Бриллиант из крокодиловых слез

– Сейчас же отпустите! – кричал Валентин Петрович и изо всех сил дрыгал ногами. – Я доктор наук! Я профессор! Я член ученого совета кафедры сравнительной антропологии! Я лауреат международной премии имени капитана Кука! Меня нельзя есть в соответствии с четвертым параграфом Женевской конвенции! Я почетный член вашего племени! В конце концов, я старый и невкусный!..

Но все его слова не производили на сотрапезников никакого впечатления.

Барабаны забили с удвоенной силой, и члены племени козюмбра, предчувствуя богатое угощение, затянули самую унылую из своих народных песен.

От этой песни Валентин Петрович проснулся.

В первый момент ему показалось, что ровным счетом ничего не изменилось. Его куда-то несут, он обмотан веревками, как праздничный поросенок, и на голове у него мешок. Правда, теперь ему было не так жарко, как во сне. Скорее даже холодно.

– Я почетный член вашего племени! – закричал несчастный профессор.

Точнее, только хотел закричать.

Здесь, наяву, его рот оказался заклеен широким куском клейкой ленты, поэтому вместо крика у профессора получилось нечленораздельное мычание.

– Заткнись, Слон! – прикрикнул грубый голос, и жесткий кулак бесцеремонно ткнул профессора в бок.

– Слон? – хотелось возмутиться Валентину Петровичу. – Вы ошиблись! Я не тот, кто вам нужен!

Но и эти слова превратились в мычание. Похитители еще раз ударили профессора чем-то твердым и прибавили шагу.

Они миновали длинный коридор, затем остановились. Послышалось негромкое ровное гудение, и Валентин Петрович понял, что его везут в лифте.

Они уже снова куда-то шли, только не так долго.

Теперь профессору стало еще холоднее. Вероятно, его вынесли на улицу. Что-то хлопнуло, скрипнуло, и связанную жертву бросили на твердую поверхность. Раздался металлический лязг, и Валентин Петрович скорее догадался, чем почувствовал, что над ним захлопнулась металлическая крышка.

Судя по всему, крышка багажника автомобиля.

Совсем скоро его догадка подтвердилась. Послышалось ровное гудение мотора, и они куда-то двинулись.

Профессору было холодно, жестко и страшно.

При каждом резком повороте он перекатывался по дну багажника и ударялся о его стенки.

К счастью, ехали недолго. Машина остановилась, и Валентин Петрович вздохнул с облегчением. Правда, он тут же понял, что это преждевременная радость: они всего лишь доехали до ворот больницы.

Снаружи донеслись приглушенные голоса:

– Что, снова вызов? Еще одного убогого привезете?

Мелодичный женский голос что-то ответил, но профессор не разобрал слов. Конец сказанного потонул в раскатах хохота.

Мотор снова заурчал, и опять начались его мучения. Профессор перекатывался по дну багажника, то и дело ударяясь о какие-то жесткие предметы. Скоро все его тело превратилось в сплошной синяк. Вдобавок ему становилось все холоднее. Больничная пижама нисколько не грела, а металлический багажник был до того холодным, как будто машина всю предыдущую неделю колесила по Арктике.

Профессор уже пожалел, что он не во сне, там, по крайней мере, его мучения закончились бы намного быстрее. Там его просто давно съели бы соплеменники. И потом, там ему не было бы так холодно.

Машина снова затормозила, и профессор в очередной раз ударился о какой-то металлический выступ. На этот раз мучительное путешествие, кажется, завершилось.

Татьяна Петровна привычно вздохнула и захлопнула за собой дверь хозяйской квартиры.

– Идем уже, несчастье мое! – сказала она белому американскому бульдогу.

Тот жизнерадостно завертел обрубком хвоста и устремился вниз по лестнице. Татьяна Петровна ловко зацепила поводок за перила и нажала кнопку лифта.

– С тобой шею свернешь! Силушки-то немеряно!

Лифт в старом доме был маленький и неудобный, бульдог едва в нем помещался. Снизу раздавались голоса, среди которых Татьяна Петровна без труда различила ненавистный бас генеральши Недужной. Бывшая генеральша всегда оказывалась в центре событий, ей до всего было дело, она привыкла управлять двором, как раньше управляла дивизией покойного генерала. Во всяком случае, ее подчиненные мужа боялись намного больше, чем самого командира дивизии.

Надо отдать должное генеральше: во дворе был порядок, как на плацу. Дворничиха Зинаида мела дорожки по три раза в день. На детской площадке стоящие в ряд песочницы были заполнены песком ровно на две трети, а лавочки выкрашены в защитный цвет, столь близкий сердцу бывшей генеральши. С нарушителями порядка и чистоты Недужная вела беспощадную войну. Она клеймила их позором, громогласно перечисляя провинившихся. Она периодически жаловалась в домоуправление (там ее тоже боялись не меньше, чем комиссий из вышестоящей организации). Наконец, она вывешивала на стене «молнии», где под броским заголовком «Они позорят наш двор!» помещала список жильцов, имевших несчастье попасться ей на глаза в момент совершения неблаговидного поступка.

К неблаговидным поступкам генеральша относила непопадание оберткой от мороженого в урну, а также детские рисунки мелом на асфальте, невинное забивание «козла» и выгул собак. Увидев собаку, опрометчиво спущенную хозяином с поводка, генеральша поднимала такой крик, что голуби срывались с места дружной стаей. К голубям у генеральши был отдельный счет, вот только они совсем ее не боялись по причине врожденной глупости и способности к полету.

