Волшебный компас Колумба. Неизвестный шедевр Рембрандта

– Ага, а потом залез в шкаф и там умер. Или наоборот – умер, а потом залез в шкаф. Тебе как больше нравится?

– Мне никак не нравится. Я вон головой шандарахнулся…

– Ну, это для тебя совсем не опасно – у тебя голова не является жизненно важным органом.

– Не знаю, а только кровь течет…

Хорек взглянул на своего невезучего напарника и сочувственно вздохнул:

– Ну, погоди, сейчас мы что-нибудь найдем, чтобы перевязать твою голову…

С этими словами Хорек прошел в соседнюю комнату. Матюша остался стоять посреди прихожей, опасливо оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам.

Оттуда доносился скрип мебели, звуки выдвигаемых ящиков, раздраженное бормотание Хорька. Потом скрипнула дверь, и наступила тишина.

– Хорек! – окликнул Матюша напарника. – Эй, Хорек, ты там?

Из соседней комнаты никто не отозвался.

– Эй, Хорек, ты чего молчишь? Ты чего не отзываешься? Ты прикалываешься, что ли, надо мной?

Напарник по-прежнему не издавал ни звука.

Тогда Матюша открыл дверь и заглянул в соседнюю комнату.

Хорька там не было, хотя видно было, что он там похозяйничал – дверцы шкафов открыты, ящики выдвинуты, на полу валялась разбросанная одежда. Наверное, Хорек искал бинты, не нашел их и пошел дальше, в следующую комнату.

Матюша открыл вторую дверь, опасливо заглянул в нее и вполголоса окликнул:

– Хорек, ты тут, что ли?

Ему никто не ответил. Матюша шагнул вперед и увидел прямо перед собой деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Он задрал голову и крикнул:

– Хорек! Ты там, что ли, наверху?

На этот раз в ответ на его голос со второго этажа донесся какой-то невнятный звук – то ли мучительный стон, то ли хрип, и снова наступила тишина.

– Эй, Хорек, ты там чего делаешь? – крикнул Матюша, но на этот раз ему никто не ответил.

Матюша еще долго прислушивался, ничего больше не услышал, однако решил осмотреть второй этаж и начал подниматься по лестнице.

Лестница скрипела под его внушительным весом, и этот скрип казался оглушительным в настороженной тишине дома. Матюша почувствовал, как по его широкой спине сползают капли ледяного пота.

Ему было страшно.

Вообще-то он был не очень труслив – не по причине врожденной храбрости или бесстрашия, выработанного годами тренировок, а из-за отсутствия воображения. Боялся он только двух вещей: собак и всего непонятного. Сейчас, к счастью, собаки в доме не было, зато здесь определенно происходило что-то непонятное.

Поднявшись на площадку верхнего этажа, бандит опасливо огляделся и снова окликнул своего напарника:

– Хорек, а Хорек! Ты здесь?

Снова он услышал какой-то приглушенный стон.

Этот стон доносился из-за небольшой двери, которая вела в помещение под скосом крыши – нечто вроде чулана или кладовой. Матюша дернул за дверную ручку – и дверь с громким скрипом открылась. За ней действительно оказался полутемный, заваленный хламом чулан. В дальней его стене было окно, но пыльное и маленькое, так что от него почти не было света.

Матюша протянул руку к выключателю, щелкнул кнопкой – и тут же лампочка под потолком ослепительно вспыхнула и с громким хлопком перегорела.

Бандит чертыхнулся. В чулане и без того было темно, а после яркой вспышки Матюша и вовсе почти ничего не видел. К счастью, на полу, буквально перед самой дверью, стоял старинный медный подсвечник на три свечи. В голове у Матюши внезапно всплыло совершенно незнакомое, непонятно откуда там взявшееся слово «канделябр».

Матюша достал из кармана зажигалку, зажег свечи и поднял канделябр над головой.

В чулане стало светлее. Бандит увидел, что небольшое помещение под завязку наполнено всевозможным никому не нужным барахлом. Здесь были старые чемоданы, коробки, ящики. Посреди чулана стоял детский трехколесный велосипед – в детстве у самого Матюши был точно такой же. Дальше, возле стены, стояла старинная швейная машинка с кованой станиной.

И там, на полу возле этой машинки, Матюша увидел Хорька.

Его тщедушный напарник лежал на полу в позе нерожденного ребенка, подтянув ноги к животу, и не подавал признаков жизни. Волосы на голове у него потемнели и слиплись – должно быть, от крови. На полу возле его головы темнела небольшая лужица.

Матюша перебрался через коробки и ящики, склонился над своим напарником и негромко позвал его:

– Хорек, ты живой?

Хорек не отозвался, и Матюша подумал, что он мертв.

Эта мысль вызвала у него в душе неожиданный отклик.

Они уже два года работали вместе, Хорек часто прикалывался над толстокожим напарником, высмеивал его обжорство и медлительность, но тем не менее Матюша успел привязаться к напарнику, и теперь его маленькие глазки наполнились теплой влагой.

– Хорек, кто же тебя так? – проговорил Матюша горестно и добавил с закипающей в душе яростью: – Найду гада, на куски его порву!

Впрочем, на место ярости тут же вернулась жалость к напарнику, он наклонился пониже и потрогал его плечо.

Хорек в ответ на это прикосновение шевельнулся и негромко, жалобно застонал.

– Так ты живой? – бурно обрадовался Матюша.

Он поставил канделябр на швейную машинку, поднял Хорька, порадовавшись при этом, что тот такой легкий, и понес его к выходу из чулана.

Когда он вышел в коридор, дверь чулана от сквозняка захлопнулась, и от сотрясения канделябр с горящими свечами упал на пол. Матюша этого не заметил, а если бы и заметил – не обратил бы внимания: его сейчас беспокоило только одно – как бы скорее доставить своего полуживого напарника в безопасное место, в место, где ему окажут помощь.

При падении две свечи погасли, но пламя третьей лизнуло сваленные на полу старые журналы. Сухая бумага вспыхнула как порох. С журналов огонь перекинулся на коробку с фотографиями, дальше – на ситцевую занавеску…

Как голодный зверь, пламя пожирало сваленный в чулане хлам, и голод его только усиливался. Через несколько минут огонь полыхал в комнате, как в доменной печи. Еще несколько минут – и от жара лопнуло стекло в маленьком окне, языки пламени вырвались наружу. От проникшего в комнату свежего воздуха огонь приобрел новую силу и кинулся пожирать соседние комнаты…

Матюша уже не видел, как пламя охватило весь дом Самохиных – он выезжал из коттеджного поселка, торопясь доставить своего друга и напарника в безопасное место.

Наконец Кристофоро покинул дом синьора Кастельнуово. Тот же рослый слуга по имени Петруччо, который привел его сюда, согласился проводить гостя до его дома. Они молча шли в ночной тишине, Кристофоро бережно прижимал к груди шкатулку черного дерева, предсмертный подарок синьора Кастельнуово.

Город был погружен в ту мрачную, безысходную тьму, которая наступает незадолго до рассвета. В эти предрассветные часы чаще всего посещают спящих ночные кошмары, тех же, кто не может заснуть, охватывает черное отчаяние. В эти часы чаще всего смерть приходит за человеком. В эти часы в каруджи – узких генуэзских переулках – орудуют ночные головорезы.