Амулет Великого Слона

«Ничего не делать, – прозвучал у нее в голове внутренний голос, – оставить все как есть. Как будто ничего не было… спрятать кулон и забыть про него».

Но бабушка всегда говорила, что брать чужое нехорошо. И Ася накрепко усвоила бабушкины принципы.

Значит, нужно этот кулон отдать.

Но кому? Отнести в полицию?

Ася вспомнила полицейского Витю, вспомнила его недоверчивый взгляд, его каверзные вопросы… И тот, второй, что был за рулем, головы даже не повернул, пока они везли ее до дома.

Они не поверили, что она видела самоубийство. Не захотели поверить. Значит, если она принесет тому же Вите этот кулон – в лучшем случае он положит его в самый дальний ящик своего стола и забудет там, а в худшем – подарит своей девушке.

Ася снова взглянула на странную вещицу.

Она показалась ей теплой, как живая плоть. И еще… в ней было что-то удивительно знакомое. Как будто Ася уже держала ее в руках – только когда-то давно, очень давно.

В детстве? В самом первом своем детстве?

Нет, еще раньше.

В другой жизни.

Да что за ерунда приходит ей сегодня в голову? Какая еще другая жизнь?

И вообще пора выбросить из головы эти глупые мысли и сосредоточиться на сиюминутных заботах. В порядок себя привести, душ принять. Потом прибраться в квартире и потихоньку собираться на работу. Ресторан «Замбези» открывается в шесть, но официанткам к пяти точно нужно быть. Все приготовить, столы накрыть, да мало ли еще что понадобится. Самсоныч – хозяин строгий, требует, чтобы все было по высшему разряду.

Ася подошла к зеркалу и провела расческой по волосам. Расческа у нее была металлическая, прочная, но и то ненадолго ее хватало.

«Твои кудри только лошадиным гребнем чесать», – приговаривала в свое время бабушка, пытаясь привести Асю, по ее же выражению, в божеский вид.

Раньше Ася распрямляла волосы в парикмахерской, но Самсоныч запретил. Ему нужно было, чтобы официантки выглядели так, как будто только что с пальмы слезли.

«Ресторан-то у меня африканский, – втолковывал он, – стало быть, сразу должно быть видно, что персонал оттуда, из Африки. Иначе у людей веры не будет во всю эту экзотику. А то в японских ресторанах наберут казахов да киргизок, а то еще из Якутии. А эта Синильга, может, и палочек-то для еды никогда не видала, не то что суши. Так какое может быть доверие к такому ресторану? А у меня все по-честному. Я тебя за внешность твою взял, так будь добра соответствовать!»

Платил Самсоныч неплохо, да еще чаевые перепадали, жить можно. Так что Ася не спорила, делала что велели. Сейчас можно волосы гладко заколоть – как получится, конечно, а уж вечером в ресторане она такую афру устроит. И губы помадой яркой накрасит, чтобы выпяченными казались. В уши – серьги в виде огромных колец, Самсоныч самолично выдал. Форма у них, конечно, смешная: юбочка коротенькая, топик, живот открыт. У Аси фигура хорошая, не стыдно показать. Клиенты поглядывают с удовольствием, кое-кто и по попе шлепнет, но Самсоныч этого не приветствует, у меня говорит, ресторан, а не бордель, к персоналу не приставать.

Так что внешность впервые помогла Асе в жизни. Раньше-то все больше колотушки да тумаки доставались. Еще обзывали по-всякому, не хочется вспоминать.

А благодарить за все надо папочку, которого Ася и не помнит совсем. Папочка ее был черный, как вакса, это такая штука, ботинки раньше чистили, бабушка рассказывала. И родом был вроде бы из Анголы, это такая страна в Африке. Асе-то все равно, что за страна, она в ней никогда не была и не собирается туда.

Приехал папаша оттуда, из своей не то чтобы Анголы, а может, и другой страны, учиться в институте. Да и познакомился с матерью на дискотеке. Она тогда на фабрике работала, детскую одежду шила. Красавицей была, это все признавали, у бабушки чудом сохранилась одна-единственная фотография, где мама в Новый год на сцене поет, прямо как артистка какая. И голос был неплохой, бабушка говорила.

Ася-то не помнит, чтобы мать пела, разве что колыбельные ей в самом раннем детстве. А потом голос у матери стал хриплым и неприятным, а когда кричит – визгливым.

