Мальтийский крест Павла Первого
– Ребята, вы чего? – забормотала я испуганно. – Что вам от меня нужно?
– Отдай его! – прошипел рыбоглазый.
– Ты о чем?
– Сама знаешь о чем! Лучше отдай! – И вдруг он схватил меня за руку и стал стаскивать кольцо.
Колечко у меня было хоть и золотое, но узенькое, с крошечным бриллиантиком. Подарок родителей на шестнадцатилетие. Отец был тогда жив; помню, как он сам достал синюю бархатную коробочку и надел кольцо мне на палец.
Тогда оно было чуть велико, но я ничего отцу не сказала. И ношу с тех пор его, не снимая; крути не крути, а это единственное, что осталось у меня от отца на память.
Теперь же эти два урода пытались его отнять. И я даже решила, что отдам, не драться же с ними. Но кольцо, как назло, не слезало с пальца. Оно стало мне тесновато, и я сама его с трудом снимала.
Рыбоглазый возился с ним, пыхтя и тихо чертыхаясь.
– Отдай! – прохрипел он. – Лучше сними сама, а то вместе с пальцем отрежу!
– Я сниму, только отпусти руку…
– Налим! – подал голос второй громила. – Ты че? Это же не то, ты не видишь, что ли?
– Правда не то! – Рыбоглазый отпустил мою руку и вызверился на меня: – Где оно?! А ну, говори, а то я тебе морду располосую!
– Да что вам нужно-то? Скажите толком!
– Сама знаешь, что!
– Понятия не имею!
– Налим, шухер! Кто-то идет!
– А как же…
– Оно в сумке, наверное!
Рыбоглазый выхватил у меня сумку, и оба мерзавца бросились бежать в дальний конец переулка.
И тут я заметила какого-то мужчину, который побежал за ними.
Я перевела дыхание. Сердце колотилось так, будто сейчас выскочит, было очень страшно и противно – я все еще чувствовала прикосновение потных, мерзких рук.
Надо же, меня ограбили прямо посреди города, рядом с редакцией… прежде я о таких случаях только читала в газетах или в интернете, а тут сама стала жертвой такого ограбления…
Я побрела в редакцию, пытаясь вспомнить, что ценного было в моей сумке.
Ну, кошелек… денег в нем совсем немного, была правда банковская карточка… надо как можно быстрее позвонить в банк, сообщить им о пропаже и заказать новую карточку. Еще, конечно, косметика… она у меня недорогая, но все равно жалко. Я вспомнила про новую помаду и только вздохнула.
Что еще-то?
И тут у меня за спиной раздался мужской голос:
– Девушка, постойте!
Первым моим побуждением было броситься наутек. Я решила, что это вернулись те мерзавцы и мое приключение продолжится.
Но потом я осознала, что вряд ли они вернутся – сумку они у меня вырвали, а больше ничего ценного у меня нет. Кроме того, голос был совсем другой, вежливый. Тем не менее сейчас мне ни с кем не хотелось разговаривать, и я прибавила шагу.
– Да постойте же! Вам что, ваша сумка не нужна?
Я удивленно обернулась.
Ко мне шел мужчина лет сорока, с удивленным веснушчатым лицом и растрепанными русыми волосами, давно нуждающимися в услугах парикмахера. Одет он был в поношенные синие джинсы и мятый клетчатый пиджак с кожаными заплатками на локтях. В руках у него действительно была моя сумка.
– Ваша? – Он протянул мне сумку.
– Моя… – Я взяла сумку, прижала к себе. – А как она у вас… – Уже произнеся эти слова, я смутилась – человек мне сумку принес, а я к нему с недоверием! Но все же интересно, как он сумел отобрать ее у двух отморозков?
– Да они ее бросили. Вы проверьте, все ли на месте!
Я открыла сумку, проверила ее содержимое.
Косметика, все мои мелочи на месте… и даже кошелек на месте, и деньги не тронули… вот это уже странно! Деньги, конечно, небольшие, но для этих уродов и такие пригодятся.
– Все на месте… – удивленно проговорила я. – Странно, даже деньги не взяли.
– Действительно странно… наверное, они искали что-то определенное. А у вас точно ничего не пропало?
– Да говорю же – ничего!
Что это он меня расспрашивает? Какое ему дело, пропало ли у меня что-то? Какой-то он подозрительный!
