Ласточка

Школа – это место, где ломают души. Потому что власть учителя над душами детей ничем не ограничена.

Антон ничего этого не знал. Ника иногда рассказывала отцу о событиях в школе, но он так расстраивался, с каждым неприятным событием собирался идти в школу разбираться, писал что-то, какие-то объяснения, заявления, никогда эти заявления не относил, но переживал сверх меры. И Ника перестала ему рассказывать. Пусть отец думает, что у нее хорошая школа. У него и так хватает переживаний. И работа нервная, ответственная, и зрение стало ухудшаться, и жена ушла, и сын погиб, и вообще. Отец тонкий и чувствительный человек, ему надо было не офицером быть, а учителем словесности в гимназии начала прошлого века. Отпустил бы бородку, надел бы золотое пенсне, объяснял бы гимназистам, почему рассказ «Дом с мезонином» всегда будет трогать душу человека, как бы вокруг ни менялся мир…

Ника попыталась встать. Потихоньку, опираясь на скалу. Встать получилось, но идти было невозможно. Девочка села обратно. Главное, не поддаваться панике. Она много раз видела, как от неожиданной травмы, особенно перед соревнованиями или во время них, ее товарищи теряли контроль над собой, срывались. Придется пережить это. Ничего, вернется в Москву. Отцу будет веселее. Сначала он расстроится, но она будет ждать его с работы, вечером они будут болтать, как обычно, Ника будет готовить, за эти два года она с трудом научилась готовить, раньше у нее совсем ничего не получалось, и теперь даже полюбила, стала придумывать какие-то свои блюда. Какой еще может быть позитив от того, что она сломала ногу? Наведет порядок в своих шкафах, побольше прочитает… На выходные на дачу поедут, может, посадят укроп или какие-то новые цветы. Раньше Анна умудрялась что-то выращивать на даче, то, что не требует особого ухода и регулярного полива. Но уже два года сад у них совершенно запущен, растут только елки – вдруг пошли вширь и ввысь, а осенью грибы – лисички, сыроежки, подберезовики, белые. И яблоня неожиданно стала давать много яблок – сочных, необыкновенно красивых, словно налитых светом, не очень сладких, хранящихся до Нового года… Вот, посидит в саду, почитает, с ногой в гипсе особенно не поработаешь садовником…

Ника вздохнула. Может, просто поплакать? Чем искать позитив в том, в чем позитива нет никакого. Разрешить себе в кои веки раз. От этой мысли плакать расхотелось тут же.

Ника стала наблюдать за красивой бабочкой, которая все летала вокруг и садилась на совершенно не подходящие предметы. На яркий серо-голубой камешек, на сухую палочку, на ее ногу… Ника дотянулась до фотоаппарата, чтобы сфотографировать бабочку. Светло-коричневая с золотыми и ярко-голубыми всполохами на крыльях… Пошлет отцу, когда вернется в лагерь, у нее в камере есть прямой выход в Интернет, отличный мамин фотоаппарат.

Раньше Ника не любила фотографировать, начала год назад, совершенно неожиданно. Сначала стала фотографировать айфоном, а потом подумала и взяла мамину камеру, все равно лежит без толку. У нее получались фотографии и людей, и природы. Ника видела какие-то особые ракурсы, в которых привычное казалось красивее, чем оно есть на самом деле. Приятно иногда в себе обнаруживать художника, тем более, что никто никогда не считал, что у Ники есть какие-то художественные задатки. Рисовал маленький Артем, отлично рисовал. А Ника легко училась и сразу стала опережать всех на лыжах. Об искусстве как-то и не думала. Вот теперь сломала ногу, можно будет посидеть, разобраться в фотографиях, может быть, что-то послать на фотоконкурс, как она давно собиралась…

– Привет! – Неожиданно раздавшийся голос Кирилла заставил ее вздрогнуть. – Испугалась?

– Ну да… Ты что? Заблудился?

Кирилл обиженно посмотрел на нее и протянул ей красивый фиолетово-голубой цветок с пушистой головкой и резными бархатными листочками.

– Клещей нет? – Ника осмотрела цветок.

– Какая ты…

– Что? Думал, буду ахать и охать? Красивый цветок, спасибо. Но на нем могут быть клещи, Олег нас предупреждал – ничего не срывать и, главное, на себя не прикреплять – ни в голову, ни в карман, ни в петлицу. Помнишь инструкции? Я привыкла слушать, что мне говорят.

– Поэтому ты в пятнадцать лет – мастер спорта?

– Может, и поэтому, – пожала плечами Ника. – Ты почему вернулся? Дорогу не нашел?

– Вернулся, потому что подумал, что… Ну в общем, вставай, если можешь. Я тебя донесу.

– Ты? Меня? Я с одеждой около шестидесяти килограмм вешу.

– Ну… Не знаю. Я попробую. Не надо тебе одной здесь оставаться. Я… – Кирилл хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой.

