Мортем

Ей все никак не удавалось осмыслить услышанное, и казалось, что вряд ли когда-то удастся. В голове звучал вопрос Рамона: «Кому ты делаешь лучше?». Ответ не нравился самой Лее и только больше ее подстегивал.

Лея знала, что решение уже принято, и приняла его не она сама. Ее раздирало. Речь шла даже не о том, отступать Лее в этой борьбе или нет, а о том, какие усилия ей потребуются, чтобы отступить.

Легкий морозный ветер покалывал щеки. Лея нацепила куртку не по погоде и чувствовала свою ошибку, так что душевные страдания дополнялись физическими. На самом деле она злилась не на Рамона за его слова и мысли, а на себя. Только на себя и, конечно, на его мать, которая сыграла большую роль в таком решении сына. Лея не хотела возвращаться, потому что там, в квартире, диалог продолжится, но сейчас, пока она капюшоном закрывает лицо от ветра, диалог отодвигается, будущего словно не существует. Удивительно, но в голове Леи не возникло ни единого вопроса по поводу бюро, ни единого сомнения. Рамон предупредил ее о вечной разлуке, фактически о том, с чем она не сможет смириться никогда.

Лея выдержала на холоде только сорок минут, и, хотя могла бы простоять так и дольше, вернулась в квартиру из-за необходимости поставить точку.

Рамон ждал ее. Он сидел на слабоосвещенной кухне напротив окна и рассматривал пачку сигарет, которую достал специально для подруги. Он не выглядел сломленным и это, наверное, отличало его от многих людей в аналогичной ситуации. Он мог выглядеть сейчас подавленным, обиженным, задумчивым, но только не сломленным, потому что настолько привык быть сломленным, что уже воспринимал это как свое обычное состояние, не способное влиять на выражение лица или положение тела.

Лея сразу заметила его, когда вошла. Между коридором и кухней не было дверей, и чтобы разглядеть человека, не требовалось особых усилий. Рамон, услышав шум в коридоре, поднял глаза и встретился взглядом с Леей.

Подойдя к кухонному столу, она сразу потянулась за сигаретой. Рамон тут же отозвался на движения ее рук и достал сигарету из пачки быстрее, чем Лея успела дотянуться. Они действовали слаженно, именно так, как привыкли действовать люди, которые давно живут вместе.

Рамон не торопил Лею. Они оба наслаждались дымом, наполнявшим комнату и легкие, и были сосредоточены на этих мгновениях. Если бы у Рамона спросили, что больше всего похоже на счастье, он бы достал сигарету из пачки и отдал ее говорившему. Зрелище это было удивительным и одновременно удручающим.

– Так значит, две недели? – голос Леи так внезапно нарушил тишину, что Рамон невольно вздрогнул.

– Да, – ответил он.

– Как это случилось? – голос Леи напоминал Рамону строгую учительницу, которая хочет выяснить у непослушного ученика причину его выходок.

Ему не потребовалось много времени, чтобы вспомнить историю целиком или уточнить про себя детали. Он был готов к такому вопросу.

– Мы же оба не сомневались в том, что история, рассказанная каким-то странным челом реальна, хоть я и не показывал этого. Не подумай, я не пытался намеренно что-то разыскать или типа того, ну, потому что даже на массовую оргию попасть не так просто, а тут вообще подпольная эвтаназия! Хе, я помню те две недели, а может и больше, когда ты была одержима загадочным похоронным бюро и пыталась что-то найти в интернете. Я хз, кто тоже не пытался что-то найти. Типа: «Вау! Вот это история. Я буду первым, кто накажет виновных и получу свою награду! Ну или пулю в лоб». Хотя меня последний вариант привлекает даже больше… Ты знаешь, что я давно занимаюсь благотворительностью. Езжу в детские дома, больницы и все такое. И ты помнишь Веру. У нее был лейкоз в стадии ремиссии. Каждый свой здоровый день она помечала в календаре, потому как знала, что рак вернется. И да, он вернулся. Месяц назад я видел ее в последний раз. Пытался как-то поддержать, но она сказала: «Не надо, Рамон. Мы же взрослые люди». Я типа мало с кем делюсь своим душевным состоянием, я бы и с Верой не делился, но она всегда была откровенна со мной, и я просто, ну, отвечал ей взаимностью. Это я к тому, что она знала о моих проблемах, и в свой последний день она почему-то решила предложить мне «помощь». Она сказала: «Не переживай за меня. Я умру спокойно, я это знаю. И если вдруг тебе станет совсем невмоготу, я хочу, чтобы ты тоже умер спокойно». Сказала, что мне нужно идти в «Мортем»…

– «Мортем»… – будто завороженная повторила Лея. «Мортем» был одним из самых популярных похоронных бюро в городе. Именно с него Лея начала свои поиски и именно оттуда ушла быстрее всего, уверенная, что искать надо совсем не там.

