Игра на нервах для одинокого ценителя

– Удачи вам, – тихонько сказала я женщине напротив и пошла к выходу.

На улице шел дождь – мелкий и нудный, как раз по моему настроению. Прямо возле двери располагалась огромная лужа, очертаниями напоминающая озеро Байкал. Кстати, если и дальше вместо зимы будет продолжаться этакое безобразие, то лужа вполне может достичь и размеров Байкала.

Моего драгоценного и след простыл. Разумеется, он и не собирался подвозить меня, да я и сама бы к нему в машину не села. Это нужно нисколько себя не уважать!.. Я глубоко вдохнула сырой холодный воздух, натянула поглубже капюшон и отважно шагнула в лужу.

Чтобы срезать дорогу до маршрутки, нужно было пройти через скверик. И вот там, на мокрой садовой скамейке, я увидела скорчившуюся фигуру. Женщина сидела, закрыв лицо руками, и поза ее выражала такое глубокое отчаяние, что я просто не смогла пройти мимо. Согласитесь, не станет нормальный человек просто так рассиживаться под ледяным дождем. Стало быть, либо сердце прихватило, либо ограбили.

Я шагнула к скамейке и тронула женщину за плечо.

– Простите, вам плохо? Может быть, вызвать «Скорую»?

Не отрывая рук от лица, она замотала головой.

– Сумку вырвали? – продолжала настаивать я. – Незачем так отчаиваться, я могла бы одолжить вам немного денег, дать позвонить по мобильному…

Я замолчала, потому что вдруг как будто узнала ее. Курточка была светлая, отороченная бежевой норкой, светлые пышные волосы, сапоги на высоченных каблуках…

Не может быть!

Но женщина наконец отняла руки от лица – только для того, чтобы отмахнуться от назойливой приставалы, и тут я увидела блондинку, которую только что наблюдала в суде. Собственно, узнать ее можно было только по одежде, и я не сумела сделать этого раньше только потому, что совершенно не ожидала увидеть ее здесь, на грязной скамейке…

Что касается лица, то оно изменилось до неузнаваемости. Где гладкая кожа, где безмятежный лоб без единой морщинки, где высокомерный взгляд и насмешливо улыбающийся рот? Теперь она выглядела опустошенной и постаревшей, кожа приобрела нездоровый серый оттенок, тушь размазалась, уголки рта печально опустились. Словом, передо мной была женщина во власти неизбывного горя.

– Это вы? – пролепетала я. – Но что…

Она поглядела внимательнее, во взгляде проступила некоторая осмысленность. Вряд ли она меня узнала – там, в коридоре суда, она смотрела поверх голов, где уж заметить мою скромную персону. Скорее сообразила, где мы могли встречаться. Она тяжко, прерывисто вздохнула, явно стараясь удержать слезы, и достала из кармана мятый носовой платок. Взглянув на него, покачала головой, и слезы снова полились градом. Так бывает: вроде бы успокоился человек, но любая досадная мелочь способна вновь вызвать рыдания.

Я поскорее протянула ей бумажную салфетку. Дождь усилился, да еще ветер бросал ледяные струи прямо в лицо, а ноги промокли сразу же, как только я шагнула в лужу у дверей суда. Я поежилась и сказала как можно убедительней:

– Вам нельзя тут сидеть. Простудитесь и заболеете, вон какой дождина!

– Ах, мне все равно! – ответила женщина, и было видно, что она не врет и не преувеличивает. – Какое это теперь имеет значение!

«Зато мне не все равно, – подумала я, – если я схвачу воспаление легких, кто станет со мной возиться?»

В конце концов, человеческое участие и стремление помочь ближнему должны иметь свои пределы. Не в таком я положении, чтобы нянчиться с совершенно незнакомой женщиной, тем более что она сама этого не хочет.

Очевидно, блондинка уяснила для себя кое-что из моего красноречивого молчания. Она снова тяжко вздохнула и с трудом поднялась на ноги.

– Идем, у меня тут поблизости машина.

Машина оказалась очень неплохой новенькой «Маздой» третьей модели, в чем я совершенно не сомневалась, – понятное дело, такая женщина на старых «Жигулях» ездить не станет. Я уселась рядом с блондинкой – уж очень замерзла и отсырела в скверике. Она бессильно опустила голову на руль и затихла. В конце концов, мне все это порядком надоело – время бежит, мне домой надо, меня Бонни ждет, волнуется за меня, да и самой хочется есть, пить и принять ванну, чтобы смыть с себя всю горечь сегодняшнего мероприятия.