– Ладно. Спасибо. – Ника осторожно встала, стараясь не охать.

– Не лучше нога?

– Лучше, – соврала Ника.

Кирилл подошел поближе к ней.

– Опирайся на меня. Ну так вот… рукой… – Он неловко показал, как Ника должна обнять его за шею.

– Хорошо… – засмеялась Ника. – Я поняла! Тебе стало одиноко и холодно. И ты решил за мной вернуться, да?

Кирилл нахмурился.

– Я… Фу… Ну ты сбила меня…

– А ты хотел романтически, да?

– А ты – нет? – искренне спросил Кирилл.

– Я… Встань лучше с этой стороны. И ерунду не спрашивай. Спасибо, что вернулся. А то пошли бы к роднику за водой маргиналы из Лисьей бухты и… не знаю, что бы было. Тут всякие истории рассказывают. Ужасные…

– Да, я слышал… Сможешь прыгать на одной ноге?

– Повиснув на тебе – да.

С шутками и прибаутками они пошли вниз по дорожке. Ника нарочно шутила, потому что чувствовала себя очень неловко. Не думала она, что ей придется обнять Кирилла, на самом деле повиснуть на нем и так идти. Да и не привыкла она быть зависимой и беспомощной.

Лицо Кирилла сейчас было так близко. Ника чувствовала, что ей совершенно не противно обнимать его, а скорей, наоборот, приятно. Еще ей было приятно, что он держал ее за талию крепко, но никак не проявлял больше свою симпатию. Странно бы было идти с поврежденной щиколоткой, еле-еле скакать на одной ноге и на ходу целоваться. От этой мысли Ника фыркнула. Кирилл покосился на нее:

– Все хорошо?

– Отлично! – засмеялась Ника. – А как себя чувствуешь?

– Я… Хорошо… Не помнишь, сейчас нам не надо на эту тропинку свернуть?

Ника с сомнением посмотрела на развилку дороги.

– Я думала, не забуду. А тут так все похоже… Мне кажется, ближе к скале надо идти. Мы тут шли… Да, точно, еще этот выступ на птицу похож, смотри!

Кирилл вместо того, чтобы смотреть, куда показывала Ника, смотрел на нее.

– Что?

– Нет, ничего, – застеснялся он. – Просто…

Ника вспомнила неожиданно, как Танька рассказывала ей о своем дачном романе. Ей нравился мальчик Гоша из их садового товарищества, она ему тоже, но он не проявлял никакой активности. Танька томилась все лето, смотрела, как он гоняет мимо ее участка на велосипеде, как ходит на речку с младшим братом, сама дефилировала мимо их дома, то так нарядится, то эдак – без толку. Наконец она решилась. Пригласила его по грибы, хотя терпеть не могла собирать грибы. А что ей, истомившейся, было делать? Лето кончается, скоро домой, а Гоша все никак – намеков не понимает, сам никуда не зовет. Только смотрит, голову выворачивает, вздыхает и дальше едет. А Танька художник. Ей вдохновение нужно, для любовных песен. Ждут же ее поклонницы. Танька все ткет из себя, из своих страстей. А какие это страсти? Все лето на сетку-рабицу с надеждой смотреть, ждать, пока Гоша на велике промчится.

Гоша спросил разрешения у бабушки, та разрешила, поскольку Танька – девочка положительная, не курит, шариков металлических в бровях, в ноздрях и в пупке нет, с деревенскими на речку не бегает, с пивом там полуголая не сидит в обнимку с парнями. Гоша надел высокие сапоги, кепку с москитной сеткой и пошел с Танькой по грибы. Грибов они нашли мало, но зато в лесу Танька шла с ним за руку, под видом того, что боится больших коричневых жаб, расплодившихся после недели дождей. Дальше дело не пошло.

Тогда она пригласила его на речку, вода была уже холодной, но ради такого случая Танька рискнула искупаться. Гоша пришел с другом, друг полез в воду, а Гоша, из-за которого Танька так собой жертвовала, в ледяную воду собиралась нырять, – нет. Танька решила все же поплавать, хотя бы повод был раздеться, поблистать фигурой – Танька невысокая, но стройная и хорошо сложенная, тем более купальник у нее с толстым поролоном в груди, да черный, с тугими перевязками на бедрах. Друг Гошин в воде ее догнал, поплыл рядом с ней, а выходя на берег, недвусмысленно обнял ее под водой, так, что Гоша ничего не видел, а Танька все поняла. А что ж тут не понять! Влюбился! Раз за ноги хватает… Пятнадцати минут человеку хватило и чтобы влюбиться, и чтобы начать действовать…

