой неожиданно долгий век, – только рядом со спортплощадкой торчала какая-то вызывающе современная будка непонятного назначения. Недавно выкрашенная в кричащий ярко-розовый цвет, с шикарной входной дверью и белыми жалюзи на окнах, она резко выделялась на фоне серого грустного зимнего двора с его убогими постройками. Такое соседство напоминало кадры потускневшей черно-белой кинохроники, на которых с помощью современных компьютерных технологий раскрасили только одну деталь – например, красный флаг.

Лера вышла на улицу, где сновали прохожие, и быстренько побежала в продуктовый магазин. Ей надо было как можно скорее и незаметнее прошмыгнуть в магазин, купить всё необходимое и точно так же вернуться домой, не привлекая к себе внимания. И ей это почти удалось – правда, в магазине, не в каком-нибудь современном супермаркете, а в обычном продмаге, почти совсем не изменившемся с советских времен, она заметила одну знакомую тетеньку, но сделала вид, что не узнала ее (в последнее время она часто так делала). Та же, очевидно, размышляла на хозяйственные темы и не обратила на Леру никакого внимания.

Лера купила всё, что нужно, и, довольная и уже несколько приободрившаяся, вышла на улицу. Она внимательно осмотрелась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Чуть поодаль у перекрестка действительно стоял один блюститель порядка, но Лера его не знала, и к тому же он был слишком занят с каким-то пьянчужкой. Путь был свободен – можно было спокойно возвращаться домой.

Она уже почти поравнялась с одинокой железной калиткой, неизвестно зачем сооруженной у входа в их двор, как из забегаловки напротив вывалилась компания из трех человек. В одном из них она сразу узнала Руслана, и с ним было еще двое молодых людей южной наружности. Было видно, что все трое уже сильно пьяны и даже как будто ссорятся, но Лере некогда было соображать, в чем дело, она стремглав кинулась к входу во двор, надеясь скрыться за длинным домом.

Но не тут-то было. Как бы ни был Руслан пьян, он всё же успел ее заметить (Леру и раньше поражала та его наблюдательность и смекалка, которую он проявлял в любой ситуации). Он бросился к ней, а за ним побежали и двое его спутников, как псы за вожаком, – они не соображали, в чем дело, только поняли, что кого-то надо ловить.

Руслан на ходу схватил ее за плечо и силой втащил во двор, подальше от людей. Во дворе никого не было, только чуть поодаль, у отвратительной ярко-розовой будки, какой-то богатый дядя садился в свое авто. Уже смеркалось, и, как часто бывает в сумерках, всё происходящее казалось Лере нереальным: опять пришло ей в голову, что это всё уже когда-то давным-давно случилось, а сейчас она только смотрит кино.

– Куда это ты от меня бежала? – спросил Руслан, когда они наконец-то остановились. Он на удивление четко выговаривал слова и на ногах стоял твердо, не шатаясь: то ли весь хмель с него уже слетел, то ли он и всегда так хорошо владел собой, в любом состоянии. Только черные глазки из-под низких бровей смотрели нехорошо – они были мутные и от выпитого какие-то особенно злые.

– Я… мне домой нужно, – пробормотала Валерия.

– Погоди еще. Поговорить надо. Ты продала то, что я тебе тогда принес? Где деньги?

– Нет у меня никаких денег. А тот пакет я потеряла, – с трудом выдавила из себя Валерия и тут же сама ужаснулась тому, что сказала, – она почувствовала, как ее затягивает в какой-то мощный водоворот и она стремительно идет ко дну. Смотреть в глаза Руслану – цепкие, злобные, ненавидящие глаза – было невыносимо, и она отвернулась в сторону.

– Ты что это, серьезно? – помолчав несколько секунд, ответил Руслан. – А ты знаешь, что за это бывает?

– Руслан, я всё объясню, – собрав все силы, заговорила Валерия. – Я отдам…

– Да не надо ничего объяснять! – резко перебил Руслан. – Деньги давай

– У меня сейчас нет, – еле слышно прошептала Лера.

Через какую-то долю секунды Валерия вдруг обнаружила, что лежит на снегу, а над ней нависли три темных силуэта. Удар пришелся ей прямо в челюсть – в первый момент она даже не почувствовала боли и не поняла, что произошло. Видно, Руслан когда-то занимался боксом, бил он профессионально – резко, без замаха, не сжимая пальцы в кулак.

Как раз в этот момент с ними поравнялась машина богатого дяди, выезжавшего со двора на улицу. Валерия приподнялась на локтях и попробовала что-то крикнуть, позвать на помощь. Но дядя, который всё прекрасно видел и понял, с невозмутимым видом проехал мимо. «Наверно, он тоже торгует наркотиками», – почему-то подумала Лера. Это была ее последняя оформленная мысль.

