Умирающая планета

Он… отвечает на мои мысленные вопросы? Это не совпадение?

– Я слышу твой разум, обращённый ко мне. Ты слышишь мой. Но ты не мой собрат? Кого ты называешь такаи?

«Кто ты вообще и как пролез в мои мозги? Это всё из-за дряни, которую они мне вкалывают? Ты – сихр?!»

Я запаниковал и заёрзал в тесном ящике, стало трудно дышать.

– Я – Оилс, один из Тысячи. Как твоё имя?

Своего имени я не помнил. Только номер – они называли меня Двадцатым.

«Я… не помню. Меня называют Номером Двадцать».

– Двадцатым у нас был Сибил. Ты – не он. Ты из смертных?

«Что? Я из племени такаи. Я с другой планеты, меня держат здесь в плену. Ты тоже пленник?»

Пауза.

– Ты – смертный. Как ты можешь слышать меня?

«Да кого это «меня»? Ты сам пролез в мои мозги и теперь не понимаешь, как?»

– Я – один из Тысячи. Когда-то мы пришли, чтобы принести сюда жизнь. Каждый выбрал себе место в тёмной материи и образовал Сверхновую, на которой создал свой мир. Я не пленник, Номер Двадцать. Я – центр и самая суть этой планеты. И я умираю.

«Подожди… то есть ты – существо, которое читает мои мысли и которое где-то в ядре планеты?»

– Я и есть ядро планеты. Я образовал вокруг себя сферу, где само понятие пространства и времени неабсолютно. Но эта планета умирает – они убили её. Те, кто выжег её леса и осушил реки. И я умираю вместе с ней.

Я никак не мог понять то, что услышал. Существо, которое старше заключено внутри планеты? Оно спрашивало обо мне и других – ниббах, которые уничтожили порождённую им планету.

И я рассказал ему о чудовищных деяниях ниббов. Рассказал о сихрах, о ночных вылазках и том, что я почти ничего не помню о своей жизни до плена. Ничего, кроме неё. Я рассказал ему о Бетти. Каким-то чудом эта вколотая дрянь не вытравила из моего мозга воспоминания о ней, но она заточила мой ум.

На своей планете я часто слышал то, чего не слышали другие. Я понимал, на какую ногу захромает конь, хотя он только невнятно бормотал, а я определял в его интонациях закономерность – мелодию, если хотите, и понимал, в каком месте у него появилась боль. Меня переполнял восторг, когда я вслушивался в урчание кошек и чувствовал что-то, что они, как мне кажется, сообщали всем нам – умиротворение и покой. Мой дед входил в круг старейшин и был шаманом, – думаю, это понимание у меня от него. Отец тоже чувствовал животных, но мы никогда не говорили об этом. Я просто видел, что он понимает их и знает, чем именно им помочь.

Так что, пока ниббы кололи меня, я начинал улавливать голос Оилса, только поначалу не мог разобрать слов, и всё думал, что это гудение или «голос утопленника». А потом смог услышать его, и у меня появился собеседник, с которым я коротал день, закрывая глаза от света и сжимаясь в деревянном ящике.

Мы проговорили, используя наши разумы, до заката дневной звезды, а ночью меня снова отвезли на вылазку. На этот раз всё прошло не так гладко: такаи метали в нас сюрикэны, и один из них вонзился в спину сихра, шедшего впереди меня. Паук продолжил идти, но наездник на его спине вскрикнул и отклонился назад. Я в один прыжок поравнялся с раненым и повернул к нему голову. Такаи озирался вокруг и кричал. Я знал, что его грудь и живот не были защищены доспехами из лавы в тех местах, где соприкасались с сихром – я подметил это, когда наблюдал за тем, как меня подсоединяют. Лезвие сюрикэна рассекло ремень, привязывавший такаи к сихру, и поранило его живот. Взгляд такаи был осмысленным, он явно пытался освободиться от второго ремня. Один из надсмотрщиков подскочил к нему, развернул его сихра с помощью специального шеста и повёл куда-то назад.

Позже, сидя в грузовом отсеке по пути назад, я обдумывал случившееся, продолжая смотреть глазами сихра и чувствовать его телом. Почему раненый наездник вдруг перестал быть частью своего сихра? Возможно, боль была настолько сильной, что он смог отсоединиться? Я должен попробовать сам.

Пока светила дневная звезда, у меня было время подготовиться. Мне удалось отделить маленькую щепку от своего ящика, и я расковырял рану под ногтем большого пальца левой ноги: это было место, скрытое обувью, которую не снимали, когда подсоединяли меня. А значит, не могли заметить кровоподтёка. Пока я возился, щурясь и сдерживая стоны, Оилс рассказывал мне о своём народе.