– Ну да. Я, если честно, даже не удивился особо, когда услышал именно про «Мортем». Так вот, она дала мне номер Кларисы, это женщина, которая работает с такими, как я, сказала позвонить ей, произнести что-то вроде кодовой фразы. Вера попросила никому не рассказывать о нашем разговоре, но видишь, как бывает, – Рамон вздохнул, – через неделю Вера умерла. Еще через дней пять я позвонил туда. После фразы «мне нужна помощь» Клариса назначила встречу. На самом деле там довольно уютно, это что-то типа больницы, в которой для тебя заведомо готовят гроб. Хех. Да ты и сама знаешь, как там внутри. Я пришел, подписал бумаги, расплатился и с тех пор хожу к психотерапевту. Мне дали месяц на отказ, но осталось две недели, и я как-то не собираюсь давать заднюю. Мне нравится мой психотерапевт. Ричард интересный человек, – Рамон замолчал не несколько секунд, кивая каким-то своим мыслям. – Обычно они называют причину смерти, исходя из диагноза или вредных привычек, но, если человек знает, что, ну типа, его точно не будут искать, можно просто оставить записку о том, что ты уехал. Я так и собирался сделать, но прямо на этом этапе понял, что ты не поверишь. Я не хочу, чтобы мама знала, что я умер, но я также не хочу, чтобы ты ломала голову, что со мной стало, и именно поэтому я принял решение просто все тебе рассказать.

Во время рассказа Рамона Лея вела себя спокойно, временами казалась даже безучастной, но внимательно слушала друга, иногда прищуривая глаза на особенно любопытных для нее моментах. Она сидела, оперев локти на стол, а подбородок на ладони.

– Честно? Я не знаю, что тебе ответить, Рами. А если еще честнее, я никогда не смогу тебя понять.

– А зачем мне понимание? Я просто хочу, чтобы ты приняла мое решение и не винила себя. Вот что для меня самое главное.

Лея стала разглядывать Рамона, его выражение лица, положение тела. Он говорил о том, чтобы Лея не чувствовала вину, но при этом сам казался виноватым.

– Я постараюсь смириться с твоим решением. Пока что не могу обещать большего.

Рамон кивнул.

– Мне больше ничего и не надо, Лея, – он замолчал, а затем резко продолжил, будто его что-то осенило. – У меня к тебе одна просьба. Я оставлю тебе все пароли: от телефона там, от соцсетей. Я не могу быть объективным в отношении матери, но я знаю, что ты сможешь. Я каждый месяц отправлял ей определенную сумму денег, чувствовал какой-то странный долг перед ней, но в последнее время стал четко осознавать, что деньги – единственная причина, по которой она мне звонит. Мне не хватило времени, чтобы разобраться в этом самому. Подробнее мы это обговорим позже, просто я надеюсь, что ты не откажешь мне в помощи.

Лея с непониманием посмотрела на друга.

– Но ведь ты даже не узнаешь правду, к чему тогда это?

Рамон тепло улыбнулся в ответ.

– Главное, что ты узнаешь. За две недели я собираюсь выполнить еще несколько заказов, и, типа, если добавить эти деньги к уже накопленным, то выйдет неплохая такая сумма. Я все оставлю тебе. Если догадки не подтвердятся, продолжай помогать моей маме, ну а если это все правда, то, типа, оставь все себе.

– Хорошо. Как скажешь.

Повисла недолгая пауза.

– Слушай, – снова начал Рамон. Выглядел он так, будто его вынуждают поднять новую тему, – я хочу задать тебе глупый вопрос.

Лея сделала кивок, приглашая Рамона продолжить.

