Белые ночи с Херувимом

До начала спектакля оставалось пятнадцать минут, и перед входом в театр роились немногочисленные зрители. Клиент выглянул из машины и испуганно повернулся к Василию Макаровичу:

– Здесь! Они уже здесь!

Действительно, неподалеку от театра стояла знакомая зеленая машина. На этот раз Куликов разглядел в ее салоне трех человек весьма внушительного роста и спортивного телосложения.

– Что делать, что делать? – забормотал клиент, бросив взгляд на часы. – Спектакль скоро начнется, а они меня внутрь не пропустят…

– Не беспокойтесь! – уверенно проговорил Василий Макарович. – Вы уже сделали самое главное – доверились профессионалу, все дальнейшее я беру на себя!

Он достал с заднего сиденья объемистую сумку, из которой появились на свет более чем странные предметы – грязные лохмотья и сетка-авоська с пустыми бутылками из-под пива. Под удивленным взглядом клиента Куликов натянул на себя эту подозрительную амуницию, и через полминуты из машины вылез самый натуральный бомж.

Новоиспеченный бомж двинулся по улице, оглядываясь по сторонам и бережно неся авоську с бутылками. Поравнявшись с зеленой машиной, он приостановился и наклонился, чтобы подобрать с тротуара бесхозную бутылку и присоединить ее к своим трофеям. При этом он перекрыл обзор людям в машине.

– Ты, рвань болотная, проваливай быстрее! – прикрикнул на него один из пассажиров. – Мотай отсюда, пока не накостыляли!

– А что я сделал?! – обиженно воскликнул «бомж». – Иду себе, никого не трогаю, бутылочки собираю! Понаехали тут, понимаешь, всякие, приличному бомжу прохода не дают!

– Говорят тебе – убирайся! – прошипел недовольный пассажир. – Скажи спасибо, что руки об тебя пачкать неохота!

– Да я что? – забормотал фальшивый бомж. – Я ничего… я уже ушел… меня уже нету…

Однако прежде чем удалиться, он незаметно забросил в салон зеленой машины маленький круглый предмет, отдаленно напоминающий плод лайма или недозрелый мандарин.

Едва «бомж» на несколько шагов отошел от машины, нервный пассажир повел носом, принюхиваясь.

– Мужики, – проговорил он недовольно, – это что – у кого-то такой одеколон ядреный или кто-то из нас в собачье дерьмо вляпался?

– Да это, наверное, от того бомжа на память осталось… – машинально ответил ему водитель, но тут же вздрогнул и позеленел: – Да что же это такое? Тут что – свиноферму рядом открыли?

Маленький зеленоватый предмет, который Василий Макарович незаметно подбросил в салон, был не чем иным, как известной в кругах профессионалов секретной разработкой НИИ сельского хозяйства, так называемой бомбой-вонючкой. Через несколько секунд после того, как ее активизировали, эта бомба начинает испускать такой сногсшибательный аромат, который не может без ущерба для психики выдержать ни одно человеческое существо. При испытаниях этой разработки обычные добровольцы выдержали не более трех секунд, а специально приглашенные работники свинофермы и городской канализации сумели продержаться четверть минуты.

Пассажиры зеленой машины выдержали примерно семь секунд. Затем они, громко матерясь и отплевываясь, выскочили на улицу и бросились врассыпную.

Как только они отбежали на значительное расстояние, хитроумный «бомж», крадучись и пригибаясь, вернулся к зеленой машине, извлек из складок своей одежды респиратор, надел его и скользнул в салон.

Покидая машину, водитель оставил ключ зажигания в замке, и Василий Макарович одним движением завел мотор.

В это время к стоянке возле театра подкатил громоздкий черный джип, формой и размерами напоминающий катафалк для особо высокопоставленных покойников. Не успел водитель джипа заглушить двигатель, как стоявшая позади него зеленая машина дернулась вперед и с громким душераздирающим скрежетом врезалась в задний бампер «катафалка».

– Ты что же творишь, сука? – завопил водитель джипа, выскочив из своей машины и бросившись к зеленому автомобилю.

Это был здоровенный детина с широченными плечами и маленькой бритой головой, словно вынырнувший на машине времени из «лихих девяностых».

Пока он выбирался из джипа, ловкий «бомж» уже успел покинуть машину и теперь с самым невинным видом брел по улице, размахивая своей авоськой.

Владелец джипа завертел головой и, увидев жмущихся в сторонке пассажиров зеленой машины, наметанным глазом определил в них виновников аварии.

