Дар царицы Савской

С этими словами Анна выдвинула ящик туалетного столика и достала оттуда бархатную коробку.

Глаза Эльвиры загорелись, как тормозные огни автомобиля, она не смогла с собой совладать.

– Ты посмотри, посмотри! – усмехнулась Анна Ильинична.

Эльвира осторожно открыла коробку, при этом руки ее дрожали.

И сердце у нее взволнованно забилось.

В коробке на черном, как осенняя ночь, бархате лежали брызги южного моря… капли лазурной, оглушительной синевы…

– Это малая парюра, – проскрипела старуха, наслаждаясь впечатлением, которое произвело на Эльвиру содержимое коробки. – Сапфиры и бриллианты. Как видишь, серьги, браслет и перстень. Бриллианты, правда, небольшие, но сапфиры очень даже ничего. Те, что в серьгах, по четыре карата. Другие поменьше.

– Это… это мне? – пролепетала Эльвира, с трудом справившись с дыханием.

– Тебе, тебе, милочка! – проговорила тетка снисходительно. – Ведь ты ко мне пришла, проведала одинокую старуху… хотя ты мне, в общем, не родня, но все же парюра в семье останется…

Она быстро и внимательно взглянула на Эльвиру:

– Ведь она останется в семье? Ты ее не продашь? Не пустишь по ветру? Я могу на тебя надеяться?

– Ну что вы, тетенька… конечно, тетенька… как вы могли такое подумать!

– Смотри у меня!

Едва Эльвира покинула гостиничный номер, прижимая к груди коробку, в дверь снова негромко постучали.

– Ну, кто там еще… – недовольно пробормотала Анна Ильинична и повторила громче: – Кто там? Горничная? Я никого не вызывала! Я вообще просила сегодня меня не беспокоить!

Она прекрасно помнила, что просила вчера всех этих, с позволения сказать, родственничков нанести ей визиты, но решила притвориться беспамятной старухой, так проще.

– Никого не принимаю! – снова закричала она.

Дверь тем не менее открылась, и на пороге появились две женщины – опирающаяся на суковатую палку старуха в темном платке и особа помоложе, с водянистыми рыбьими глазами и узкими, бледными, жалостливо поджатыми губами.

Старуха вцепилась скрюченными пальцами в плечо своей рыбоглазой спутницы, оглядела комнату неодобрительным взглядом и громко спросила ее:

– Куда это мы пришли? Где это мы? Кто это? Варвара Петровна из собеса?

Спутница покосилась на нее испуганно и проговорила вполголоса, но вполне слышно:

– Мама, не начинай! Ты же мне обещала!

– Ты говорила, что гулять пойдем, на нашей скамейке посидим, будем песни петь, а сама куда меня притащила? Что это за ведьма раскрашенная, как покойница?

– Мама! – Дочь не слишком уважительно дернула ее за руку. – Прошу, замолчи!

Затем она повернулась к Анне Ильиничне:

– Здравствуйте, тетушка!

– Садитесь! – не столько предложила, сколько приказала хозяйка номера, указав на два стула, и, внимательно приглядевшись к посетительницам, проговорила, скривив губы в некое подобие снисходительной улыбки:

– Это, значит, Вера… Мало изменилась! А ты, милочка, кто такая? Что-то я тебя не признаю!

– Я – Василиса… – отозвалась рыбоглазая особа, – дочка Веры Ивановны… я же вам на вокзале уже говорила… я вам там уже представилась…

– Что? – Анна Ильинична удивленно подняла брови. – Дочка? На вокзале говорила? Извини, милочка, я запамятовала. В нашем возрасте, знаешь ли, такое бывает.

– Да, мне ли не знать… – Василиса быстро, озабоченно взглянула на мать.

– Дочь, значит… А я было подумала, что Веруся на старости лет стала лесбиянкой!

– Как вы могли такое подумать? – Рыбьи глаза округлились, лицо побагровело. – Как вы такое только могли подумать?

– А что еще я должна была подумать? – Анна Ильинична изобразила смущение. – Наша Верочка замужем никогда не была, а по молодости лет очень даже увлекалась… впрочем, не будем об этом! Все мы не без греха! Главное, вовремя остановиться…

– Пойдем отсюда немедленно! – прогремела старуха и ударила в пол своей клюкой. – Наслушалась уже песен!

– Мой отец погиб перед самой свадьбой… – пролепетала ее спутница, потупив взор.

– Ну конечно! Или в космос улетел, с концами, – подхватила Анна Ильинична, откровенно наслаждаясь моментом. – До сих пор летит в межзвездном пространстве… наверное, как раз пролетает мимо альфы Центавра…

– Пойдем отсюда! – сурово повторила старуха. – Я чувствую ее греховные помыслы…

– Всяк судит по себе…

– Пойдем уже! Зря мы пришли! И вообще, у меня суп на огне оставлен…

– Подожди, мама… – прошелестела Василиса. – Ничего у тебя не оставлено. И вообще, мы должны проявить смирение… христианское терпение… мы должны быть выше этого… как говорил отец Никодим, наша сила в вере…

– Все равно от нее никакого проку не будет! Зря мы только шли сюда! Вот Элька перед нами приходила – та небось с ней легко договорилась, ишь, какая довольная уходила! Ну да – они одного поля ягоды! А мне от этой вавилонской блудницы и не нужно ничего! Я с этой Иезавелью не хочу иметь ничего общего! Мне ее деньги противны! Я к ним вообще не прикоснусь, даже если она меня будет уговаривать…

– Мама, какие деньги! – всерьез испугалась дочь. – Мы же не из-за них пришли!

– Какая принципиальная позиция! – проговорила Анна Ильинична. – И какая похвальная откровенность! Значит, вы пришли в надежде разжиться у меня какими-нибудь деньгами или чем-нибудь ценным? Ну, в общем, кто бы сомневался!

– Как вы могли подумать? – воскликнула рыбоглазая Василиса.

– Повторяешься, милочка!

– У нас и в мыслях ничего подобного не было… разве только если вы хотели пожертвовать на богоугодные дела…

– Пожертвовать? А впрочем, коли уж зашел разговор о чем-нибудь ценном… у меня для Верочки действительно кое-что приготовлено. С учетом ее интересов.

Она повернулась, открыла один из чемоданов и достала оттуда какой-то небольшой плоский предмет, завернутый в мягкую ткань, и протянула его Василисе:

– Вот, это икона семнадцатого века. Или даже шестнадцатого, точно не помню. Чудо святого Георгия. Поразительная вещь, и кстати, очень ценная, московская школа, мастерская Иоанна Схимника. Во всем мире таких две или три. Серебряный оклад, все дела. Мне за нее два миллиона предлагали…