Вечером она уже вовсю целовалась с Гошиным другом, и назавтра целовалась, и еще дня три, упоенно, за все свои впустую потраченные летние дни. Танька так ждала любви… А потом друг предложил ей познакомиться еще ближе. В лес ее повел, место тайное показать, где дупло в сосне старой есть и орехи на лещине созрели. Танька на поляну пошла, в дупле сфотографировалась, орехов порвала, но знакомиться поближе не то чтобы испугалась… Но как-то сразу не решилась. Решила повременить, написать пока пару новых песен обо всем этом. Орешина, дупло, поляна, горячий друг, она – недотрога, слезы разочарования… А Гоша как-то вдруг забеспокоился, стал заходить к ней по два раза на дню – то за тем, то за этим. То книжку взять, то программу ей закачать полезную, то вернуть воланчик от бадминтона, который Танька потеряла года три назад на поле… Придет и все не уходит, трется, трется, топчется… Она взяла как-то его и сама поцеловала. Зря, что ли, она столько о нем думала! Гоша слегка удивился, не вырывался, стоял, руками качал, потом Таньку обнял – неловко, но очень крепко. Ушел красный, довольный, писал потом всякую ахинею ей весь вечер и всю ночь, но больше не пришел. Танька видела, как рано утром бабушка увезла его на станцию на такси. И друг Гошин больше не пришел, смертельно обиделся, наверно, что Танька не решилась с ним сближаться на поляне под орешиной, а только смеялась и фотографировалась. Вот Танька лукаво смотрит из зарослей лещины. Танька зажала губами веточку с четырьмя орехами. Орешки еще недозрелые, у них такие смешные зеленые хвостики… А вот Танька спряталась в тени дупла и выставила вперед крепкую ножку в задорных коротеньких шортиках и полосатых высоких гольфах… Коленка загорелая, поцарапанная, гольфы с зелеными полосками, чуть сползли… О том, как порознь уходили с поляны, фотоистория умалчивает.

Совершенно растерянная и расстроенная, Танька через два дня сама уехала в Москву – пора было уже в школу идти, в десятый класс. Песен написала об этом за осень – немерено. Успех у поклонниц в Интернете имела огромный. «Ты ушел, не обернулся…» «Я ушла, не обернулась…» «Ты сказал, что время есть, но ушел, не обернулся…» «Ты смотрел, а я стояла, растерявшись, перед тобой, как будто сердце потеряла…» «Ты хотел, чтоб все, как раньше, то теперь ты мне чужой…» И так далее. Песни из Таньки лились, и все о том же. О рифмах она особенно не заботилась – какие уж тут рифмы, когда наконец душа рвется и можно сочинять без остановки. Восемьсот новых подписчиков за осень! Танька часто сочиняла прямо на ходу. Включит камеру, сядет с гитарой перед ней, начинает петь, что-то новое вспоминает, какую-то маленькую деталь – например, что на поляне, где Гошин друг рассчитывал познакомиться с ней поближе, стоял старый трухлявый пень, и из него росли цветы с темно-зелеными бархатными листьями и фиолетово-розовыми соцветиями. И вот – песня сегодня пошла в другую сторону, обросла новыми куплетами, закудрявилась…

Про самого Гошу пелось хуже, потому что она так понять и не смогла, что с ним произошло. Он ее еще и Вконтакте заблокировал. Можно, конечно, надеяться, что это Гошина бабушка ее заблокировала или заставила его, стояла над ним с ремнем или с утюгом раскаленным и кричала: «Блокируй, паразит!» Она часто кричала на Гошу, Танька слышала то и дело, как с их участка доносилось: «Поли огород, паразит! Воду выключай, паразит! Штаны застегни, паразит! Ходит, паразит, глазами зыркает!» Но он мог бы и не послушаться бабушку… Мальчики – странный народ. С логикой у них плохо. Точнее, ее вообще нет. Об этом Танька могла говорить с Никой до бесконечности, пока у Ники не кончалось терпение.

Ника, выслушивая в очередной раз Танькины воспоминания о ее летних приключениях, посоветовала ей искать «парня» среди мужчин постарше, лет двадцати семи, у тех хотя бы мозги есть, возможно, набегались уже по кустам и по полянкам. А сама взяла и влюбилась в ровесника, хлюпика, на тонких ножках, не очень уверенного в себе. Влюбилась? Ника взглянула на Кирилла, которого сейчас вынужденно обнимала за шею. Иначе бы она идти не смогла. Да, скорей всего, влюбилась. По крайней мере, он ей нравится, и ей приятно обнимать его за шею. Даже нога как-то меньше болеть стала, хотя она прыгает, то и дело оступаясь и задевая правую ногу.

– Давай чуть отдохнем. – Ника, запыхавшись, остановилась.

– Давай. – Кирилл выдохнул. – Фу, устал.

Они сели на большой валун, поросший живописным желтоватым лишайником. Он рос неровно, создавая удивительные узоры. Вот чье-то лицо, удивленно открытый рот, прищуренные глаза, вот кошка с тремя лапками, вот выброшенный вперед кулак… Ника погладила приятный теплый камень и посмотрела на Кирилла.