– Вы перенесли большое горе, – сочувственно произнесла мадам Айша, приглядываясь к нему. – Но вы сильный человек, и вы справитесь… а что вы потеряли? Вещь? Или, может быть, домашнего любимца?
– Не совсем. – Павел внимательно следил за лицом гадалки. – Я потерял друга.
– Друга? – Женщина явно насторожилась. – Но это не совсем то, чем я обычно занимаюсь… хотя, конечно, можно попробовать. У вас есть какая-нибудь его вещь?
– Нет, к сожалению. Но я могу его описать. Он рыжий, небольшого роста, но очень крепкий и широкоплечий. У него широкое лицо, а на левой щеке – шрам…
– Вот как? – задумчиво проговорила мадам Айша и взглянула на что-то за спиной Павла.
На что-то или на кого-то.
Павел попытался встать, повернуться, но не успел.
На его голову обрушился удар, и он погрузился в темноту.
Он снова бежал по лестнице, перескакивая через ступени, бежал, зная, что снова опоздает. Он влетел на четвертый этаж, рванул дверь квартиры и оказался в залитом кровью коридоре. Кровь была на всем – на стенах, на полу, на дверной ручке.
Это была дверь ванной комнаты.
Павел потянулся к ней и вдруг боковым зрением заметил движение у себя за спиной…
И пришел в себя.
Он лежал на холодном бетонном полу. Прямо перед глазами у него стояли светло-коричневые ботинки на толстой рубчатой подошве. Выше имелись две ноги в черных узких джинсах.
– Очнулся, кажется! – проговорил наверху хриплый голос с кавказским акцентом. – Но для верности плесни еще!
На Павла обрушился поток ледяной воды. Он дернулся и попытался подняться, но тут же коричневый ботинок пнул его в живот.
Руки были связаны за спиной, голова мучительно болела.
– Теперь точно очнулся! – повторил хриплый голос и добавил что-то на незнакомом гортанном языке. В ответ откуда-то сзади раздался смех.
Павел напрягся и перекатился на спину.
Над ним стоял высокий черноволосый мужчина, до самых глаз заросший густой курчавой бородой. Чуть в стороне стоял еще один – помоложе и без бороды. Павел мысленно сосчитал до десяти, сгруппировался, подтянул ноги и резко ударил ими бородача в живот.
Точнее, он только хотел его ударить, потому что в том месте, где тот стоял секунду назад, уже никого не было.
Бородач зашел сзади и снова что-то сказал по-чеченски.
Второй человек осторожно приблизился к Павлу, нагнулся над ним, стараясь не попасть под удар, схватил его за воротник и рывком поднял на ноги. Судя по тому, как легко он это сделал, силища у него была неимоверная.
Павел попытался воспользоваться случаем и боднуть противника головой, но тот увернулся, развернул Павла и швырнул в металлическое кресло, привинченное к полу. В ту же секунду руки Павла прикрутили к подлокотникам.
Бородач что-то одобрительно произнес по-чеченски, подошел к Павлу спереди, уставился на него мрачным взглядом и проговорил:
– Ну и куда тебя девать? В мешок и в реку? Или в бетон закатать?
На такие явно провокационные заявления Павел предпочел не отвечать. Тогда бородач нагнулся и резко, сильно ударил Павла волосатым кулаком под ребра.
Дыхание перехватило, в глазах потемнело. Павел сжал зубы, резко, с шипением выдохнул, превозмогая боль.
– На кого ты работаешь? – спросил чеченец с терпеливой, просительной интонацией. – Слушай, ты лучше скажи, на кого работаешь, а то плохо будет! Понимаешь, очень плохо!
– На фирму «Задруж», – с трудом проговорил Павел. – Штаб-квартира в Сплите…
– Ты меня лучше не серди! – окрысился бородач. – Я этого не люблю! Ты пойми, дурак-человек, все равно ведь все расскажешь, только мучиться дольше будешь!
