Я садовником родился

– Чего. Домоводство! И шить, значит, умел, и готовил неплохо.

– Зачем же тогда его жена няньку детям нанимала?

– Виктория-то? Ха! Зачем! Во-первых, Петьке назло. Мол, бабские дела должна баба делать. Во-вторых, чтобы муж бросил это позорное занятие и сидел дома. Мол, старшей дочери стыдно, что папа в школе показывает девочкам, как фартуки шить. Табуретки, мол, это еще туда-сюда, а уж щи с борщами – это позорище. В-третьих, надо же ей кому-то на жизнь жаловаться. Баба, она без этого не может. Вот возьми мою: как сядут на кухне с соседкой – и ля-ля-ля, ля-ля-ля. До ночи сидят, пока за той муж не придет. И по рюмочке запросто могут выпить под это дело. Что у меня отбирает апосля получки, то, значит, запросто потом с соседкой употребляет. Ну, есть она, спрашивается, справедливость?

– Справедливости нет, – согласился Леонидов.

– Вот и дожала она Петьку. Бросил он работу в школе, хотя и нравилась ему. А Лилька в цветочный магазин как раз устроилась. Не хочу, мол, быть нянькой, хочу в люди выйти. Вот и вышла! Ногами вперед. Прости, господи! – И мужик потянулся к бутылке.

– Значит, они с Викторией были подруги?

– Ну, вроде того.

– И Лилия сюда поболтать заходила, а не по хозяйству помогать?

– Кому помогать-то? Петьке, что ли? Ха!

– А в рестораны они вместе с Викторией не ходили?

– Эка! В рестораны! Может, и ходили. Которые бабы на кухне сидят, языками чешут. Которые в кабак идут за тем же. Если при больших деньгах. А соседка мно-о-го зарабатывала. Нам такое и не снилось. Мы пролетарии всех стран. И друг с другом по-пролетарски соединяемся: бутылочка на столе, селедочка на газете, да разговоры житейские. Ну что, так и не выпьешь больше со мной?

– Ругались они? Сосед с женой? – напоследок спросил Леонидов, решительно отказавшись от выпивки.

– Бывало. Петька-то все больше молчал. А она мертвого подымет. Голосище ого-го! Бой-баба. Тьфу, свят-свят-свят! Она ж померла! Одним словом, плохо жили.

– Понятно. Пойду я.

– Давай. Ты того… Заходи как-нибудь. А то к гаражам. У нас под березками лавочка.

– А на лавочке газета, а на газете селедочка. Я все понял. Как-нибудь…

Леонидов в последний раз оглядел стены прихожей, увешанные полочками, и вздохнул. В каждом дому по кому. Значит, Воробьевы жили плохо. А Лиле Виктория жаловалась на жизнь. Странная дружба, учитывая разницу в возрасте.

… Дома за ужином Леонидов как бы невзначай поинтересовался у жены Александры:

– А ты могла бы любить и уважать мужчину, который преподает домоводство в школе?

– Домоводство? Любить и уважать? – переспросила Саша. – Видишь ли, Лешечка, это разные вещи. Любить можно кого угодно. И министра, и безработного. А насчет уважения не знаю. Наверное, нет. Что-то ненормальное в этом есть, когда мужчина выбирает женскую профессию.

– А когда женщина выбирает мужскую? Тоже ненормально? Но почему-то такую женщину все уважают. Вот, мол, какая молодец! Феминизм, значит, процветает, а как, интересно, называется движение в защиту мужчин? За равные права?

– Ты опять завелся. Причем без повода. Я не феминистка. Сижу дома с ребенком, занимаюсь домашним хозяйством. Ко мне какие претензии?

– Никаких, – буркнул он.

– Ты, Лешечка, стал очень нервный. Тебе в отпуск надо. Или сменить обстановку.

– Ну да. Перейти из одной комнаты в другую. Поменять синюю мягкую мебель на коричневую в белую клетку.

– Как остроумно!

– Радуйся, что я еще шутить могу.

И Леонидов надулся. Саша деликатно замолчала. Ссоры никто из них не хотел. Когда позвонили в дверь, оба обрадовались. Первым в прихожую побежал Сережка и крикнул оттуда:

– Дядя Сережа Барышев пришел! Мама, тебе тортик принесли! А мне шоколадку! А папе? Что папе?

Бутылку водки Барышев достал из кармана на кухне и украдкой покосился на дверь. Александра укладывала Ксюшу спать.

– Не обманул я мужика, – улыбнулся Леонидов. – И в самом деле: гости!

– Какого мужика?

– Да так. Информатора.

– Как жена? – спросил Серега, усаживаясь на табуретку. Та жалобно скрипнула под его могучим телом.

– Как все жены. Муж дома – плохо, денег мало. Денег много – плохо, мужа дома нет.

– А если мужа дома нет и денег мало, тогда как?

– Тогда, Серега, никак. Тогда развод.

– Типун тебе на язык! Что, с Александрой поругались?

– Нет. Все нормально. А ты специально к нам или мимо проходил?

– Если честно, дело есть. Я здесь уже часа три брожу. Фотографию хозяина фирмы, где работала Виктория Воробьева, жильцам показывал.

– Ну и что?

– Может, выпьем? – и Барышев начал открывать бутылку.

– Выпьем. Только сначала скажи: как успехи?

– Не хотел тебя расстраивать, ты ж интуицию свою на кон поставил. Но этого Анашкина, Леша, опознали. В тот день, когда убили Викторию Воробьеву, он заходил в третий подъезд. Двое опознали: старушка со второго этажа и девушка, которая гуляла с собакой. Обе сказали, что мужчину с фотографии в среду видели. Определенно. Шел пешком со стороны супермаркета.

– Так. А что за фирма у этого Анашкина?

– Торгово-закупочная. Продукты питания оптом продает. Со склада.

– И машина у него есть?

– А то! Джип. Полный привод.

– Ого! А к подъезду главного бухгалтера, значит, пешком пришел?

– Пешком.