Я расслышала раздражение в собственном голосе, и снова смутилась – человек ко мне со всей душой, а я – с недоверием… и даже не поблагодарила его…
– Правда ничего не пропало, – повторила я куда мягче, – спасибо вам большое.
– Да я ничего не сделал, – он пожал плечами, – просто подобрал сумку, которую они бросили. Хотите, я провожу вас до работы?
И опять у меня в душе шевельнулось недоверие.
Вот откуда он знает, что я иду на работу? Может, я просто так прогуливаюсь. И вообще, что он ко мне привязался? У него что – своих дел нету, чтобы в провожатые набиваться?
А он – как будто прочитал мои мысли.
– Ясно, что в такой час вы идете на работу. И вид у вас соответственный, озабоченный. Ну так что – проводить?
– Да нет, спасибо… я уже почти дошла, вон там, за углом… еще раз – большое вам спасибо, – расшаркалась я и улыбнулась.
Он тоже улыбнулся в ответ, и теперь смотрелся гораздо моложе.
– Не за что… ну, как скажете. – В голосе его прозвучало явное сожаление. – И не ходите одна по этому переулку, видите, как бывает!
Я кивнула и прибавила шагу. Может, нужно было согласиться, чтобы он проводил. Обменялись бы телефонами, договорились бы кофе выпить. Жанка вечно ворчит, что у меня никого нету. Это, говорит, ненормально. А мама, наоборот, считает, что отношения с мужчиной могут спровоцировать новый виток моих болезней. Наверно, она права.
Ладно, сейчас не об этом нужно думать.
Действительно, почему эти отморозки ничего у меня не взяли? Правда искали что-то определенное?
Но что?
Я вспомнила слова рыбоглазого – «отдай его», «где оно»… и он пытался снять кольцо с моего пальца…
Может быть, они искали какое-то кольцо?
И тут я вспомнила то серебряное кольцо, которое только сегодня утром спрятала в плафон. Вот как чувствовала, что с ним будут проблемы! Потому что по всему получается, что эти двое искали именно его. Потому что… внезапно я поняла, что кольцо оставил убийца. Ну да, когда он убивал несчастного Верещагина, то вымазался кровью. Еще бы ему не вымазаться, когда там кровищи было – ужас!
Я вспомнила то, что увидела в спальне императора Павла, и зябко поежилась.
Значит, убийца запачкался и зашел в умывальную комнату, чтобы хоть как-то почиститься. И вымыть руки. И для этого снял кольцо.
Мама тоже так делает.
Ну, дома-то она сразу убирает кольца, а тут как-то зашла в кафе каком-то руки помыть, да и сняла кольцо машинально. Положила на раковину, да и забыла надеть. Вернулась минут через пятнадцать – нету. Кто взял – непонятно, вроде и не заходил никто туда после нее. Так и пропало кольцо, а у нее бриллиант не чета моему был, большой такой, чистой воды, отец еще на свадьбу ей подарил…
В общем, убийцу кто-то спугнул, он и забыл кольцо возле умывальника. А утром я его нашла и прихватила зачем-то. Случайно вышло. И теперь убийца непременно хочет кольцо вернуть; очевидно, оно ему дорого как память.
Это говорит только о том, что убийца в курсе всего, что произошло после того, как нашли труп. Иначе как бы он узнал, что я была в умывальной комнате? Он послал этих отморозков, чтобы отнять кольцо, они тут люди явно случайные.
Придя в редакцию, я первым делом столкнулась с Порфирьичем.
– Ты что такая озабоченная? – спросил он меня.
Кажется, я уже говорила, что у нашего фотографа была бурная жизнь, в процессе которой он обзавелся множеством друзей и множеством знаний. Как правило, бесполезных, но не всегда.
И тут я от безысходности спросила его, не знает ли он о поселке под названием Нечволодово. Потому что это название не давало мне покоя. Опять же главный потребует статью, а что я ему скажу? А тут хоть что-то можно накопать.
– Нечволодово… Нечволодово… – повторил он задумчиво. – Что-то у меня с этим поселком связано…
Порфирьич потер переносицу – видимо, это стимулировало память, и он действительно вспомнил:
– Лет десять назад, или может чуть больше, я работал в крупной еженедельной газете, и как-то меня послали в командировку во Всеволожский район вместе с Егором Плавунцовым… что-то там происходило странное…
– С тем самым? – переспросила я.
– С тем, с кем же еще…
Егор Плавунцов когда-то был очень известным журналистом, расследовавшим несколько громких дел, связанных с организованной преступностью. Он часто мелькал на телеэкране, не сходил с газетных страниц. Но последние годы о нем ничего не было слышно.