В общем, стали мать с отцом встречаться, а потом мать забеременела Асей, а тут как раз отец диплом защитил. Оформили они брак да и уехали. Он на ней женился, потому что сына хотел, опять же красавица была писаная, как бабушка говорила. А она с ним связалась, потому что очень уж отличался от всех парней, кто за ней увивался. Те норовили облапать на танцах да под юбку залезть, а этот все же о ней как-то заботился, опять же при деньгах был, что по тем временам было немаловажно. Вещи какие-то привозил, сумку подарил такую красивую, что на нее посторонние люди оглядывались, хоть не носи совсем.

А самое главное… была в нем какая-то особенная красота, точне, даже не красота, а стать. Плавная, грациозная походка, красивый разворот плеч, гордая посадка головы.

Это бабушка рассказывала со вздохом. А у нее, у Маши-то, здесь и не было родных толком. Мать ее умерла от рака совсем молодой, отец – пьяница горький, с трудом его на работе держали, с женой они вечно скандалили, денег не хватало, мачеха Машу терпеть не могла, и та ей той же монетой платила. Так и жили.

Вот Маша и решила такую, с позволения сказать, жизнь изменить. Уехать далеко-далеко, чтобы все там было другое, непохожее на ее прежнее житье-бытье. Тут ведь один конвейер на фабрике чего стоит, после работы перед глазами только рукава да спинки пальтишек детских так и мелькают, рехнуться можно.

Уехали они, только не в Африку, а в одну латиноамериканскую страну, отец там работу нашел. Он по специальности строитель был, мосты строил, дороги, электростанции. Отчего он в Африку свою не поехал, Ася и знать не знает.

Она родилась в маленьком городке – в Гватемале? Или в Эквадоре? Или в Панаме? Они все время переезжали, как только у отца заканчивался контракт.

Первые ее детские воспоминания – это солнце, сухое, палящее, безжалостное. И еще пыль. Она не боится солнца и с удовольствием топчется в пыли, она такая мягкая, покрывает все теплым шелковистым слоем. Но тут же сильная рука матери хватает ее и затаскивает в полутемный дворик, он называется патио.

Там прохладно, пол выложен выщербленной каменной плиткой, по которой иногда пробегает шустрая серо-зеленая ящерица, застывает на полпути, сливаясь с рисунком плитки. В углу – кран с водой, которая стекает в растрескавшееся каменное корыто. Во дворике пусто и невыносимо скучно, потому что никого нет, только иногда выходит собачка сеньоры Лопес, у них общее патио.

Сеньора всегда одета в черное, а собачка – маленькая, беленькая и пушистая. Сеньора отчего-то не любит маму, она всегда неприязненно поджимает губы, встретив ее, а мама дома вполголоса называет ее старой ведьмой и облезлой вороной. Мама у Аси красивая, только все время нервничает и злится. На Асю, на отца, которого никогда не бывает дома, на солнце, которое своими лучами прожаривает ей мозг, на эту паршивую страну, вообще на жизнь.

Когда в доме появляется отец, они бурно скандалят, потом так же бурно мирятся, наутро опять скандалят, пока он не уедет снова. Ася в это время сидит в патио тихо-тихо и играет с тряпочной куклой или с разноцветными камушками, найденными на улице. Собачку сеньора Лопес в патио не выпускает, когда родители скандалят.

Иногда мама водит Асю в магазин или в кафе. Там она познакомилась с такими же, как она, домохозяйками, они сидят в кафе по полдня за чашкой кофе или за стаканом с прохладительным. Иногда пьют коктейли. Ася в это время тихонько сидит у столика. Мама дает ей поиграть разноцветными зонтиками от коктейлей.

Но однажды Ася поймала мячик, который бросил ей черноглазый смуглый мальчишка, кинула мяч обратно и побежала за ним. Они прибежали на какой-то двор, отгороженный от улицы красивой кованой решеткой, и там играли, очень здорово было бросать мячик об стенку. Он отскакивал все время в разные стороны, как живой.

Потом мальчишку позвала высокая толстая женщина с усами, и он убежал с ней, а Ася осталась одна в незнакомом месте. Она испугалась, что мама будет ругаться, вышла на улицу и побежала к кафе. Но кафе не было на месте, точнее, было, но только совсем другое, и там не было мамы, а сидели взрослые мужчины, которые громко смеялись и кричали грубыми голосами.

Ася только потом поняла, что шла в другую сторону. Тогда она испугалась ужасно и заревела в голос. Подошли люди, но Ася была слишком мала, чтобы объяснить что-то, тем более по-испански. Мама и сама-то не слишком хорошо знала этот язык.

