Неспящая

– Ну уж, скажешь. Не всем… Но спасибо, Дима!

Я повернулась к тому месту, где оставила побитого парня, и от всей души выругалась.

– Что у тебя там?! – удивился Баринов.

– Димка, прикинь: у меня только что самым извращённым способом спёрли мобильник.

Ни в луже, ни рядом с ней, ни в обозримом пространстве двора парня в длиннополом плаще видно не было.

Глава 4

Эрик беззвучно хохотал, прикрыв глаза ладонью.

– Смейся, смейся, – проворчала я. – Хоть какая-то польза от моего приключения: тебя развеселила.

– То есть он только что чуть не утоп в луже, и вдруг раз – и смылся? – уточнил Эрик ещё раз и снова захохотал. – А ты по дну пошарила? Может, он там ещё?

Я усмехнулась. Вот, кстати, да, надо было пошарить по дну, а то мало ли что.

– Ладно, не дуйся, – сказал Эрик, отсмеявшись. – Лучше пей чай, остынет. И печенье трескай, хоть всё до дна, если хочешь.

Я запустила руку в большую круглую жестянку со сдобным печеньем. Добрый дядюшка всегда поставит на стол последнее. Холодильник у него пустой хронически, не кулинар он у меня, да и не добытчик. Общепит и еда навынос – наше всё. Но это не потому, что он лентяй или скряга, просто по-другому не получается, не умеет он жить иначе.

– Я сейчас посмотрю, в шкафу должен быть мой старый телефон, – проговорил Эрик, покидая кухню. Через минуту он вернулся и положил передо мной вполне приличную трубку. – Симку завтра восстановишь, и можешь пользоваться, мне он не нужен.

Сначала я хотела сразу ехать к себе, дождаться Макса и жаловаться на судьбу. Но, подумав, решила заскочить к Эрику на Шелгунова. Не то, чтобы до его квартиры было ближе, просто сегодня от жалоб Эрику могло быть значительно больше пользы.

– Спасибо, – я убрала телефон.

– Удивительно, как ты ещё рацию ему не подарила, – уже совсем невесело заметил Эрик.

– Хоть и подарила бы. Зачем она мне теперь? – фыркнула я.

– Да, это точно, – угрюмо согласился дядя.

Он помолчал, задумавшись о чём-то, ссутулился над столом. Его длинные разлохмаченные пряди совсем завесили худое скуластое лицо.

– Я разговаривал сегодня с Виталием, – снова начал Эрик. – Разговаривал долго и не очень приятно. Решение своё он не поменяет.

Я взглянула Эрику в глаза. Он только пожал плечами и покачал головой:

– Ты же всё понимаешь.

– Что решение не поменяет, это я понимаю. Я не понимаю, кому плохо от того, что я помогаю уговаривать кикимор и ловить их без лишнего насилия?

– Ты жалеешь всех подряд… – начал Эрик, но я перебила его, может быть, даже слишком грубо:

– Далась вам моя жалость! Слышать про неё не могу больше! Не жалею я, Эрик! И не всех! Я никогда не вмешиваюсь, когда вижу, что дело безнадёжно! Разве же я когда-нибудь привезла тебе кого-то, кого стоило пристрелить на месте?!

– Нет, нет… Конечно, нет! – Эрик всполошился, вскочил, схватил меня за плечи. – Не кричи, ты разбудишь Светку…

Что ж, ради неведомой Светки я была согласна заткнуться. Эрик тоже сел обратно на табурет.

Я снова взялась за печенье. Да, из дружины меня выгнали взашей, но это не повод ложиться спать голодной.

Эрик покашлял и поёрзал на стуле.

– Ты знаешь, Лада, почему я стал этим заниматься…

– Да, знаю почему. И даже знаю зачем: ты хотел мстить, – сказала я спокойно.

Он покачал головой:

– Нет. Не мстить. Да, я ненавидел твоего отца, потому что всё случилось из-за него. Но как можно мстить тому, кто не виноват в том, что опасен? Да и ненависть тут тоже бессмысленна. Иррациональна. Но иногда эмоции лезут, и не сладишь с ними… Я пришёл в дружину, чтобы остановить это безумие. Это оказалось невозможно. Тогда я решил продолжать ради того, чтобы спасти тех, кого можно спасти. А это практически никому не нужно. Наоборот, все боятся. Неизвестно, чего больше боятся: кикимор или начальства. А Карпенко не боится и даёт мне работать. Всё, что мы имеем сейчас: практику, клинические наработки, людей – мы можем всё это потерять, если подведём Карпенко. Мы молиться за него должны.

– Да ладно, что ты меня уговариваешь? Целую лекцию прочёл, а зачем? – вздохнула я. – Я не буду подводить Карпенко и, пожалуй, помолюсь за него сегодня на ночь.

– Правильно. Умница, – улыбнулся Эрик, хоть и невесело. – Так что давай договоримся: больше никаких погонь по питерским крышам и свалкам. Пусть те, кому положено, делают свою работу. Тебе хватит забот и в моём подвале.

– Нет, Эрик. Ничего я не буду делать в твоём подвале.

– Почему? – искренне удивился он.

– Чтобы не подводить Карпенко, – съязвила я. – Зачем ему на подконтрольной территории работник, не оформленный официально? Нет уж. Уходить – так уходить. Не нужна – значит, не нужна. Буду искать себе другое занятие.

Эрик устало вздохнул, кашлянул, потёр лоб.

– Лада, ты же знаешь, это невозможно.

– Разве?

– Или ты находишься в поле моего зрения, или…

– Или что?

– Тебе напомнить, где у нас ближайшее поселение для поднадзорных с наследственным риском? Хочешь в чёртову глушь? Жить в унылом посёлке за проходной и целыми днями кильку в томате паковать?

Каждое слово – как пинок.

– Но ведь ККМР не передаётся генетически даже от заболевших! А я родилась, когда отец был ещё совершенно здоров!

– Моего мнения, Лада, никто не спросил, когда готовили закон о поднадзорных группах риска. И теперь никому не интересно, что я думаю. Важно то, в каких обстоятельствах мы с тобой живём… – Эрик печально покачал головой. – Доказательств, что ККМР передаётся генетически нет, но нет доказательств и обратному. Совершенно никто не готов брать на себя ответственность. Все боятся: малый срок исследований, бессистемное накопление фактов, многовариантность прогнозов…

– Да заткни ты этот свой… научный понос! – разозлилась я.

– Тссссс, – зашипел Эрик, снова подскочил и обнял меня за плечи. – Успокойся…

– Это что ещё тут такое?! – раздался от двери ещё заспанный, но уже сварливый голосок. – Это кто у тебя?