Я пошевелилась, намереваясь открыть дверцу и уйти, блондинка подняла голову, я даже содрогнулась – такая у нее в глазах стояла тоска.

– Я не могу… – пробормотала она прерывающимся голосом. – Я этого не переживу!

Ну вот, опять – двадцать пять, поехали по новой!

– Слушай, да что случилось? – не выдержала я. – Нельзя же так душу рвать из-за…

– Из-за пустяков, ты хотела сказать? – вскинулась она. – Может быть, это для тебя развод – пустяки, а я просто не переживу, я умру!

– Так это ты из-за развода так переживаешь? – Сегодня до меня все доходило с трудом. – Слушай, подруга, ты серьезно? Из-за этого… пожилого…

– Я люблю его! – закричала она страстно. – Люблю больше всего на свете! Больше жизни!

– А чего ж ты тогда так себя вела? – У меня отвисла челюсть.

– Как? – Она усмехнулась одним углом рта. – Высокомерно? Вызывающе?

– Ну да…

– Из гордости… – вздохнула она, нашаривая в «бардачке» сигареты. – Чтобы он ничего такого не подумал.

– Так это он тебя бросил? – сообразила наконец я. – А я думала, это ты его выдоила до конца и выбросила за ненадобностью, как старую ветошь…

– Не смей так говорить! – В глазах зажегся нездоровый огонь. – Он лучше всех, лучше всех! Мы все не стоим его мизинца!

– Ну-у… – Я на всякий случай отодвинулась подальше. – А тогда – из-за чего вы развелись? Он что – другую нашел?

– Вроде того. – Она снова жалко усмехнулась.

– Слушай, может, ну его совсем, а? – предложила я. – Ну что ты себе сердце рвешь? Ведь теперь уже ничего не поправишь. Все равно развелись, раз он так решил…

– Это точно. – Она закурила, не предложив мне, да я, в общем, и не хотела.

– Все наладится потихоньку, ты отдохнешь, позабудешь все, начнешь заново, – приободрившись, продолжала я. – Денег-то хоть удалось с него содрать?

– Да при чем тут деньги? – отмахнулась блондинка. – Денег я добуду сколько нужно!

– Тебе легче, – в свою очередь вздохнула я.

– Вот этим и займусь, – решительно пообещала блондинка, загасив сигарету. – Уж запомнят они меня, на всю жизнь запомнят! Тебя куда отвезти?

Я пригляделась – руки у нее дрожали, глаза лихорадочно горели. Если честно, то не стоит ей вести машину, а мне не стоит с ней ехать. Однако дождь припустил вовсю, и я решила рискнуть, тем более что было совсем близко – тут же, на Васильевском.

Ничего не случилось. Блондинка вела машину уверенно, хотя и резко, так что меня слегка трясло на поворотах. Но вскоре я была возле дома, где жила последние восемь месяцев в обществе своего дорогого друга Бонни.

Бонни достался мне, можно сказать, по наследству от чужих людей. Его хозяева наняли меня в свое время в няньки на две недели отпуска, а сами погибли в автокатастрофе. Потом в нашей жизни на короткое время появился Иван, который и унаследовал Бонни вместе с квартирой. Потом Иван уехал работать в Штаты, оставив нас вдвоем с Бонни здесь, в этой же квартире. Откровенно говоря, мы оба очень довольны, потому что обожаем друг друга. Иван присылает деньги на собаку, но по некоторым обмолвкам в письмах я поняла, что у него кто-то есть там, в Америке. И очень может быть, что он со временем захочет завести семью, а в таком случае ему понадобится квартира. Или дом, как там у них принято. И тогда он решит продать жилье на Васильевском острове, так что нам с Бонни нужно как можно быстрее искать пристанище. Ничего, теперь, после развода, сделать это будет легче.

Я открыла дверь и оказалась в просторном и хорошо отремонтированном холле. Дом старый, позапрошлого века, поэтому в холле стояла статуя Фемиды, богини правосудия, – ее изображают с весами в руках и с завязанными глазами. Фемида – кошмар моей жизни, поскольку Бонни статую страстно полюбил: до того, что не может пройти мимо, не подняв на нее лапу (прошу прощения за подробности).

Сами понимаете, жильцы и уборщица очень такой привязанностью недовольны, пес плохо поддается воспитанию, так что мне приходится нелегко. Но эта странная тяга к правосудию – единственное темное пятно на наших с Бонни отношениях.

Стоя за дверью, я услышала ровный гул, потом кто-то бухнул чем-то тяжелым, так что двойная железная дверь содрогнулась, будто бумажная.

– Бонни, немедленно прекрати! – крикнула я.