Не мяукайте с неизвестными

– Гад какой! – не выдержала Надежда.

– Точно, – согласилась старушка. – А Валя тогда собрала вещи и рванула домой, в Плесков. Дома отошла маленько, привели мы ее в чувство. Месяц прошел, она и говорит: «Не вернусь в город, хоть убейте! Не могу ничего там видеть! А о муже и думать не могу!» Уволилась с работы, заявление им по почте послала, они ей трудовую книжку выслали. С тех пор так и жила в Плескове, на бензоколонке работала. Квартиру этому подлецу оставила! Даже на алименты не подавала. И Верочку на свою фамилию перевела! Как тебе такая история?

– Душераздирающе! – честно ответила Надежда. – Это уже правда какой-то монстр оказался, а не муж.

– Ты слушай дальше, – многообещающе улыбнулась Таисия Михайловна, – что с Верой-то случилось. Окончила, значит, она школу, потом институт, устроилась в музей работать в Плескове. У нас ведь город старый, много церквей, музей хороший – иконы там разные, ценные вещи, картины. В большой город не уезжала, потому что Валя болеть стала сильно. И то сказать, от такой жизни заболеешь. Вот время идет, а у нее все никого нет. Потом нашла себе. Не знаю, где они познакомились: то ли он приехал к нам летом отдыхать, то ли она куда ездила, пока мать окончательно не слегла. В общем, любовь у них получилась. Мать ее Валентина как поглядела на него – сразу против этого брака выступила. Потому как жених Верин такой уж раскрасавец, такой собой интересный – глаз не отвести. А уж она знала, что с таким человеком ничего хорошего в семейной жизни не получится. Так разве дети матерей слушают?

– Верно, – поддакнула Надежда. – И что же случилось? Этот тоже гулять начал?

– Да если бы только гулять, – вздохнула Таисия Михайловна. – Этот вообще какой-то шалопай оказался. И жулик. Я тебе честно скажу: о Вале-то я из первых рук все знала, подруги мы с ней давние. А о Верочке только слухи всякие ходили. Болтали разное: не то муж ее в казино деньги проигрывает, не то на бирже играет, не то просто мошенничает. И деньги она занимала по всем знакомым, чтобы за него отдать, и вещи свои продавала. Валя-то к этому времени умерла уже, не дожила до такого срама. И бросал Веру ее муженек, уедет – и нет его. А потом вернется, уболтает ее, улестит – снова она его примет. Так и тянулось у них, пока он квартиру ее не продал.

– Как это? – удивилась Надежда.

– А вот так. Проиграл большие деньги, она и подписала бумаги. А как только отдал деньги, так и слинял из Плескова. Куда Вере деться? Решила она новую жизнь начинать, уволилась из музея, приехала сюда и сразу ко мне: «Помоги, тетя Тася!» Тут как раз у Зины квартира освободилась, я и посодействовала. Может, хоть теперь Верочке повезет.

«Сомневаюсь», – подумала Надежда, но вслух ничего не сказала и стала прощаться. Таисия Михайловна отпустила ее с миром: наговорилась от души.

Выйдя на улицу, Надежда Николаевна взглянула на часы и охнула. Просидела у старухи без малого два часа, а что узнала? Только то, что ее новая соседка, как и ее мать, была несчастлива в браке. И что в этом необычного? Тысячи женщин могут сказать о себе то же самое. И кого, по большому счету, это волнует?

Итак, думала Надежда, стоя на эскалаторе, что мы имеем? По всему выходит, что эта Вера – самая обычная женщина, а что хмурая и неприветливая, так характер плохой, жизнь опять же достала. Кстати, после того случая, когда Надежда посчитала ее убитой, характер у Веры явно изменился к лучшему – здороваться стала при встрече, улыбается даже. Но плащ… И куда все-таки ее выносили в старом Раисином ковре?

Из рассказа Таисии ясно одно: никаких криминальных знакомых у Веры быть не может, кроме разве что бывшего мужа. Но они вроде расстались. Нет, похоже, зря она проездила, ничего так и не узнала.

И Надежда Николаевна устремилась к выходу из вагона.

Таисия Михайловна проводила гостью и только было собралась помыть оставшуюся после чаепития посуду, как в прихожей снова раздался сигнал домофона.

– Не иначе забыла что-нибудь, – проворчала старушка, направляясь в прихожую. – До чего же нынче молодежь пошла бестолковая!

Если бы Надежда Николаевна услышала, что ее отнесли к молодежи, она, пожалуй, была бы польщена. Но она этого никак не могла услышать.