Они зовутся Тысячью и путешествуют по галактикам, создавая новые миры. Предпочитали творить в уединении, не слыша других голосов. Такова их природа – для созидания необходима тьма, тишина и сияние горячей звезды. Оилс сейчас не умирал в моём понимании этого слова – он собирался переродиться и улететь в другое созвездие, начать всё сначала. Мёртвой планете он уже не мог помочь.

Они пришли вместе с сумерками. Облачили мою спину, ноги и руки в доспехи из лавы. Израненный палец к тому времени уже опух и ныл тупой болью. Меня соединили с сихром.

Как только ремни затянулись на моём корпусе, а к датчикам на висках присоединили две трубки, я ощутил, как зрительная панорама расширилась – это был взгляд сихра. Я сосредоточился на боли в правой стопе, которую ещё чувствовал. Мне было трудно одновременно передвигаться на восьми ногах сихра и держать во внимании свою собственную правую ногу. Похоже, что моя догадка насчёт боли в теле имела эффект: я хотя бы мог ощущать оба тела одновременно. Пока мы находились в грузовом отсеке, я мысленно усиливал боль и пытался ощутить другую ногу, пошевелить рукой или повернуть голову. Удавалось едва пошевелить пальцами, не более. Тогда я сосредоточился и с силой вдавил правую ногу в спину сихра. Боль стала ощутимее, а вместе с ней и мои собственные плечи. Я чувствовал, как вздымается моя грудная клетка при вдохах, и, не ослабляя давление в ноге, стал по очереди напрягать все мышцы, какие мог почувствовать.

Стук двери корабля о песок, мы вышли в ночь. Огни впереди, надсмотрщики по бокам. Вспотевшая спина под пластинами лавы, песок под лапами, слюна на клыках. Мы подбирались к лагерю такаи. Я не должен позволять сихру снова убить их! У мня почти получилось перехватить контроль над своим телом.

Боевой клич такаи, их силуэты между деревьев. В нас полетело несколько стрел и копий. Жажда крови вынуждала меня двигаться вперёд, она почти затмевала мой рассудок, но в правой ноге я отчётливо ощущал боль, и это помогало мне не броситься на своих собратьев. Другие сихры двинулись на них, щёлкая челюстями. Такаи, стоявший к нам ближе остальных, взвизгнул и кинулся на паука с копьём. Металл скользнул по панцирю, и такаи упал, хрипя и хватаясь за окровавленное горло, но продолжая держать копьё. Внезапно у меня возникла догадка.

Я ускорил своё движение, и, остановившись по левую сторону от убитого, подогнул ноги с того бока, что был ближе к нему. Копьё царапало гладкий панцирь, я наклонялся, стремясь загнать остриё в зазор между панцирем сихра и моим телом. Один из надсмотрщиков повернулся ко мне и сделал несколько шагов в моём направлении. Острая боль в правом боку показала, что я всё же изловчился и достал копьём до своего настоящего тела. Я выпрямил ноги сихра и выровнял его шаг, подстроившись под остальных. Надсмотрщик остановился, но продолжил следить за мной.

Я сосредоточился на боли, которая теперь буквально пульсировала и обжигала бок. Осознал, что судорожно хватаю ртом воздух. Меня будто вытягивало вверх, как бывает, когда выныриваешь с большой глубины – взмываешь вверх, и голова уже начинает кружиться, ты словно вытягиваешься и можешь одновременно чувствовать давление воды на грудную клетку и лёгкость воздуха над водой, где оказалась твоя макушка. Я был и тяжёлым, неповоротливым существом с множеством лап, и раненым такаи с гибкой шеей и телом, текучим, как вода. Наконец я мог повернуть голову, не задействуя всё тело, и увидеть сгрудившихся такаи впереди и надсмотрщиков сзади. Я чувствовал возбуждение и жажду от близкой крови, но я мог и контролировать их.

Я не позволю убить их в этот раз. Не знаю, что сделаю дальше, но сейчас я должен помешать убить их. Я развернул тело сихра и тремя большими прыжками приблизился к надсмотрщику, который смотрел на меня. Интересно, я смогу откусить его голову?

Они сбили меня с сихра своими длинными металлическими шестами, и песок обжёг и без того горевший болью правый бок. Я едва не терял сознание, но чувствовал, как они грузили меня в корабль и отдавали какие-то команды. Интересно, теперь они меня убьют? Или вколют ещё больше своей дряни?