– Тебе нужны будут данные о «Мортеме»? Ну, люди там, отношения. В свое время ты вроде как мечтала о такой информации…

– Боже, Рами! – перебила Лея, – мы тогда были детьми! Я ничего не хочу слышать ни о «Мортеме», ни о том, что там происходит. Что ты вообще думаешь обо мне?! Что я готова с тобой обсуждать место твоего убийства и, как будто мне все еще тринадцать лет, ковыряться в этой теме? Как тебе вообще в голову такое пришло? – Лея говорила громче обычного, она была оскорблена.

Рамон не ожидал такой бурной реакции на безобидный, как ему казалось, вопрос, его лицо стало настолько испуганным, что Лея сразу замолчала и заняла прежнее спокойное положение.

– Ответь мне, пожалуйста. Мне правда интересно, что творится у тебя в голове.

– Если я отвечу тебе честно, то ты вообще взорвешься. Это ни к чему. Просто сморозил глупость.

Следующие несколько минут друзья сидели в тишине, пока Лея не сказала:

– Пойду в комнату. Подумаю.

Лея не хотела оставаться в квартире, но и не хотела никуда уходить в таком состоянии. Не хотела никому писать, потому что не смогла бы сочинить правдоподобную ложь, но и поговорить с кем-то ее тоже тянуло. Лея взяла в руки спицы с пряжей, села на пол и начала вязать. Ее движения были резкими, сильными, яростными. Она без конца смотрела в одну точку и не совсем отдавала себе отчета в том, что делает. Если бы сейчас у нее отняли спицы, Лея застыла бы в одном положении, не опуская рук и головы. Она анализировала все эти сведения, пытаясь переварить информацию как можно быстрее. Лея все еще не могла поверить в то, что этот разговор случился на самом деле. Такой глупый и невозможный разговор.

Неизвестно, как долго она сидела за работой. Когда солнце ушло за горизонт и освещения стало недостаточно, Лея просто включила свет и вернулась на прежнее место. Она вышла из комнаты только один раз. Голод и жажду можно пересилить, особенно в подавленном состоянии, но мочевой пузырь часто напоминает о себе в самый неподходящий момент.

Впервые за долгое время Лея провела вечер в одиночестве. Она не отвечала никому на сообщения, не решалась выйти прогуляться по городу, она знала, что не сможет отвлечься ни при каких обстоятельствах.

«И вот так я проведу две недели? Нужно быть сильнее. Хотя бы ради Рамона. Но сегодня я не хочу быть сильной».

Из соседней комнаты тоже не доносилось никаких звуков. Сегодня у друзей получился несогласованный день тишины. Много минут молчания в память о том, кто все еще был жив.

***

Когда Лея взяла в руки телефон, тот показывал восемь утра. При всем желании Лея больше не смогла заснуть. Ее сон и так был тревожным и прерывистым, а лучи солнца сделали его совсем невыносимым. С кухни доносилось приятное потрескивание масла на сковороде. Выходит, Рамон встал еще раньше, а может, и вовсе не ложился. Лея предполагала, что он готовит яичницу с беконом. Он обожал яичницу с беконом.

Выглянув на кухню, Лея с удивлением подняла брови: Рамон готовил явно на двух персон.

– Откуда ты знал, что я проснулась? – без злобы в голосе спросила Лея.

– Я не знал, я хотел тебя разбудить. Завтрак перемирия, так сказать, – ответил Рамон, вилкой переворачивая бекон.

Он выглядел бодрым и отдохнувшим. На секунду Лея позавидовала ему, но затем вспомнила о том, что через две недели он будет мертв, и во рту ее появилась неприятная горечь.

– Чтобы помириться, нужно поссориться. Мы не ссорились, Рами, – Лея поджала губы, с тоской вспоминая вчерашний разговор. – Я схожу зубы почищу. Не начинай без меня.

Ее не было всего десять минут. Рамон успел полностью накрыть на стол, положив к верно угаданной яичнице с беконом пару бутербродов с плавленым сыром и чашку горячего кофе. Когда Лея вышла из ванной, в нос ударил приятный аромат кофе и жареной свинины. Солнце, которое пробивалось через панорамное окно с убранными шторами, на миг ее ослепило. Сегодня намечался один из немногих солнечных дней, таких редких в середине декабря.