Утро ночи любви

– Криминала нет, как я понял. Типичный случай самоубийства. Установить личность, сообщить родственникам, и – в архив! Заканчивайте поскорее и поехали!

Котяев торжествующе посмотрел на Эдика: вот так-то! И хотя мальчишку следовало бы осадить, по сути он прав. Мотало, который колдовал на трупом, сидя на корточках, поднялся и, поправив сползшие на кончик носа очки, с обидой сказал:

– Я хотел, как лучше. С точки зрения психологии…

– Эдуард Семенович, мы вас ценим и уважаем, но психиатрическая экспертиза покойников не входит в ваши должностные обязанности, – оборвал его следователь. – В заключении прошу писать по существу, а не так, как вы любите. Без всяких там… – он поморщился. – В общем, я хочу видеть там только одну фамилию: вашу! Никаких Бонч-Бруевичей!

– Нельсон-Джоунс, – тихо поправил Эдик. – Всемирно известный психотерапевт, автор научных трудов.

– Вот именно. Давайте на сей раз без них обойдемся! И конкретно причину смерти потерпевшего прошу указать. Не «умер от печали» или там, – следователь хмыкнул, – «вследствие низкой фрустрационной толерантности», а калибр и марку оружия, из которого он застрелился, и характер нанесенных им, то есть оружием, повреждений. Над вашими опусами, между прочим, вся прокуратура хохочет! Мы их в Москву отсылаем. Просят. Это, говорят, нечто! Судмедэксперт – психотерапевт! Это все, конечно, занятно, но работать-то кто будет? А? Эдуард Семенович? Этот ваш… Фрейд? Да он сам давно покойник! Прошу из суда больше цирка не устраивать! Так что… Займитесь своим делом!

– Да, пожалуйста!

Он заметил, что у Эдика от обиды губы дрожат. Следователь, пожалуй, погорячился. Не стоило так наезжать на Мотало. Сам-то он кто? Мальчишка! В органах без году неделя. А Мотало двадцать лет отпахал. Опыт у Эдуарда Семеновича огромный, работу свою не любит, это да. Ну не повезло человеку! Когда Эдик получал высшее образование, профессия психолога была экзотикой, а о психотерапии мало кто слышал. И лечение для всех сомневающихся в целесообразности бытия было одно: психушка. Хочешь жить в обществе, будучи свободным от общества, переселяйся в палату номер шесть, там таких много. Советский человек буржуазную заразу подхватить не мог, и вообще, душа – это из области религии, а религия – опиум для народа. Кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени и жизнь в стране коренным образом изменится! Сейчас лечить душу моднее, чем тело, и где только этому не учат!

Поэтому Эдуард Мотало чувствует себя жестоко обманутым. Он считает, что его призвание – психотерапия. Но переучиваться, когда тебе за сорок, уже поздно, да и деньги нужны. А денег у Эдика нет никогда. Как там говорится? В тридцать лет жены нет, и не будет, в сорок лет денег нет, и не…

Тьфу ты! На себя посмотри! Четвертый десяток пошел! Ни жены, ни…

– Эдик, постой!

– Отстань!

– Да брось ты! Наплюй на этого щенка! Я-то знаю тебе цену! Мотало! Ну? Забей!

– Они смеются… Ты слышал? Смеются… Да они просто ничего в этом не понимают!

– Согласен: не понимают.

– Андрон… Это же тупые, ограниченные люди… Серость…

– Точно!

– Им бы только… Показатели… Деньги… Везде эти проклятые деньги…

Эдик с ненавистью посмотрел на высокие заборы. Сказал с тоской:

– Я, кажется, понимаю, почему он застрелился…

– Тихо-тихо-тихо… Ты же только что сказал, что его убили. Сам себе противоречишь. Ты, вот что… Не раскисай. Приходи вечерком ко мне. Мама на даче, так что мешать нам никто не будет. Выпьем, в шашки сыграем. Ну? Придешь?

Эдик молча пошел вперед, к реке. Берег здесь был крутой, тропинка, змейкой идущая вниз, размыта водой, и местами обнажилась рыжая глина. То и дело, спотыкаясь и цепляясь за ветки, Эдик спустился к самой воде. Догнав его, Андрей Котяев тихо сказал:

– Работу надо доделать.

– Да кому это нужно? – махнул рукой Мотало. И сел на траву.

Он присел рядом, какое-то время молчали. Утро было тихое, свежее. Вообще, ночи этим летом были на удивление холодные, да и дни не жаркие. Все находились в состоянии ожидания. Ну не может же все это так бездарно закончиться? Девять месяцев в году русский человек живет ожиданием лета, и вдруг такой обман! Поэтому и он, старший оперуполномоченный Андрей Котяев, и судмедэксперт Эдик Мотало, и мальчишка-следователь находились в состоянии депрессии, были раздражительны и брюзгливы. А кто в нем, спрашивается, сейчас не находится? Особенно те, кому все лето придется париться на работе. Они вообще, похоже, так и не увидят солнца.