Когда она потом пыталась вспомнить и пересказать всё дальнейшее, связного рассказа у нее не получалось – в ее памяти всё слилось в один страшный кровавый кошмар. Кажется, приятели Руслана, которые всё это время простояли с бараньим видом, даже не пытаясь понять, о чем речь, схватили ее и поставили на ноги. Они поняли только одно: что можно уже начинать бить, а больше им ничего и не нужно было. Они уже слегка протрезвели на морозе – ровно настолько, чтобы снова вполне овладеть своими руками и ногами, – и начали избивать Леру, нанося удары в грудь, в лицо, в живот. С каждой секундой этой вакханалии они свирепели всё больше и больше, как акулы, почувствовавшие вкус крови. Один из них, с каким-то особенно тупым, неподвижным, «совиным» взглядом круглых светло-карих глаз, ударил Леру ногой в живот, снова опрокинув на землю. Только сейчас Лера испугалась, сознание, притупившееся от бесчисленных ударов, снова вспыхнуло в ней мыслью о ребенке. Она слабо вскрикнула и выставила вперед руку, пытаясь защититься от очередного удара. Руслан, конечно, знал, что она беременна, но он даже не попытался остановить своих приятелей. Лера потом не могла точно припомнить, бил ли он ее вместе со всеми. Кажется, всё это время он стоял чуть в стороне, в двух шагах, спокойно наблюдая за происходящим, ему как будто даже лень было вмешиваться. Для него всё это давно стало частью обычных милицейских будней.

Снова они поставили ее на ноги, и снова посыпались удары. Один, самый страшный удар попал Лере прямо в верхнюю челюсть, и Лера буквально услышала хруст выламываемых зубов. Но боли она даже не почувствовала, она вообще больше ничего не могла ощущать – и она сама, и ее тело, и фигуры ее палачей, и всё вокруг растворилось в каком-то необъятном кровавом тумане и слилось в единую пульсирующую, бессмысленно дергающуюся, хохочущую реальность.

Вдруг в какой-то момент всё стихло. Удары прекратились, и Лера обнаружила, что она снова лежит на снегу, вся в крови, а рядом маячат фигуры всё тех же ублюдков. Видимо, Руслан решил, что на сегодня хватит, и остановил их. Он еще что-то тихо сказал им, и они быстро пошли к выходу со двора на улицу. Он и сам уже собирался уходить.

– Ну что, всё поняла? – бросил он ей на прощание. – Если не решишь этот вопрос, мы с тобой еще встретимся.

Мир вокруг постепенно начал принимать привычные для Леры формы. Во дворе уже почти совсем стемнело, во многих окнах горел свет. Рядом с Лерой на снегу валялась сумка с продуктами, которую она выронила, когда Руслан ее в первый раз ударил. Она еще немного полежала, потом встала, вытерла лицо снегом, с трудом подняла сумку и заковыляла в сторону своего дома. Один попавшийся ей по дороге прохожий, поравнявшись с ней, в ужасе отшатнулся, а потом бегом припустил дальше.

Лера еле добралась до парадной, а ведь простояло еще проделать марш по лестнице. Ног под собой она не чувствовала, как и вообще не чувствовала своего избитого, истерзанного тела. Наконец-то она добралась до своей двери и из последних сил нажала на кнопку звонка – отыскивать в сумке свой ключ и открывать дверь уже не было сил. Но тети Шуры не было дома, и пришлось копаться в сумке, доставать ключ и отпирать самой.

Впрочем, для нее сейчас было даже лучше, что никого не было дома. Она не хотела, чтобы ее увидели такой, не хотела ничего объяснять. Она прошла к себе в комнату, бросила сумку и опустилась на диван. В голове было пусто, только как будто всё еще раздавалось эхо от ударов. Но сознание постепенно возвращалось, а вместе с ним пришла и страшная боль от побоев. Но еще ужаснее боли были страх за будущее и вновь возникшая мысль о ребенке. «Что теперь будет?» – бессмысленно спросила себя Лера, не надеясь найти ответ. Что делать, она не знала. У нее было разбито всё лицо и выбиты передние зубы, которые так и остались там, на снегу, когда она рефлекторно их выплюнула. Могли быть, и еще какие-то травмы. Но в травмпункт она идти боялась – там надо было всё подробно объяснять, а это при нынешних обстоятельствах казалось ей совершенно невозможным. Она не решалась даже включить свет – ее мучили страхи, она боялась посмотреть на себя в зеркало, боялась того, что может там увидеть. Вдруг ей даже пришло в голову, что ее мучители опять вернулись, стоят у парадной и, если увидят свет, поймут, что она дома, ворвутся в квартиру и снова начнут ее избивать. Но тут она сама поразилась нелепости этой мысли. «С ума я схожу, что ли? – подумала Лера. – Надо встать и что-нибудь сделать».

Но в этот момент, как бы в подтверждение ее страхов, раздался звонок в дверь. Лера дернулась. Тетя Шура открыла бы своим ключом, в гости к ним никто не ходил, третий же сосед, алкаш из второй комнаты направо по коридору, вообще редко появлялся в квартире – в последнее время он жил и пил где-то за городом.

Лера сидела на диване, не решаясь подойти к двери. «А вдруг это они, опять пришли требовать денег? – подумала она, но тут же одернула себя. – Это уже мания преследования». Но дверь открывать всё-таки не решалась. «Не открою, пусть думают, что никого нет дома», – решила Лера.

