Дар напрасный

Дар напрасный
Наталия Дмитриева

Наталья наконец-то встретила мужчину, о котором можно только мечтать. Сможет ли она удержать своё счастье? Или её роковой дар разлучит их навсегда?Эта книга – подарок прекрасной половине человечества. Проникновенный разговор о любви в прозе и стихах.

Дар напрасный

Наталия Дмитриева

Иллюстратор Дарья Галактионова

© Наталия Дмитриева, 2022

© Дарья Галактионова, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0055-7572-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДАР НАПРАСНЫЙ

1

Очередной раз толчком выпрямляя ноги и откидывая туловище назад, запрокинув голову и наслаждаясь полётом, Наталья отчётливо поняла: «Серёга делал качели не для детей!» Как, боже мой, хочется сейчас наклониться почти к самой земле и, сгруппировавшись, выплеснуть себя со всего маху, чтобы взмыть к седым облакам! Но нельзя. Или? Нет, нельзя. Вместо того чтобы оттолкнуться сильнее, она стала гасить инерцию, замедляя движение.

Антон, который помогал ей раскачиваться, периодически слегка подталкивая, сразу уловил её желание и, скрестив руки, прислонился к столбу. Всё-таки, он удивительный! Пусть за свои три десятка лет, прожитых на этой земле, она не очень много мужчин знала, но никогда раньше не было, чтобы кто-то так тонко чувствовал её. Она боролась с желанием рассказать правду, о том, как увидела его впервые, прекрасно понимая, что это невозможно совершенно. По крайней мере, пока… Может, когда-нибудь после?

Это был просто сон. Бабушка не приходила уже очень давно ни во сне, ни в видениях. Она скучала, ждала её, искала. И хотя не понимала – зачем, почему-то была уверена: надо найти именно ту берёзу с изогнутым стволом. Будто кто-то сделал из живого дерева гигантский лук: натянул от верхушки до основания тетиву, а потом, то ли та напряжения не выдержала, растаяв без следа, то ли от времени истлела, а ствол так и не смог уже распрямиться.

Ещё издалека заметила, что это не бабушка – какая-то незнакомая женщина. Но почему-то шла, влекомая неизбежностью встречи. Женщина подняла на неё удивительные глаза: темные, глубокие, как колодцы, в которых, говорят, даже ясным днём отражаются звёзды. Искорки-звёздочки мерцали, но взгляд был не весёлый, а грустный, изучающий и – не понятно – то ли укоряющий, то ли сопереживающий, незнакомый, но родной. Она подошла, не решаясь заговорить. И вдруг почувствовала, что оказалась между двумя взглядами. Странное состояние – видеть и одновременно ощущать затылком, спиной. Но не возникало давящего, гнетущего напряжения, как это обычно бывает под пристальным взглядом незнакомого. Появилось ощущение единой волны, окутывающей, пугающей, но манящей. Она не запомнила: сама обернулась или повернулось вокруг неё – но глаза чуть-чуть, неуловимо изменились, и женское лицо сменилось мужским…

– Наташа! Что с тобой?

Она открыла глаза и поняла, что молчание несколько затянулось.

– Всё в порядке. Всё хорошо.

Как действительно хорошо! Она встряхнула головой, пытаясь отогнать воспоминание, и стала рассматривать своё отражение в тёмных глазах Антона, севшего рядом на лавку.

– Почему ты не хочешь рассказать? Что с тобой происходит?

Что происходит? Тогда, во сне, он видел её или нет? Она задумалась. Две пары глаз смотрели друг на друга или на неё? Почему это так занимает сейчас? На какой-то миг показалось, что они видели только друг друга. Отражаясь взаимно каким-то невероятным образом, один взгляд был погружён в другой. Наташа закрыла глаза, пытаясь представить ясно. Глаза пожилой женщины и молодого мужчины. Стало жутко: будто под прицелом четырёх испытующих отражений чёрных небес. Звёзды недосягаемо далёкие, словно блики или отсветы где-то в самой глубине. Глаза исчезли, обволакивая ночью. Звёзды вдруг – яснее, яснее и ближе. Одна звездинка коснулась щеки – влажная, скатилась в уголок губ, то ли горькая, то ли соленая. Беда и покой…

Наташа подняла голову и глубоко вздохнула, не давая выкатиться слезе, встала со скамейки, пошла к калитке. В висках назойливым дятлом стучало: «Не надо никаких вопросов!» Антон проводил её недоумённо-растерянным взглядом, но не тронулся с места.