– Дерьмо! – с чувством сказал он. – Погода – дерьмо! И в самом деле, хочется застрелиться, – и зевнул.

– Всю ночь лил дождь, – вяло заметил Эдик.

– Это точно.

– Записка.

– А ведь и верно! Буквы водой не размыты. Дождь кончился…

– Часов в семь утра.

– Значит, он застрелился на рассвете.

– Да. Он застрелился утром. Или его застрелили утром. Потом привезли сюда, положили на бережок, в руку вложили пистолет, камешком придавили записку, чтобы ветром не унесло…

– Стоп-стоп-стоп! – оборвал Эдика Андрей Котяев. – Как было, мы не знаем, доказательств у нас нет и вряд ли будут. А раз у нас нет доказательств, эту мысль мы дальше развивать не будем… Я, пожалуй, пройдусь по домам, попробую узнать, кто такой этот Ваня Курехин, чем занимался. Нам нужен образец его почерка, волей-неволей, а придется… – он тяжело вздохнул.

– Валяй, – вяло откликнулся Эдик. – Я тоже… пойду.

– Мне нужна его фотография. С чем по домам-то идти?

– Будет.

– Ну, так зайдешь вечером?

– Зайду.

– Только один приходи. Без Фрейда и остальных. Давай о мирском поговорим, а?

– Вот когда я… вы все еще пожалеете…

Он с усмешкой смотрел, как Эдик Мотало, цепляясь за ветки, карабкается наверх по крутому берегу. Вот он споткнулся и упал, смешной человечек, худой, нескладный, в нелепой одежде, но зато в очках, сделанных по специальному заказу, в золотой оправе и с линзами, меняющими цвет в зависимости от освещения. Когда Андрей Котяев увидел чек об оплате, невольно присвистнул. Вот кому уж точно нужен психотерапевт, так это самому Мотало! Который заявил, что очки для психотерапевта – рабочий инструмент, а на этом экономить нельзя.

Котяев подозревал истинную причину, по которой Эдик так рвется в психотерапевты. Мотало обделен женским вниманием, и насмотрелся фильмов, где длинноногие красавицы в очереди стоят на прием к целителю душ человеческих, потом ложатся на кушетку, вытянув ослепительные ноги, и начинают исповедываться. А где-то к середине фильма влюбляются в своего доктора и бурно занимаются с ним сексом на этой самой кушетке, на столе, в лифте ну и так далее. Женщины – слабое место Эдуарда Семеновича, он их боится до смерти и обожает всех, какие есть: блондинок, брюнеток, рыжих, худых и полных. Это означает, что любая, которая поманит Эдика пальцем, получит его со всеми потрохами.

Эдик, он как ребенок. Ребенок, который умнее многих взрослых, и который этого ужасно стесняется. Ведь он прекрасно понимает, чего они хотят, эти взрослые, читает их, как открытую книгу, и пугается этого. Тут же начинает играть дурачка, лишь бы никто не догадался о том, что он все понял. Душа у него как кристалл, а еще… Еще Эдик Мотало – девственник! Это отдельный разговор, и ни с кем, кроме Кота, Мотало это не обсуждает.

Кот – это кличка Андрея Котяева. Так зовут его коллеги за глаза, а то, случается, и проговорятся. Да и не только коллеги. Он не в обиде, эта кличка прилипла к нему с детства. Что поделать, фамилия такая.

Когда Эдик исчез из виду, Андрей Котяев вздохнул, поднялся с травы и, не спеша, отряхнул джинсы. У него было дурное предчувствие. Что-то тут было не то, Мотало неспроста так разволновался. Труп простачка Вани Курехина на берегу реки – это ниточка. Но тянуть за нее ой как не хочется. Там, похоже, такие горизонты открываются!

Котяев с тоской посмотрел наверх, на каменные особняки за высокими заборами. Туда лучше не соваться. На огромном материке Россия есть крохотный остров под названием Удача, там обитают те, кто сумел ухватить ее за хвост. Вот они и живут себе, припеваючи, отгородившись высокими заборами, и это правильно, простым смертным лучше не знать, что за этими заборами находится. Ну не надо им этого. Так спокойнее.

Но работу свою надо делать…

* * *

Видеокамеру он заметил сразу. За ним следили. За тем, как он топчется у калитки, как шарит по карманам в поисках удостоверения, потому что без этого лучше вообще сюда не соваться, как нажимает на кнопку электрического звонка.