– Это вы, козлы, мой «гелик» расколошматили? Да вы знаете, вонючки, что я сейчас с вами сделаю?!

Тем временем Василий Макарович вернулся к своей машине, забрался в салон и вполголоса сказал клиенту:

– Ну все, ваши преследователи на какое-то время удалены с поля. Можете идти в театр.

– Спасибо! – пылко воскликнул тот, прижимая руки к сердцу. – Я вам очень, очень признателен!

Тут же на лице его появилось странное выражение, и он удивленно пробормотал:

– Чем это таким пахнет?

Некоторое время спустя в пышном, ярко освещенном зале театра нарядная публика с восторгом слушала, как певица в костюме Розины исполняет свою знаменитую каватину.

– Я так безропотна, так простодушна… – выводила певица.

В первом ряду сидел новый клиент Василия Макаровича Куликова. На коленях у него покоился большой букет роз. Клиент улыбался мечтательной улыбкой.

– И уступаю я, и уступаю я всем и во все-ом… – пела Розина.

Улыбка клиента стала еще шире. Человек, несомненно, испытывал предвкушение еще большего наслаждения.

И когда Розина пропела: «сто разных хитростей, и непременно все будет так, как я хочу», клиент Куликова приподнялся со своего места, вытащил из букета баллончик аэрозоля и изящным жестом выпустил в воздух серебристую струю.

Певица как раз выводила сложную фиоритуру, и тут она пустила петуха, мучительно закашлялась, глаза у нее вылезли на лоб, она покраснела и убежала со сцены, спотыкаясь и держась за горло. Кто-то догадался опустить занавес.

Клиент радостно захохотал, захлопал в ладоши, как довольный ребенок, а через зал к нему уже пробирались трое здоровенных детин спортивного телосложения.

Не знаю, сколько прошло времени. Кажется, я задремала, сидя на пустом поддоне. А когда очнулась, то схватилась за запястье, но вспомнила, что сегодня утром не взяла часы на прогулку с Бонни. Судя по ощущениям, проспала я не больше часа.

В ангаре было тихо. Выглядывать в окно я не собиралась – снова шлепнусь. Бродить в темноте между штабелями тоже чревато – руки-ноги переломаешь. Я потянулась, поприседала немного, чтобы взбодриться, а потом направилась к двери. И вовремя, потому что услышала шаги и хохоток Степаныча. Он с кем-то разговаривал. Стало быть, не один. Стало быть, мне нужно быть осторожной.

Я схоронилась за ближайшим углом. Дверь отворилась с ужасающим скрипом.

– Проходи, не стесняйся! – В голосе Степаныча звучали солидные нотки. – Сейчас посмотришь мое хозяйство, определим, так сказать, фронт работ… Только тебе сначала нужно передохнуть… Сейчас чайку попьем, у меня печенье домашнее есть…

Вслед за Степанычем в дверь неуверенно протиснулась рослая девица в длинной юбке с воланами. Воланы эти шли ей как корове седло. Кроме юбки, были на ней еще футболка с вампирскими мордами и тапочки на шнурках, размера этак сорок второго.

– Чегой-то темно у тебя как, дяденька… – проговорила девица низким голосом, – не видать ничего…

– А это мы мигом… – снова хохотнул Степаныч и повернул где-то рубильник. Ангар осветился мрачным казенным светом. И при этом слабом свете стало видно, что девица мордой, что называется, не вышла. Зато взяла статью. Ростом она была едва ли не под два метра, руки-ноги крупные, как у мужика, – здорова, в общем. Если ядро толкать станет – далеко то ядро полетит. Выражение лица при этом было у девицы самое мирное, глаза вылуплены, губы пухлые, как у ребенка, волосы заколоты яркой пластмассовой заколкой в виде бабочки.

Степаныч между тем, сыпля слова, как горох из решета, оттеснил девицу от двери, а сам запер эту дверь изнутри на ключ. Мне это не понравилось. Волей-неволей пришлось тащиться за парочкой. Степаныч взял девицу под локоток и толкал в ближайший проход, бормоча что-то про чай и домашние пирожки. В прошлый раз это было печенье. Все врет, значит.

Девица шла неохотно, она все оглядывалась по сторонам, потом застыла на месте.

– Что стоишь? – осмелел Степаныч. – Проходи давай, раз пришла.

Из голоса его исчезли приветливые нотки, теперь уж даже до дуры-девицы все дошло.

– Я, дяденька, пойду, пожалуй… – неуверенно сказала она.