– Так вот, – продолжал Порфирьич, – мы с Егором приехали как раз в это самое Нечволодово. Там он разговаривал с разными людьми, но меня к этим разговорам не подпускали. Все его контакты поставили строгое условие – разговоры только с глазу на глаз, один на один, и никаких фотографий. Так что я, считай, зря съездил – только деревенские пейзажи поснимал… кстати, места там очень красивые, живописные. Вот и все, что я знаю про это Нечволодово.
– А Плавунцов? Он написал статью?
– В том-то и дело, что нет. Говорил, что материал интересный, тянет на большое расследование, но нуждается в тщательной проверке. Вернулся в город, чтобы собрать здесь какие-то документы, а потом попал под машину, еле выжил и стал инвалидом. А на этом расследовании поставил крест – ему не до того было. А тебе откуда известно это название?
Порфирьич не любит, когда ему врут, поэтому я улыбнулась загадочно и сказала, что у меня есть сведения, что замдиректора Попеляев когда-то работал в администрации этого самого Нечволодова.
– Думаешь, тут что-то можно нарыть? – Порфирьич хмыкнул скептически. – Кстати, хорошо, что ты мне про это напомнила. Как раз сегодня у Егора день рождения. Надо его проведать.
– А можно я с вами?
Сама не знаю, кто дернул меня за язык. Видимо, это опять проявился мой новый образ. Прежняя я ни за что бы не напросилась в гости к незнакомому человеку. Да и к знакомому десять раз подумала бы. А теперешняя я – совсем другое дело.
– А что? Почему бы и нет? – Порфирьич оживился. – Егор рад будет. У него люди редко бывают, а симпатичные девушки – и подавно…
Надо же! По-моему, никто еще не называл меня симпатичной девушкой. Конечно, Порфирьич мог сказать это просто по доброте душевной, но все же приятно…
Только мы договорились отправиться к Плавунцову сразу после работы, из кабинета Главного донесся ставший уже привычным возглас:
– Вороновская! Зайдите ко мне!
Я зашла в кабинет и остановилась в дверях.
– Ну, как статья? – осведомился Бурнус, подняв голову от бумаг.
– Работаю.
– Смотри не затягивай. Я оставил под нее целую полосу в завтрашнем номере.
– В завтрашнем? – испуганно переспросила я. – К завтрашнему мне не успеть. Нужно проверить кое-какие факты. Мы же не можем печатать непроверенную информацию!
Опять же, прежняя я не смогла бы так бойко ответить Главному. Вот какие чудеса творит мой новый имидж! Спасибо Жанке…
– Ладно, тогда в субботнем, – согласился Бурнус.
Какой-то он сегодня подозрительно покладистый.
Выйдя из редакции, мы с Порфирьичем заскочили в ближайший магазин. Порфирьич купил там бутылку недорогого коньяка, а я – коробку конфет.
Егор Плавунцов жил в частном доме в Озерках. В городе было людно, много пробок, и мы еле ползли. Только когда выбрались на Выборгское шоссе, поехали бодрее – но там и ехать-то было совсем недалеко.
Мы свернули с шоссе, миновали улочку, застроенную красивыми новыми коттеджами. Я уже было подумала, что отставной репортер живет в одном из них, но Порфирьич свернул на другую улицу.
Здесь дома были самые простецкие – обшитые зеленой или голубой вагонкой одноэтажные дачки с застекленными верандами и веселыми палисадниками. К одному из таких домиков и подъехал Порфирьич.
Он затормозил у ворот, вылез из машины и сам открыл въезд – чтобы не беспокоить хозяина, как он пояснил.
Не успел он снова сесть за руль, чтобы въехать во двор, как дверь дома открылась и на порог выехал человек в инвалидном кресле.
Человек этот был необычный – над маленьким телом, укрытым клетчатым пледом, возвышалась большая голова, увенчанная пышной рыжей шевелюрой. Все на этой голове было большое – большой нос со следами давнего перелома, большие оттопыренные уши, большой рот, кустистые брови.
– Кто это тут хозяйничает? – выкрикнул человек в кресле. – Вот я сейчас… – И он вытащил из-под пледа ружье.
– Егорка, это же я! – отозвался Порфирьич и двинулся навстречу хозяину. – Ты что, не узнал меня?