Бетти. Я должен добраться до неё, если смогу выбраться. Я должен…

Они обработали и перевязали мои раны и, похоже, дали мне обезболивающее, потому что боли я не чувствовал. Умно. Теперь я не смогу отсоединиться от сихра, ориентируясь на боль. Всё-таки, я нужен им, раз они меня до сих пор не прикончили.

Мой невидимый собеседник из центра планеты был опечален тем, что они со мной делают, и скрашивал часы моего заключения рассказами о том, как волнует свет дневной звезды, если смотреть на него вблизи, как из облака газов за миллиарды лет образуются скопления твёрдых тел, как прекрасно пространство Космоса, не имеющее начала и конца.

А я рассказывал ему о Бетти.

О нашем первом путешествии к Красным горам, когда я предложил ей стать моей женой. О её застенчивой улыбке и цветах, вплетённых в волосы. Я говорил, не умолкая, потому что жутко волновался. А она смеялась, толкала меня и отвечала, что, конечно, согласна. Но я не верил и всё переспрашивал, точно ли она делает это не из вежливости. Мне никак не верилось, что такая девушка, как Бетти, может полюбить меня – не особенно сильного или ловкого, с угловатыми коленями и довольно щуплым телом. Да ещё и это знание о животных – о нём я ей тоже рассказывал, и боялся, что она сочтёт меня сумасшедшим и уйдёт. Но она восприняла мои рассказы серьёзно и сказала, что считает это даром.

Я долго не мог поверить, что Бетти действительно полюбила меня. Боялся поверить, потому что расставание с ней меня бы, наверное, убило. Я действительно не знаю, что сделал бы, реши Бетти выйти за кого-то другого. Наверное, не вынес бы такого, ушёл в пустошь и не вернулся оттуда. Я рад, что мне не пришлось. Она согласилась, мы поженились тем же летом, и с тех пор ни разу не расставались дольше, чем на один день. Но однажды всё же расстались.

Ниббы участили свои набеги, и каждый раз подбирались всё ближе к нашему селению. Старейшины призвали всех мужчин держать защиту наших земель. Долгие месяцы мы тренировались, возвращаясь домой глубокой ночью, обессиленные, но укреплённые. И когда обучение было завершено, мы стали держать караулы. В моей команде было девять хорошо обученных бойцов. Они выбрали меня своим командиром, но я старался во всём быть равным им. Мы дежурили, сменяя другой отряд, две недели, прежде чем увидели в ночном небе огни корабля ниббов. В ту ночь моих товарищей растерзали сихры, а я попал сюда, в деревянный ящик на умирающую планету.

Я снова в белой комнате. Высокий – его зовут Хью, как я понял из обрывочных фраз, ходит из угла в угол, поглядывает то на меня, то на лысого. Он нервничает – это видно по пульсирующей вене на его левом виске. Уже пять дней прошло с того случая с копьём, мне ничего не вкалывали и не вывозили для набегов. Интересно, в чём причина таких изменений. Они ждут, пока заживут раны? Готовят новую дрянь, более сильную, чтобы испытать на мне?

Хью говорит сквозь зубы:

– Мы знаем, что вы надеетесь сбежать к такайке по имени Бетти.

Её имя, произнесённое его хриплым низким голосом, прозвучало холодно и безжизненно. Я напрягаюсь в кресле, ремни, которыми меня привязали, врезаются в грудь и в кожу запястий.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели запись набега, который мы совершили сегодня ночью.

Мои ладони становятся влажными, спина холодеет. Оилс чувствует моё волнение и интересуется, в чём дело. Отправляю ему послание из одного слова – «Позже».

Загорается экран. Я вижу стены знакомого мне грузового отсека, сихров с наездниками, восьмерых надсмотрщиков – вдвое больше, чем обычно. Похоже, камера установлена на груди одного из них. Звука не слышно, есть только изображение.

Откидывается дверь, изображение скачками перемещается вперёд, повторяя движения идущего. На этот раз корабль приземлился у одной из пещер. Вижу у входа десять такаи, вооруженных копьями и пращами. Не проходит и минуты, как сихры уничтожают их всех.

Четверо ниббов-надсмотрщиков вбегают в пещеру, в проходе дрожит свет от их фонарей. Через некоторое время они возвращаются. Он ведут кого-то, кто упирается и пытается вырваться: это несколько такаек. Свет падает на их лица, и мне становится нечем дышать. Первой ведут её.

Они схватили Бетти! Я рванулся из кресла, натянув ремни, прохрипел: «Нет!» и продолжал следить за тем, что происходило на экране. Они нашли её и схватили. Как мне помочь ей?

– Спокойнее, это не прямой эфир, – хриплый голос высокого, Хью. – Это запись того, что происходило сегодня ночью. Смотрите внимательнее.

И я смотрел.