Тогда кто-то догадался позвать полицейского. Полицейский был такой же толстый, с черными усами, очень похож на ту женщину с мальчишкой, только в форме, и пахло от него потом и табаком. Он цокал языком и качал головой, затем взял Асю на руки и понес куда-то. От прикосновения чужого дяди она заревела еще пуще.

И тут налетела на них мама – растрепанная, с глазами, едва не вылезающими из орбит. Выхватив Асю из рук полицейского, она побежала было прочь, но была остановлена твердой рукой. Ася по-прежнему ревела ревмя, мама шлепнула ее слегка, отчего Ася тут же заткнулась – привыкла уже. Однако полицейскому это не понравилось, он нахмурился и приступил к маме с вопросами. Потом их привели к большому зданию, Ася помнит, что рядом было много машин, а потом, когда маму увели куда-то, ласковая тетенька поила Асю сладким лимонадом.

Вечером вернулся отец, и разразился скандал. Орал и ругался в основном он, мама была непривычно тиха, даже плакала. Отец все показывал ей какие-то бумажки и никак не мог успокоиться.

С того времени мама больше не ходила в кафе, днем она сидела дома, спала или слушала музыку, вечерами укладывала Асю спать пораньше и уходила. А когда возвращалась, то пахло от нее чем-то незнакомым, приторно и резко. И еще духами – сильно-сильно, от чего Ася начинала чихать.

Но однажды Асе приснился кошмар – как будто она бежит по темной улице босиком, и мягкая пыль под ногами понемногу становится вязкой. И вот уже она едва может вытащить ноги, а пыли уже по колено, потом она доходит до живота… Ася проснулась с криком. В доме было темно и пусто. Она выбежала в патио, через некоторое время раздался лай, и вышла сеньора Лопес. Соседка увела Асю к себе, напоила теплым молоком и уложила на диван, прикрыв пледом.

Утром мама ругалась с сеньорой Лопес, та же еще сильнее поджимала губы. Когда вернулся отец, сеньора, надо думать, сообщила ему обо всем. И тогда, кроме скандала, отец поднял на маму руку. Ася слышала шум, потом мама выскочила в патио и стала под краном замывать кровь, которая текла по лицу.

Мама долго сидела потом дома, пока не сошли синяки, выходила только в магазин вечером, когда на улицах темнело. Потом тоже мало выходила, приспособилась сама делать коктейли.

Теперь она пила почти с самого утра. Сначала один коктейль, легкий, как говорила она сама, потом второй, потом следующий. Она очень красиво оформляла бокалы, тянула питье медленно, а Асе давала играть использованными зонтиками и соломинками.

К концу дня зонтиков было все больше. Ася тогда умела считать только до пяти, получалось несколько кучек. Иногда мама засыпала прямо на диване, Ася уже научилась снимать с нее туфли и подкладывать подушку под голову. Она также умела уже мыть бокалы и подметать пол. Когда мама спала днем, Ася выходила в патио с игрушками.

Сеньора Лопес теперь говорила с ней ласково, гладила по голове, но не сумела совладать со своим лицом, увидев множество зонтиков от коктейлей, с которыми играла Ася. Но теперь сеньора Лопес ничего не говорила папе, поскольку помнила, надо думать, что прошлое ее вмешательство закончилось дракой.

Отец узнал все сам. Обычно мама к его возвращению собиралась и приводила в порядок себя и дом. Но однажды он вернулся днем, страшно озабоченный, и застал свою жену пьяной и спящей на диване в несвежем расстегнутом халате. Рядом валялось несколько пустых бокалов с неизбежными зонтиками.

Ася в патио пускала кораблики в каменной раковине и не слышала, что сказал отец маме, когда растолкал ее. Все произошло очень быстро, отец собрал чемодан и ушел, бросив на стол несколько купюр и не взглянув даже на Асю.

Мама сидела на диване, вытаращив глаза и тряся головой, как будто отмахиваясь от невидимых мух. Тупо посмотрела на деньги и снова рухнула на диван. Ася разбудила ее вечером, потому что очень хотелось есть.

Очевидно, кое-что отложилось у мамы в памяти, потому что она очень оживилась, прихорошилась и сказала Асе, что теперь они свободны от этого черного урода и будут жить как хотят. Утром она повела Асю в кафе и по магазинам, купила ей красивую куклу с закрывающимися глазами, накормила мороженым и сладостями.