– Ох, правда ты, Порфирьич! А какого ж ты черта ворота сам отворил?
– Чтобы тебя не затруднять.
– Да ты что, думаешь, что я совсем беспомощный? – Плавунцов нахмурил густые брови. – Думаешь, что не могу в собственном доме ворота открыть?
– Да нет, я ничего такого не думаю. Я вообще-то приехал тебя с днем варенья поздравить, и не с пустыми руками…
Порфирьич достал из сумки бутылку, повернулся ко мне и добавил:
– А еще я к тебе девушку привез, симпатичную!
– Девушку? Симпатичную? Ну, коли так, тогда я тебя прощаю! И где же она?
Я выбралась из машины и подошла к Плавунцову. Протянула ему свою коробку.
– Поздравляю вас!
– Ох, девушка, было бы с чем! День рождения – это только напоминание о том, что жизнь упорно движется к концу, и этот конец уже не за горами…
– Ну, ну, не надо такого пессимизма!
– Это Вера, – представил меня Порфирьич. – Вместе со мной в газете работает.
– Хорошее имя! Ну, ребята, располагайтесь!
Порфирьич загнал машину во двор.
Плавунцов проехал в своем кресле по саду к беседке, которая пряталась в густых кустах жасмина. В беседке был стол и несколько стульев. Хозяин съездил в дом и привез стаканы, хлеб, сыр и хрусткие крепенькие огурцы.
Порфирьич разлил коньяк и предложил выпить за славное журналистское прошлое.
Я только пригубила коньяк, но даже эта микродоза придала мне еще больше куража, и я спросила:
– Егор… можно, я вас буду называть просто по имени?
– Не только можно, но и нужно!
– Так вот… мне сейчас поручили статью… это моя первая большая статья, и там всплыли события десятилетней давности в поселке Нечволодово. А Порфирьич сказал, что вы там бывали и знаете о тех событиях больше всех.
– Нечволодово… – проговорил Плавунцов, и помрачнел. – Было дело… это ведь из-за этого самого Нечволодова я таким стал… – он похлопал руками по своим неподвижным ногам.
– Да? А Порфирьич говорил, что это был несчастный случай, что вы под машину попали.
– Да, случай был, несомненно, несчастный. И под машину я попал, только мне немножко помогли.
– И это было как-то связано с Нечволодовым?
– Однозначно…
– Так что там такое случилось?
Плавунцов посмотрел на меня из-под кустистых бровей и криво усмехнулся:
– Ох, Вера, не нужно ворошить то старое дело… видите, до чего оно меня довело?
– Но мне нужно знать, что тогда случилось. Видите ли, мы столкнулись с человеком по фамилии Попеляев, и он каким-то образом связан с событиями в Нечволодове…
– Иван Попеляев?
– Да, Иван Антонович.
Егор нахмурился.
– Тот еще мерзавец… а где он сейчас?
– Он заместитель директора Михайловского замка.
– Вот как! Надо же, такая приличная работа… до чего же изворотливый тип! В огне не горит и в воде не тонет!
– Так все же, что там случилось? Расскажите мне! Может быть, нам удастся задним числом вывести Попеляева на чистую воду.
– Да, справедливость должна наконец восторжествовать!
Егор взглянул на свой опустевший стакан. Порфирьич правильно понял этот взгляд и плеснул изрядную порцию коньяка. Плавунцов выпил его одним глотком и решительно проговорил:
– Значит, так… слушайте.
Поселок Нечволодово находится в очень живописном месте. Рядом с ним протекает полноводная речка Серебрянка, по берегам которой раскинулись зеленые луга, березовые рощи. Просто рай земной. Но в самом поселке люди жили небогато. Работы там не было, только автобаза да лесопилка.
Вот этой-то лесопилкой владели братья Скорняковы – крепкие мужики с темным, почти уголовным прошлым. На своей лесопилке они делали неплохие деньги, но, как водится, мечтали о большем. И тут с ними связалась какая-то московская фирма, которая занималась строительством коттеджных поселков.
Видимо, под Москвой слишком большая конкуренция, и эта фирма решила попытать счастья в Ленобласти. И приглянулась этим москвичам райская местность возле поселка Нечволодово.
Все бы хорошо, но то самое место, где москвичи задумали развернуть свое строительство, было занято участками и домиками нечволодовских жителей.
Тогда они связались с братьями Скорняковыми и предложили им взаимовыгодную сделку. Братья убедят местных жителей продать свои участки, и за это москвичи поделятся с ними частью прибыли от своего проекта.