Домик находился почти на самой окраине дачного поселка, поэтому в лесу она оказалась быстро. Прижалась к своей берёзе, обхватила её руками. Как хотелось услышать колыбельный шёпот листвы! Но было ещё рано. Где-то скрипели два сросшиеся у корней и переплетённые ветками дерева. Она не помнила, что это за деревья, но знала, что они совсем близко. Сумерки растворили их очертания, а скрип, казавшийся днём жалобным, сейчас звучал настойчиво повторяющимся ехидным смешком, раздражающим своим нарочитым равнодушием. Она обхватила голову руками, закрыв уши (как будто это могло её спасти!), и опустилась на корточки, опершись спиной о шершавый ствол.

«Хи-хи!»… В отдалении послышался неясный шорох, и снова: «Хи-хи!» – почти над ухом. «Хи-хи!»

Бабушка сидела у изголовья. Как хотелось почувствовать прикосновение её рук! Она не помнит, чтобы когда-нибудь бабуля гладила её по голове. Помнила только, как та расчёсывала после мытья её волосы частым гребешком, смачивая его в воде, чтобы не причинить боли. Она не помнила прикосновений рук, только гребень совершал равномерные движения сверху вниз, сверху вниз… Сначала короткие, начинаянедалеко от концов, потом всё длиннее и длиннее, пока это успокаивающее движение не подбиралось к корням. Волосы давно уже были гладкие, послушные, без единого завитка или узелочка, но бабуля всё продолжала неспешные движения гребня…

Сейчас она не могла больше прикоснуться к милым рукам, хотя память держала образ так цепко, что бабушка приходила всегда отчётливая, будто во плоти.

– Бабуля! Что я сделала не так?

– Ты всё сделала так, внученька. Кто же знал, что…

– Как?! Что значит – кто же знал?

Наташа лежала, свернувшись калачиком, почти уткнувшись лицом в подушку, и не могла видеть бабушкиных глаз, но ощутила всё, что могла бы услышать, если бы в этом была хоть малейшая нужда. Никакой необходимости ни в словах, ни даже в мыслях не было. Она поняла и то, чего бабушка не собиралась ещё сообщать ей: они больше не увидятся. Никогда.

2

– Это скрипят ель и сосна? – Антон стоял, прижимая ладонь к стволу берёзы, в другой руке была куртка.

– Что? – она не подняла головы.

– Помнишь, в одной детской сказке ветер принёс семя сосны и ели, они росли рядом и боролись друг с другом за место под солнцем?

– Нет, это не сосна и ель. Это лиственное дерево. И знаешь, я думаю: это не два дерева, а одно – просто ствола два.

– Так не бывает.

– А ты считаешь, что бывает только, как бывает, а как не бывает, не может быть? – она встала, рывком оттолкнувшись от берёзы, и прильнула к стволу, оказавшемуся теперь между её щекой и его ладонью. Ствол был теплым.

– Скоро стемнеет. Ты не замерзла?

– Тебе не кажется, что человек обречён на безволие и бездействие? – оторвавшись от ствола, она обхватила себя руками. – Действительно, зябко. Надо занести дрова в дом и растопить камин. Будет дождь.

Антон набросил на её плечи куртку и улыбнулся:

– А как же бездействие? – он поправил якобы сползающую куртку и удержал руку на её плече.

– Это – не действие, Антоша. Это – противодействие.

Он убрал руку. В глазах колыхнулось что-то неуловимое – и будто выплеснулось, обдав ощутимым жаром. Наталья чмокнула его в щёку:

– Спасибо… – и посмотрела в глаза так, что он понял: это не за куртку. Пламя утихло, но не исчезло. – Я не так выразилась. Это не противодействие. Мы с тобой ничего не можем сделать дождю. Мы не можем пойти против него. Только с ним или от него.

Она погладила его по макушке и улыбнулась. Антон подхватил за её спиной попытавшуюся соскользнуть куртку и осторожно, но уверенно сократил расстояние:

– Я хочу есть, – прошептал над ухом и другой рукой, перехватив её запястье, провел ладонь по слегка колючей щеке, попытался пристроить себе на шею.

– Тогда надо срочно действовать, – она высвободила пальцы и пощекотала его затылок.

Антон обнял её так, что невозможно стало убрать руку, и она вынуждена была, обняв ответно, уткнуться носом в его плечо. «Хи-хи! Хи-хи!» – по-прежнему равномерно раздавалось в сумерках, но это было уже совершенно обессилевшее ехидство, которое не могло никого обеспокоить. Звуки стали похожи на странное, нарочитое покашливание-хмыканье, промежутки между которыми всё удлинялись и вскоре почти слились в звенящую тишину, изредка прерываемую сдавленными угрюмыми вздохами…

– Антон, пойдем, нас, наверное, уже потеряли.

– Никто нас не потерял. Уверяю тебя!