Не заглядывай в пустоту

– Приехали, граждане, конечная остановка, дальше некуда! – объявил водитель.

– Типун тебе на язык! – огрызнулась толстая тетка в цветастой кофте. – Везешь людей хуже, чем дрова!

– Ничего, не все вам по курортам разъезжать, на песочке загорать, поглядите, как мы живем, может, совесть проснется! – рыкнул водитель в ответ.

Из открытой двери повеяло холодом. Людмила вздрогнула и запахнула тонкую курточку. Кто берет с собой на курорт теплые вещи? Она-то думала, что долетит до Петербурга, а там пройдет через вип-зал и водитель подгонит машину прямо к выходу. Даже приятно пробежать в босоножках три шага по холоду, чтобы потом в салоне, пахнущем кожей, всем телом ощутить благодатное тепло. И попросить водителя включить тихую музыку, и сидеть в полудреме, лениво наблюдая, как за окном машины пробегают освещенные ночные улицы…

– Что встала? Шевели ластами! – Красномордый мужик, что всю дорогу скандалил в самолете, больно ткнул ее сумкой.

Людмила подхватила свой не слишком набитый чемодан и двинулась следом. Ноги мерзли невыносимо. Хоть бы колготки догадалась взять, идиотка несчастная!

Трехзвездочный отель, как обещали в аэропорту, оказался двухэтажной бетонной коробкой с темными окнами. Горел только фонарь у входа, и то вполнакала.

Толкаясь и обгоняя друг друга, пассажиры бежали к дверям. По ногам мела самая настоящая поземка.

«Снег… – удивилась Людмила, – не может быть… Хотя сейчас конец октября, тут скоро наступит зима…»

Холл гостиницы был крошечным, а люди все прибывали и прибывали. Администратор, полная, с мелкозавитыми соломенными кудряшками, в бордовом форменном пиджаке, кричала визгливым голосом:

– Нету мест, нету, ну куда я вас положу, куда?

Красномордый неугомонный дядька и тут ввязался в скандал. Плакал ребенок, люди были злые и усталые после трудного полета. Внезапно Людмиле показалось, что комната задвигалась, пол и потолок поменялись местами, сердитые лица замелькали перед глазами, уши как будто заложило ватой, она замахала руками, пытаясь найти опору, уцепиться хотя бы за что-нибудь, чтобы не упасть на пол, потому что тогда уже будет не встать, толпа затопчет насмерть…

Опоры она не нашла, потому что толпа шарахнулась от нее, и даже в таком небольшом холле образовалось вокруг Людмилы пустое пространство. Она непременно упала бы на пол, она уже видела, как приближаются каменные плитки с грязными разводами, как вдруг сухая, но сильная рука удержала ее.

– Ну-ну… – сказал совсем рядом тихий голос, – не надо этого. Не ко времени вы в обморок падать наладились…

Людмила потрясла головой. Вату из ушей вытащили, теперь был слышен ровный гул, как будто она сидит на берегу моря. Лица перестали мелькать перед глазами, осталось одно лицо – внимательное и встревоженное.

Ее держала за руку немолодая женщина, высокая и худощавая. Волосы ее были забраны сзади в большой узел, глаза смотрели участливо и спокойно. Женщина была одета в темно-красный пиджак, такой же, как на администраторше, только на той он сидел как на корове седло, а на этой – как будто был сшит специально на заказ в дорогом престижном ателье у портнихи, к которой запись на полгода вперед.

– Вам нужно присесть… – заговорила женщина, и тут голос ее прервался, глаза удивленно расширились, рука, поддерживающая Людмилу, задрожала.

– Л-лида?.. – едва выговорила она непослушными, помертвевшими губами. – Лидуся?

– Вы ошиблись. – Людмила мягко, но настойчиво выдернула свою руку и повернулась, чтобы уйти.

Отец всегда говорил, что с такими людьми надо вести себя твердо.

«Ты не только красивая богатая женщина, – говорил он, – но еще и дочь публичного человека, облеченного властью. Поэтому всегда найдутся люди, которым от тебя что-то надо. Денег, иной помощи – похлопотать, выслушать, помочь с квартирой, устроить дочку в институт, отмазать сына от армии, напечатать графоманские стихи в толстом журнале. Простые люди думают, что ты, вернее я – все могу. Им не приходит в голову, что я-то могу, но не хочу этого делать. А которые чуть поумнее, те действуют более хитро. Ясно, что с незнакомцами ты разговаривать не станешь. Так они придумывают какую-то связь – дескать, когда-то вместе учились в школе, ходили в детский сад, жили в одном дворе. Им кажется, что знакомому трудно отказать. Вот и пользуются любым случаем – ах, привет, ты Люся? А помнишь Таню Иванову, с которой в десять лет на море отдыхала? Так это я… Всегда найдется какая-нибудь Иванова или Петрова… А если не прошло – ах, извините, обозналась, за другую Люсю вас приняла… Значит, выход только один – нет, вежливое, но твердое. Никого не помню, вы ошиблись, разрешите пройти…»

«И вообще я не Люся», – смеялась в таких случаях Людмила, но отец смотрел строго, он вообще человек серьезный, улыбается редко.