Скорняковы взялись за дело с энтузиазмом.
Для начала они обошли всех владельцев участков и предложили им эти участки продать. Мол, что за эту землю держаться? Работы в Нечволодове нет, до города добираться тяжело и долго, а так можно получить неплохие деньги и перебраться поближе к цивилизации.
При этом Скорняковы показывали пухлые пачки денег, такие пухлые, каких в Нечволодове отроду не видели, и прозрачно намекали, что такое выгодное предложение случается нечасто и нужно соглашаться, пока не поздно.
Тех, кто помоложе, удалось уговорить.
Им так и так надоела деревенская жизнь, грязь и слякоть летом, сугробы зимой, сортир во дворе. Давно хотелось перебраться в город. Да и деньги в руках братьев Скорняковых выглядели соблазнительно. Не хотелось думать, что в городе этих денег хватит ненадолго, жилье на них не купишь… хотелось хоть раз в жизни пожить красиво, приодеться, посидеть в настоящем ресторане, а не в деревенской забегаловке.
Но молодежи среди нечволодовских жителей было немного. Бо́льшая часть участков принадлежала старикам и старухам, которые прожили в поселке всю жизнь и надеялись здесь же и окончить свои дни, перебравшись в конце на деревенское кладбище, к многочисленной родне.
Деньги, конечно, выглядели соблазнительно, но переезд в город их не привлекал.
Город их вообще пугал, ничего хорошего они от него не ждали. Можно было, конечно, на скорняковские деньги купить дом в другой деревне, но кому хочется трогаться с обжитого места на старости лет?
С такими людьми Скорняковы заговорили по-другому.
Для начала они кому-то одному разбили окна, другому спилили двадцатилетнюю яблоню, у одной упорной старухи задушили кота и бросили его на крыльцо. В общем, дали понять, что жизни для них в Нечволодове не будет.
И получился простой выбор: или согласиться на предложение Скорняковых, продать дом и переехать в другую деревню, а то и в районный дом престарелых, или столкнуться с большими неприятностями.
Так или иначе, но за пару месяцев упорные братья уговорами или угрозами освободили почти все участки.
Почти.
Потому что один участок, как назло, находившийся в самой середине будущего коттеджного поселка, принадлежал Николаю Проскурину, крепкому и упорному старику.
Проскурин был заядлым охотником, в молодости ходил и на рысей, и на волков, а однажды даже на медведя. У него было охотничье ружье и верный пес Пират – здоровенная кавказская овчарка.
Так что, когда Скорняковы попытались запугать старика – им пришлось драпать с его участка под яростный лай Пирата, а Проскурин стрелял в воздух над их головами.
Но братья не собирались сдаваться. На кон были поставлены слишком большие деньги.
Они поговорили с главой поселковой администрации Иваном Попеляевым, пообещали ему за содействие приличное вознаграждение, а может, и процент от будущих доходов.
Попеляев был в отдаленном родстве с упорным Николаем. Впрочем, в Нечволодове почти все друг другу родня – троюродная, четвероюродная, хоть какая-то.
Так что Проскурин не удивился, когда Иван Антонович нанес ему родственный визит, и сердитого Пирата посадил на цепь, чтобы не нервировал редкого гостя.
Удивился Николай, когда родич поставил на стол бутылку коньяку… вот примерно такую! – Плавунцов выразительно взглянул на бутылку. Порфирьич правильно понял намек и наполнил его стакан. Егор выпил разом половину, захрустел огурцом, затем продолжил:
– Да, это Николая, должно быть, очень удивило, потому что Попеляев был по жизни скуповат. Но отказываться от дармовой выпивки было не в правилах старого охотника.
В общем, выпили, заговорили о погоде, о видах на урожай, и тут Попеляев неожиданно сменил пластинку. Он начал уговаривать родича уступить Скорняковым, продать им дом и участок и переехать в другое место.
– А то в дом престарелых… – закинул он удочку. – В Василькове есть хороший дом… будешь жить на всем готовом…
Проскурин от таких слов сперва онемел.
Потом он вскочил и заорал:
– Я… в богадельню? Да ты, Ванька, совсем, что ли, сдурел? А ну, проваливай из моего дома сей же час! А то Пирата спущу!
Попеляев не хотел сдаваться, он очень рассчитывал на обещанные деньги. Поэтому не ушел тотчас, как бы следовало, а попытался урезонить Проскурина:
– Дядя Коля, не заводись! Ты сперва обдумай мое предложение. Что уж в нем такого ужасного?
