Прятки с тенью

– Но она стала золотой! – проговорил виконт удивленно.

Остальные гости сгрудились вокруг него, разглядывая удивительную монету.

– Да, это та самая монета, – подтвердил виконт. – Так вы и впрямь владеете секретом превращения обычных металлов в золото?

– Древняя наука Востока заключает в себе много удивительных знаний! – уклончиво ответил человек в черном и тут же заговорил с дамой в платье бледно-лилового шелка.

– Разве вы не слышали, мой друг, – вполголоса сказал виконту барон де Брей, толстяк с некрасивой родинкой на левой щеке, – несколько лет назад граф Калиостро находился при дворе герцога Голштинии. Герцог в то время пребывал в очень стесненных обстоятельствах, он не мог заплатить даже своим офицерам. Так представьте, после посещения Калиостро герцог расплатился со всеми своими кредиторами, да еще начал строительство нового дворца!

– Вы хотите сказать, барон, что господин Калиостро изготовил для герцога золото?

– Я ничего не хочу сказать, кроме того, что я уже сказал!

– Кстати, барон, этот господин Калиостро называет себя графом, так вот не знаете ли вы, имеет ли он для этого основания?

– Кто его знает! – протянул де Брей, насмешливо прищурившись. – Ведь он прибыл из Италии, а там каждый цирюльник именует себя графом, каждый торговец рыбой – маркизом… это мы с вами можем проследить своих предков до времен Людовика Святого… кстати, виконт, видели ли вы ту молодую особу в голубом платье?

– Ту, что беседует с графиней де Бревиньен?

– Да, именно ее! Так вот, я слышал, что она происходит из рода Валуа. Можете себе представить? В ее жилах течет кровь королей!

– Никогда бы не подумал! – виконт пристально взглянул на молодую женщину. – Отчего же я никогда прежде не видел ее в Версале?

– Ее отец умер в нищете, сама она с сестрой попала в сиротский приют, где ее и нашла графиня. Ее зовут Жанна де Ламотт, иногда она подписывается как графиня де Ламотт-Валуа.

Калиостро тем временем разговаривал с дамами, сопровождая свои слова плавными жестами красивых ухоженных рук:

– Нет, сударыни, я не верю в разговоры о секрете вечной молодости! Можно, конечно, надолго сохранить телесное здоровье и красоту, но вечная молодость – это миф, легенда… так я и сказал Аристотелю, когда у нас зашел об этом разговор…

– Что? – перебила его баронесса де Субиз. – Я не ослышалась? Вы имели счастье беседовать с Аристотелем? Но как это возможно?

– Ах, баронесса, – Калиостро сдержанно улыбнулся, – кажется, я сболтнул лишнее. Простите меня, сейчас не время и не место для подобных откровений. Может быть, когда-нибудь в другой раз, в более доверительной обстановке…

Барон де Брей поймал за локоть проходившего мимо него слугу Калиостро и вполголоса спросил его:

– Послушай, любезный, неужели твой господин и вправду жил во времена Аристотеля?

– Извините, ваша милость, – отвечал слуга, почтительно поклонившись барону, – к моему прискорбию, я не могу этого знать, ибо служу господину графу только последние четыреста лет.

С этими словами он ловко увернулся и скрылся в соседней комнате.

Барон проводил его удивленным взглядом.

Жанна де Ламотт покинула дом баронессы одной из последних. Простившись со своей благодетельницей графиней де Бревиньен, она села в закрытый экипаж и велела вознице возвращаться домой.

Однако едва экипаж тронулся, она увидела в его темном углу человека, закутанного в черный плащ.

Жанна вскрикнула и хотела остановить возницу, но незнакомец отбросил плащ и поднес палец к губам.

Жанна узнала итальянского графа, который только что развлекал гостей баронессы.

– Это вы? – проговорила женщина раздраженно. – Вы меня напугали. Извольте объясниться – что вам от меня нужно?

– Думаю, вы не очень испугались, – ответил Калиостро с едва уловимой улыбкой. – Думаю, вы вообще не из пугливых. Тем не менее, мадам, приношу вам свои извинения. Но мне нужно было поговорить с вами, и поговорить без свидетелей.

– Что ж, говорите, – глаза Жанны блеснули в полутьме экипажа, – но имейте в виду – я порядочная женщина и не потерплю никаких сомнительных намеков…

– Боже упаси! – Калиостро поднял красивые руки. – У меня ничего такого и в мыслях не было. Я хочу сделать вам деловое предложение.

– Деловое?

– Именно! Ведь вы хорошо знакомы с его преосвященством кардиналом де Роганом, князем-епископом Страсбурга…

– Что за намеки! – вспыхнула Жанна. – Меня связывает с его преосвященством самая чистая дружба! Он заботится о моей душе…

– И я о том же! – перебил ее Калиостро. – Он заботится о вашей душе, вы – о его кошельке… но я хочу сказать вам, мадам, что кардинал не слишком богат. Так что вы не сможете при его помощи поправить свои дела.