– Кто вы такие? – спросил Павел, немного отдышавшись. – Чего вы от меня хотите? Вы меня, наверное, с кем-то перепутали!
– Ну да, конечно! – Бородач выпрямился и снова что-то сказал по-своему напарнику.
Тот разразился длинной раздраженной тирадой.
– Вот и я так считаю, – согласился бородач и повернулся к Павлу: – Ты к девке из бара ходил? Ходил. Про Усмана спрашивал? Спрашивал. К Айше пришел? Пришел. Так что ни с кем мы тебя, дурак-человек, не перепутали. Это ты дорогу перепутал, пошел туда, куда не следовало. Зачем про Усмана спрашивал? Хочешь на него дело это повесить? Хочешь на всех нас дело это повесить? Никак не получится, дурак-человек! Мы этого человека не убивали!
Чеченец выпрямился, потер одну руку о другую и яростно сверкнул глазами:
– Нам его убивать зачем? Он нам как брат! Он – правоверный, мусульманин, нашего Ахмата друг! А его хотят на нас повесить, чтобы поссорить с англичанами…
Внезапно, с резким хриплым выдохом, он снова впечатал кулак в живот Павла. Ощущение у Павла было такое, будто ему выстрелили в живот из базуки. Комната поплыла перед глазами, воздух стал жестким и колючим, как битое стекло. Павел задержал дыхание, затем медленно, экономя силы, втянул сырой холодный воздух. Ноздри жадно расширились, в голове немного прояснилось.
– На кого ты работаешь? – вполголоса, доверительно и почти дружески спросил чеченец.
– На фирму «Задруж», – едва слышно выдохнул Павел. – Маломерные суда, катера и яхты… хочешь яхту с большой скидкой? Могу посодействовать… хорошую океанскую яхту, с большой каютой и всеми удобствами…
– Издеваешься, да? – На лице чеченца появилось выражение детской наивной обиды. – Это нехорошо. Я не люблю, когда надо мной издеваются. В наших горах можно целое кладбище собрать из тех, кто на меня косо посмотрел… нет, ты совсем дурак!
Он прищурил глаза, словно раздумывал, и наконец вздохнул как бы с сожалением:
– По всему видать, что по-хорошему с тобой не получится… а мучить тебя… я солдат, я не палач, мне это не по душе…
– Так что – неужели отпустишь меня? – с сомнением поинтересовался Павел.
– Зачем отпустишь? – Чеченец поднял брови. – Ты же мне ничего не сказал… нет, дурак-человек, я тебя Шамилю отдам… Шамиль – он зверь, ему людей мучить – как песню петь. У него от чужой боли душа радуется. Так что ему ты все расскажешь. Одно плохо – после него тебе уже жить нельзя будет. Он с людьми такое делает – я сам иногда нервничаю, спать не могу, есть не могу…
Бородач выпрямился, отступил на шаг и громко щелкнул пальцами, как будто подзывая официанта.
Его напарник что-то крикнул по-чеченски, и сзади, за спиной Павла, тяжело скрипнула железная дверь.
Павел не мог видеть того, кто вошел в комнату, но слышал его медленные, тяжелые шаги и шумное дыхание.
Шаги приближались, и в душе Павла зашевелился темный мистический страх. Всегда невидимая, загадочная опасность кажется неизмеримо страшнее опасности очевидной…
Наконец шаги приблизились, и Павел увидел Шамиля.
Это был человек не очень большого роста, но с чудовищно широкой грудью, выпуклой и круглой, как пивная бочка. Руки его свисали почти до земли, как у гориллы или орангутанга, и заканчивались кулаками, огромными и тяжелыми, как две кувалды. Но самым страшным было его лицо. Собственно, это было не лицо, во всяком случае, не человеческое лицо, а темное, коряво и неумело заштопанное месиво из мяса, костей и сухожилий, из которого мрачно и непримиримо горел единственный черный глаз.