Таисия Михайловна сняла трубку переговорного устройства. Домофон стоял у нее уже не первый год, но отношения с ним у старушки были довольно сложные. Во-первых, она считала, что говорить в него надо очень громко, лучше кричать, иначе как же ее услышит тот, кто стоит внизу, перед дверью подъезда. Во-вторых, она совершенно не узнавала по домофону голоса. Здесь, конечно, не последнюю роль играл заметно испортившийся с годами слух, но старушка склонна была обвинять в своих бедах капризную технику.

Итак, сняв трубку, Таисия Михайловна очень громко проговорила:

– Это ты, что ли, Надя? Забыла что-то?

Ей ответил мужской голос, но это она снова отнесла на счет капризной современной техники.

– Заходи, Надюша! – и она нажала кнопку.

Однако через минуту, когда в дверь квартиры позвонили и старушка отперла все свои замки и запоры, на пороге появилась вовсе не прежняя гостья.

Перед Таисией Михайловной стоял высокий представительный мужчина лет тридцати с гаком, светловолосый и голубоглазый, но с темными, красиво изогнутыми бровями и длинными, почти девичьими ресницами.

– Ты кто? – удивленно осведомилась старушка. – Ты ведь не Надя!

– Не буду спорить, – ответил мужчина с обезоруживающей улыбкой. – Я точно не Надя, кто бы она ни была. Вы меня не узнали, тетя Тася? Говорят, богатым буду!

Тут-то Таисия Михайловна и узнала Вадима, непутевого мужа своей дальней родственницы Веры Мельниковой. Узнала его по этой обезоруживающей улыбке и по легкомысленной мальчишеской интонации.

– Богатым, говоришь? – повторила она с неодобрением. – Дай тебе бог. А чего пришел-то?

– Тетя Тася, что ж вы меня на пороге-то держите? – протянул Вадим, склонив голову набок, как обиженный щенок. – Мы ведь с вами как-никак родня.

– Была родня, да вся вышла, – проворчала старушка.

– Тетя Тася, не сердитесь! – Вадим снова широко улыбнулся. – А у вас никак пирожками пахнет? Я ведь помню, какие у вас пирожки замечательные!

– Ладно, – смягчилась Таисия Михайловна, – так и быть, заходи. Чаем я тебя напою…

Через пять минут Вадим сидел за столом и уминал четвертый пирожок, умильно глядя на хозяйку.

– Ты что же, прямо из Плескова? – она подлила гостю чая.

– Прямо оттуда! – подтвердил тот с полным ртом.

– И сразу ко мне? – в голосе старушки прозвучало вполне понятное недоверие.

– К вам, тетя Тася, к вам!

– Что вдруг?

– По пирожкам вашим соскучился!

– Ты, Вадик, ври, да не завирайся! – оборвала его хозяйка. – Я же тебя знаю, ты просто так ничего не делаешь. Чего тебе от меня надо?

– Тетя Тася, вы уж из меня какого-то монстра делаете! Разве я не могу просто так, по-родственному…

– Ты мне зубы не заговаривай! – одернула его Таисия. – Говори прямо, чего надо! Я ведь тебе не Вера, которой ты мог голову дурить! Я ведь тебя насквозь вижу!

– Вот, кстати, тетя Тася, я вас насчет Веры хотел спросить. Адрес ее где-то затерялся…

– Ты из меня дуру-то не делай! – повысила голос старушка. – Ишь, затерялся! Да Верочка тебе свой адрес ни за что бы не дала! Сколько ты ей крови попортил, виданное ли дело? Не знала, как от тебя ноги унести. И снова приехал как ни в чем не бывало! Бывают же такие люди бессовестные!.. Вот ведь правду о таких говорят: плюнь в глаза, что божья роса!

– Тетя Тася, вы уж меня совсем застыдили, – усмехнулся Вадим и резко сменил тему: – Но уж пирожки ваши – это просто объедение! Ни у кого таких пирожков не пробовал!

– То-то, – Таисия Михайловна зарделась, как девушка. – На вот, ты еще эти не попробовал, с яблоками и с корицей!

– Чудо что за пирожки! – нахваливал Вадим. – Если бы не Вера, женился бы я на вас, честное слово.

– Что ты такое болтаешь, охальник? – Таисия замахала руками.

– Вам, между прочим, от Мироновых привет, и от Клавдии Васильевны, и от Капустиных…

– Да? Как там Клавдия Васильевна? Здорова ли?

– А что ей сделается? Она еще нас всех переживет.