– Вы ошиблись, – повторила Людмила и сделала шаг в сторону.

Точнее, только хотела сделать. Но ничего не вышло, потому что вокруг стояли люди и буквально дышали ей в лицо. Странное дело, только что, когда ей стало плохо, вокруг мигом образовалась пустота, так что она вполне могла бы хлопнуться на грязный пол, а теперь в холле буквально яблоку негде было упасть.

– Постойте… – снова сказала женщина, – вы так похожи… Такого просто не может быть! Как звали вашу мать?

Людмила вздрогнула – при чем здесь мама? Что нужно от нее этой странной женщине?

Непрерывный шум прибоя в ушах наконец утих, Людмила взглянула на женщину в упор. Та тоже пришла в себя от удивления и смотрела теперь спокойно.

– Девочка… – сказала она тихо, и Людмила не успела возмутиться таким обращением, – дорогая моя девочка… Твою мать звали Лидия, не так ли? И она умерла очень давно, при родах…

– Откуда вы знаете? – против воли спросила Людмила, хотя буквально воочию видела перед собой гневное лицо отца – сколько раз он твердил, чтобы не вступала ни в какие разговоры. Ни с кем и никогда.

Но эта женщина смотрела так проницательно. Так… ласково. Никто никогда не смотрел так на Людмилу. Отец всегда глядел строго, даже в детстве, брат – насмешливо, высокомерно, муж – восхищенно и одобрительно, хороша, мол, как всегда. Но никто не смотрел ласково.

– Тебя зовут Людмила, так? – требовательно спросила женщина. – А фамилия? Как твоя фамилия?

– Соловьева, Людмила Соловьева.

Это была ее девичья фамилия, отец настоял, чтобы она не меняла ее в связи с замужеством, как будто знал, что долго оно не продлится. Так было и с Димкой, и с Антоном.

– Все сходится. – Женщина крепко взяла ее за руку. – Пойдем, нам надо поговорить.

Людмила позволила провести себя через толпу к стойке.

– Я ухожу, – сказала женщина потной встрепанной администраторше, – уже полторы смены отработала.

– Ах, идите, конечно, идите! – отмахнулась та. – Все равно ничего уже не сделать. Селить их некуда, пускай вповалку на полу спят.

– Куда вы меня ведете? – Людмила очнулась от ступора только у входной двери.

– Я живу тут рядом. До утра никаких самолетов не будет, да и утром вряд ли. Метель ожидается, и вообще.

Отцовский голос в голове Людмилы грозно говорил, чтобы немедленно отделалась от подозрительной незнакомки. Но что ее ожидает здесь, в этой гнусной гостинице? Ночь, проведенная на грязном полу. И наверняка привяжется какой-нибудь тип. Или уведут чемодан. Господи, она же должна позвонить отцу! Он все устроит.

Людмила нашарила в кармане курточки мобильник. Она отключила его в самолете. Люда торопливо нажимала кнопки, но мобильник был глух. Так и есть: разрядился. А зарядку она оставила в номере, ну да, совершенно о ней забыла, и немудрено в такой суматохе.

Людмила оглянулась на стойку, возле которой творилось уже форменное безобразие. Снова скандалил тот самый красномордый мужик, ему вторила визгливая тетка в цветастой кофте. По-прежнему орал ребенок, переходя уже в ультразвуковой диапазон. Нет, позвонить ей здесь точно не удастся. Ладно, придется рисковать. Может быть, у этой женщины есть телефон?

Ее спутница уже была в далеко не новом пальтеце и протягивала Людмиле серый пуховый платок.

– Накинь, застынешь совсем!

На улице появились уже мелкие сугробы. Людмила ступала прямо по ним, и ноги в босоножках ничего не чувствовали. Идти оказалось и правда близко, они обошли гостиницу, свернули в проход между домами, пролезли через дырку в дощатом заборе, Людмила не запоминала направление, зная, что в темноте все равно ни за что не найдет дорогу назад. Брат с детства утверждал, что у нее топографический кретинизм, отец соглашался, что она в трех соснах заблудится, ну и ничего, она не пропадет. Кому надо, маршрут для нее определят, доведут, довезут и ему доложат, что с дочкой все в порядке.

При отце Людмила всегда чувствовала себя маленькой неразумной девочкой.

– Пришли! – Женщина остановилась возле длинного двухэтажного дома.

Над единственным подъездом горела тусклая лампочка в проволочном каркасе. Женщина отперла дверь своим ключом, и они оказались в длинном, уходящем в обе стороны коридоре. Пахло щами и застарелым табаком.

– Витька, паразит, дверью не хлопай, у меня штукатурка сыплется! – тотчас заворчал хриплый голос из-за крайней двери.

Женщина поднесла палец к губам и осторожно прикрыла дверь. Однако обладательница хриплого голоса не угомонилась. Она возникла на пороге в длинной ночной рубашке и войлочных тапках примерно сорок пятого размера, как лыжи. Седые космы свисали по бокам морщинистого лица. Людмила невольно отшатнулась – до того старуха напоминала ведьму из сказки.