С владельцами собак у генеральши был разговор короткий: собака должна гулять в положенном месте, и точка. А что в старом районе положенных мест очень мало и они далеко, генеральшу совершенно не волновало.

Собачники пытались кричать о любви к братьям нашим меньшим, а также умилостивить генеральшу мелкими подарками. Ничего не помогало – мадам Недужная была тверда и неподкупна.

Собаки тоже пробовали защищаться. Они лаяли, рычали, а питбуль из третьего подъезда однажды даже осмелился ухватить генеральшу за рукав зимнего пальто. Последовал грандиозный скандал, после чего у питбуля в результате стресса пропали все бойцовские качества, и его хозяин, местный бандюган Вовчик, вынужден был отправить собаку к бывшей теще в деревню, подальше от людей.

Ротвейлер Лукашовых из седьмой квартиры, гавкнувший спросонья на генеральшу на полутемной лестнице, на нервной почве заработал аллергию на мясную пищу.

Такса профессора Печникова едва не попала под машину, когда шарахнулась в ужасе от генеральшиного рыка во дворе.

В результате проведенных мероприятий кое-кто из собачников переехал, а остальные держали своих четвероногих друзей подальше от грозной вдовы.

Исключение составлял американский бульдог, принадлежащий как раз той семье, куда Татьяна Петровна нанялась в домработницы. Звали бульдога Моня – так сократили длинное и совершенно непроизносимое имя, которое значилось в собачьем паспорте.

По мнению Татьяны Петровны, а также всей дворовой общественности, несмотря на чистопородный паспорт, Моня был клиническим идиотом. Он никого не слушался и совершенно никого и ничего не боялся. Всех и каждого, кто попадался ему на пути, он встречал широкой улыбкой на слюнявой морде, будь то дворничиха Зинаида с метлой, джип бандюгана Вовчика, асфальтовый каток или сама генеральша Недужная. Когда генеральша начинала орать, что собака без намордника, Моня думал, что с ним играют, и вторил ей веселым лаем. Когда ему удавалось сорваться с поводка, он нарезал круги по двору, сшибая по дороге маленьких детей и нерасторопных старушек, валялся в песочницах, после чего отряхивался непременно в подъезде на чисто вымытом Зинаидой полу.

Вдобавок ко всему Моня гадил. Гадил везде: на дорожках, на газонах, на клумбе с бархатцами, которые посадила под своим окном старушка Семенова. Гадил даже на детской площадке под грибком. Перевоспитать Моню было нельзя, и хозяин давно махнул на него рукой.

Все неприятности доставались Татьяне Петровне. Это она оправдывалась перед генеральшей, она умасливала взбешенную Зинаиду коробкой конфет, ей пришлось перекапывать клумбу и утешать старушку Семенову. Одним словом, американский бульдог Моня был кошмаром ее жизни, и не раз уже Татьяна Петровна подумывала отказаться от места, хоть и жаль было терять такую работу: хозяева не жадные, целый день на службе, особой грязи в квартире нет…

Лифт, как обычно, застрял где-то между четвертым и пятым этажами. Татьяна Петровна свесилась вниз, рискуя свалиться, и разглядела генеральшу Недужную в красной стеганой куртке. Генеральша громко переругивалась с диспетчером. Татьяна Петровна вздохнула и потащила Моню обратно в квартиру. Тот возмущенно упирался. По коридору и через кухню она проволокла бульдога к двери черного хода. Татьяна Петровна не любила черную лестницу: там жили кошки, которых Моня пытался гонять. Кошки себя в обиду не давали, и дело не раз кончалось расцарапанной до крови мордой.

На этот раз, однако, никто им навстречу не попался, и они благополучно выкатились во двор. Во дворе было пустынно: дети в школе, родители на работе, а старушки сидят по домам по случаю плохой погоды.

Разумеется, Моня тут же потянул ее в лужу. Татьяна Петровна представила, сколько грязи придется счистить с хозяйских полов, ковров и с самого пса, и в который раз дала себе слово как можно скорее заняться поисками другой работы. Она дернула поводок к себе, Моня затормозил всеми четырьмя лапами, поднял облако брызг, весело залаял и бросился к стене.

Татьяна Петровна приняла боевую стойку. С этой стороны дома три двери вели в подвал. Две из них были заперты наглухо, одной пользовались сантехники. К подвалу Моня проявлял живейший интерес и давно облюбовал его для особо изощренного хулиганства.

Однако Татьяна Петровна была начеку. Она намотала поводок на руку и решила, что не сдастся. Они миновали первую дверь. Перед второй Татьяна Петровна собрала все силы, но мерзкий бульдог вдруг бросился ей под ноги. Она споткнулась, упала на колени и, чтобы не свалиться в лужу, выпустила из рук поводок. Моня торжествующе гавкнул и устремился на поиски приключений.

– Ах, чтоб тебя! – только и могла выговорить бедная Татьяна Петровна.

Но с псом вдруг стало твориться что-то странное. Вместо того чтобы нестись по двору, он затормозил у последней двери в подвал и удивленно принюхался. Потом сел на задние лапы и захлопнул пасть, так что даже слюна из нее больше не текла.

– Моня, – позвала Татьяна Петровна без особой надежды на успех. – Иди сюда, паршивец!