– Убирайся прочь, Ванька! Убирайся, а то пристрелю! – С этими словами Проскурин схватил свою двустволку и направил ее на родственника.
Тут Попеляев не на шутку перепугался. А нет никого опаснее, чем перепуганный трус.
Он схватил со стола недопитую бутылку коньяка и с размаху хватил Проскурина по голове.
Николай вытаращил глаза, хотел что-то сказать – но вместо этого грохнулся на пол.
– Дядя Коля, ты что? – Попеляев склонился над родственником, пощупал пульс…
Пульса не было.
Николай Проскурин умер.
Тут Попеляев еще больше испугался.
Он уже не думал о деньгах – в пропасть катилась вся его карьера и сама жизнь. На горизонте замаячила зона…
Он позвонил братьям Скорняковым: мол, вы меня в это дело втравили – теперь выручайте.
Братья приехали, осмотрели место действия, переглянулись.
Потом принесли канистру с бензином, щедро полили все вокруг и подожгли.
Попеляев смотрел на них с ужасом, но постепенно успокоился: братья явно знали, что делают.
Результат оказался для них вполне удачным: осмотревший дом участковый, чтобы не усложнять себе жизнь, постановил, что имел место несчастный случай. Николай Проскурин, который прилично выпивал и курил как паровоз, по пьяному делу задремал с горящей папиросой. Папироса упала, загорелся домотканый коврик, и скоро весь дом сгорел вместе с хозяином.
К удовольствию братьев Скорняковых, Попеляева признали наследником покойного, и он тут же продал участок с обгорелыми остатками дома.
– А что Пират? – спросила я.
– Пират, к счастью, выжил, его соседи к себе забрали потом.
– Интересная история, – проговорил Порфирьич. – Только ты уж прости, Егорка, но вот что странно. Николай Проскурин умер, Попеляев вряд ли кому-то обо всем этом рассказал, тогда откуда же ты знаешь, что все было именно так? От Пирата, что ли?
– А история-то еще не закончена, – Егор скупо улыбнулся.
Как вы знаете, меня отправили в Нечволодово, чтобы разобраться, что там произошло. Поступили многочисленные сигналы, что при строительстве коттеджного поселка были какие-то серьезные злоупотребления, прежних владельцев участков выселяли угрозами и чуть ли не силой. В итоге, правда, доказать ничего не удалось – свидетелей запугали, а никаких значимых улик не было.
Но по ходу расследования я столкнулся с пожарным инспектором, который осматривал дом Николая Проскурина.
Человек он был пьющий, но честный. Частое сочетание в наших широтах…
Порфирьич понял намек и подлил рассказчику коньяка.
– Так вот, как-то мы с ним сидели за… рюмкой чая, и он рассказал, что в доме Проскурина кое-что его насторожило.
Во-первых, были признаки того, что в доме перед пожаром Проскурин был не один.
На столе и под столом были осколки стекла.
Инспектор не поленился и сложил все эти осколки, как пазл, и вышло, что это – осколки двух разбитых стаканов. Двух, а не одного. И на обоих стаканах были обнаружены следы спиртного. Значит, Проскурин перед смертью выпивал, причем не в одиночку. Был у него в тот день собутыльник…
Второй момент – если Проскурин перед смертью выпивал, что подтверждает наличие стаканов и присутствие алкоголя в крови, то где бутылка? Куда она делась? Не унес ли ее собутыльник Проскурина, побоявшись, что на ней могут быть отпечатки его пальцев или следы крови покойного?
Был еще и третий подозрительный момент. Очень даже подозрительный.
В доме пахло бензином. А такой запах – это явный признак поджога. Особенно если учесть, что у Проскурина не было ни машины, ни мотоцикла. Зачем ему, спрашивается, бензин?
Еще одна деталь. Рядом с телом Проскурина лежало ружье. Ну скажите, зачем человеку ружье, когда он выпивает?
Ну, допустим, это ничего не значит, мало ли что придет в голову пьющему человеку. Но в деле имелся еще один подозрительный момент – у Проскурина не было характерной синюшности кожных покровов, какая бывает у человека, задохнувшегося дымом. Он, конечно, обгорел, но смерть наступила по другой причине, и по многим признакам к моменту пожара Николай был уже мертв. И была у покойного травма головы, которая, скорее всего и послужила причиной смерти.