– Да как вы можете! – горячилась Жанна. – Он – прелат, слуга Церкви…

– Бла-бла-бла! – замахал руками Калиостро. – Мадам, оставьте этот тон! Мы с вами одного поля ягоды, и я предлагаю вам выгодную сделку. Мы можем заработать большие, очень большие деньги! Больше миллиона ливров!

– Больше миллиона? – Глаза Жанны вспыхнули, как два драгоценных камня, но тут же в голосе ее прозвучало недоверие: – Но вы только что сказали, что кардинал не богат. У него нет миллиона!

– У него – нет, но я расскажу вам, как можно заработать на вашей… м-м-м… чистой дружбе с кардиналом. Я хочу вкратце рассказать вам историю создания одного удивительного ожерелья. Бемер и Бассанж, два богатейших французских ювелира, объединили свои таланты и свои богатства, чтобы изготовить бриллиантовое ожерелье необычайной ценности и красоты. Ожерелье это было предназначено для последней фаворитки Людовика Пятнадцатого графини Дюбарри. Однако, когда ожерелье уже было изготовлено, король скоропостижно умер, а его фаворитка в одночасье лишилась всех своих сказочных богатств. Ювелиры остались ни с чем, точнее – с бесценным ожерельем, для которого весьма трудно было найти нового покупателя. Цена ожерелья составляет примерно полтора миллиона ливров. Заплатить такую цену могут только несколько человек в Европе – английский король, император Австрии и, возможно, еще кто-то из владетельных особ. Ювелиры хотели было предложить ожерелье молодой королеве Марии-Антуанетте, но финансы Франции находятся в расстройстве, и королева не решилась просить у Людовика Шестнадцатого такую баснословную сумму на новое украшение. И если в этой ситуации на сцене появится кардинал де Роган, представитель одной из старейших и самых влиятельных дворянских семей Франции, который предложит выступить посредником между ювелирами и королевой, то, разумеется, ювелиры, которые уже отчаялись продать ожерелье, ухватятся за эту возможность…

Я проснулась глубокой ночью. Долго не могла понять, где я, пока не сообразила, что заснула прямо на диване за чтением найденной тетрадки. И снились мне дамы в напудренных паричках, мужчины в расшитых золотом камзолах, богато убранные покои и золоченые кареты с запряженными цугом лошадьми.

Печка прогорела, но в комнате было относительно тепло. Я завернулась поплотнее в одеяло и заснула до утра, положив тетрадку под подушку.

Утром батареи были теплыми. Я с благодарностью погладила печку по красивому выпуклому боку – все же она помогла мне пережить эту ночь – и решила продолжить поиски работы. Денег оставалось совсем мало, скоро даже на самую скромную еду не хватит.

Новый, находящийся в стадии организации телевизионный канал находился у черта на куличках. Нужно было долго ехать на метро до конечной станции, а там еще на маршрутке минут двадцать. Ужасно не хотелось ехать, да еще наудачу, без предварительной договоренности, почти без надежды на успех. При моей невезучести наверняка проезжу зря. Но я решила не поддаваться унынию и лени, а действовать, как лягушка из басни.

В школе учительница нам без конца приводила пример, как две лягушки упали в сметану. Одна смирилась со своей участью, опустила лапки и пошла на дно, а вторая до того добрыкалась, что сбила из сметаны твердое масло и вылезла наружу. Так что если у меня плохо с умом, то попытаемся взять упорством.

Итак, я по-быстрому набросала кое-что на лицо и перед тем, как выскочить из дома, оглядела комнату. При дневном свете она выглядела неопрятной. Щепки на полу, скомканное одеяло на диване, разоренная печка…

На столе лежала жестяная коробка с надписью: «Ландрин». Теперь я узнала и это слово, и картинку на крышке. В заново отделанном Елисеевском магазине висел такой плакат, срисованный со старинного. Ландрин – это были такие леденцы. Я наскоро прибралась в комнате, коробку убрала в тайник и закрыла его, а тетрадку прихватила с собой, чтобы было что почитать в метро.

Я прокляла все на свете, пока искала этот несчастный телевизионный канал.

Офис располагался в самом обычном девятиэтажном жилом доме, на первом этаже. Не то там была раньше мастерская по ремонту обуви, не то парикмахерская, не то детская танцевальная студия, теперь же возле двери стоял расторопный мужичок в рабочем комбинезоне бывшего синего цвета и прибивал вывеску. Прибивал криво, о чем я не преминула ему сообщить, проходя мимо.

– Ничего, это ненадолго, – не обиделся он, – скоро в отдельное здание переедем.

Я обрадовалась и проскочила в дверь. Но дальше дело застопорилось, потому что обжора Танька Бочкина даже не сказала мне, к кому можно обратиться. Не стоять же посреди помещения и орать: «Люди! Возьмите меня на работу!»

Запросто выгонят.