Но в дверь снова зазвонили – и весьма настойчиво. Лера помедлила еще несколько секунд, потом встала с дивана и осторожно, крадучись пошла к двери. Она остановилась у двери и стала прислушиваться, как будто надеялась расслышать, кто это может быть. Глазка в дверях у них не было – в этом диком доме мало кто мог позволить себе даже самые элементарные меры предосторожности.

Тут зазвонили в третий раз – требовательно, долго и громко. Задергалась дверная ручка – звонящий явно терял терпение, и в то же время он как будто был уверен, что Лера дома.

Лера сделала глубокий вдох, собралась с духом, чтобы открыть дверь и столкнуться лицом к лицу с тем, что там, на пороге, и… тут до нее дошло, что ведь можно сначала и спросить. Лера опять подивилась себе, своим страхам и отупению, впрочем, вполне естественным после того ужаса, который она только что пережила. Наконец-то она решилась и еле слышно спросила: «Кто там?»

– Да открой же, Лера, это я, Лёша, – раздался голос за дверью.

Глава 5

Совершенно непонятно было, почему Лера сразу не догадалась, что это пришел Лёша. Правда, у Лёши был свой ключ, но ведь она сама нашла его ключ на столике, где он его оставил, когда уходил, – то ли забыл, то ли хотел продемонстрировать, что больше сюда не вернется и не собирается хранить ключи от Лериной квартиры.

Удивительно было и то, что она все эти дни так напряженно думала о нем, а сегодня за весь вечер ни разу про него и не вспомнила. Ей даже не пришло в голову обратиться к нему за помощью, а когда в дверь зазвонили, она не успела сообразить, что это может быть Лёша.

Всю последнюю неделю Леша прожил у своего начальника – они были из одного города, учились вместе и в Питере продолжали держаться друг друга. Лёшин друг был немногословен и никогда не лез в чужие дела, поэтому он ни о чем Лёшу не расспрашивал, и хотя бы с этой стороны всё было спокойно. Первые несколько дней Лёша был еще очень рассержен, он постоянно вел сам с собой внутренние диалоги, каждый раз неизменно доказывая себе, что абсолютно прав. Он ведь один раз уже вытаскивал Леру? Да. Она обещала ему, что никогда больше не будет этим заниматься? Конечно. Она знала, как это опасно и чем это может грозить им обоим? Еще бы!

Но постепенно Лёша перегорел, гнев его прошел, первая эмоциональная реакция на поступок Леры забылась, а те доводы, которыми он себя утешал, ему самому надоели. Всё это было правильно, но слишком умозрительно, а если разобраться по сути, то получалось, что он оставил беременную женщину одну в очень опасной ситуации.

Тут ему как раз припомнилось и то, что он действительно выбросил этот злосчастный пакетик – в тот самый вечер, когда ушел от Леры. В первые дни он даже ни разу и не подумал об этом пакетике. Сделал он это, что называется, «сгоряча», не задумываясь о последствиях и опять-таки желая доказать свою правоту. Правота его была неоспорима, но вдруг ему стало приходить в голову, и с каждым днем всё чаще, что здесь всё может обернуться намного хуже, чем ему показалось с первого взгляда. Его мальчишеский пафосный поступок мог иметь для Леры катастрофические последствия. Наконец он всерьез об этом задумался и припомнил все, что знал от Леры и из других источников о милицейской мафии, торгующей наркотиками. Сердце у него екнуло – он знал, на что были способны эти люди. До сих пор он рассматривал эту ситуацию через искажающую призму эгоизма и личного интереса, но в определенный момент у него как бы открылось иное, истинное зрение, как у мальчика Кая, когда у него из глаза выскочил наконец-то осколок чудовищного зеркала тролля. Лёша увидел всё, как было на самом деле, – и понял, что надо спасать Леру.

От его наполовину надуманного негодования не осталось и следа. Он понял, что надо возвращаться к Лере и как можно скорее, пока не случилось чего-нибудь непоправимого. Лёша не любил играть с людьми ни в какие игры и, раз приняв решение, старался сразу его выполнять. Но на этот раз он опоздал.

Когда дверь открылась и Лёша увидел Валерию, он ужаснулся. На нее было невыносимо смотреть. Лицо выглядело как сплошной кровоподтек, правый глаз заплыл, губы были разбиты так сильно, что превратились в одно кровавое месиво, вместо двух передних зубов зияла черная дыра. Лёша онемел; несколько секунд, которые показались ему необыкновенно длинными, они так и стояли без слов через порог друг от друга. В конце концов Лера полностью открыла дверь и подвинулась, давая ему пройти.

Лёша не смог даже поздороваться с Лерой, он машинально переступил через порог и прошел по коридору в комнату. Это был шок. Он опустился на диван и обхватил руками голову, оставаясь в такой позе несколько минут. Говорить он не мог, никаких связных мыслей в голове не было, пока еще он не успел подумать о своей вине.