Бунт османской Золушки

– Следи в оба, понял? – велела пажу валиде, когда Джинджи-ходжа вошел в покои стонущего султана Ибрагима. – Я хочу знать, что он там делает, этот колдун.

Ичоглан незаметно скользнул в султанские покои. В одной из четырех огромных комнат стояло необъятное ложе, на котором навзничь лежал падишах. Ичоглан не стал туда входить, затаился в смежной комнате, кабинете. Ибрагим нуждался в любимом паже всегда, когда бодрствовал. И только ночью, пока султан развлекался с наложницей, у его ложа стояли черные служанки-эфиопки, держа горящие факелы. Ибрагим не выносил одиночества. Это была одна из его странностей.

Падишах наелся им досыта, пока жил взаперти, в Кафесе. Стоило Ибрагиму остаться одному, как он тут же думал о заговоре, который зреет за закрытыми дверями. И боялся, что его убьют. Толпящиеся вокруг слуги успокаивали Ибрагима: значит, он еще султан, коль все ищут его внимания. И еще он не выносил темноты, требуя яркого света и ночью. Однажды с рабыни, которая заснула и не уследила за факелами в султанской спальне, сняли кожу кнутом, заживо. Несчастная умерла не сразу, пытку то и дело останавливали, чтобы привести девушку в сознание, и от ее криков леденели все, кто жил в гареме. Ибрагим заставил и наложниц, и слуг если не смотреть, то слушать, открыв все окна во двор, где истязали эфиопку. Евнухи зорко следили за тем, чтобы девушки от них не отходили, пока длилась казнь.

Сам Ибрагим стоял на балконе и упивался этими криками. Его ужас был неописуем, когда он проснулся ночью в полной темноте. Будто в могиле. Его парализовало от страха, какое-то время султан и впрямь не мог дышать, и теперь Ибрагим нуждался в знаках своей безграничной власти. Поэтому он и заставил весь гарем смотреть на пытку.

С того дня черные служанки, похожие на тени, не покидали его покоев и ночью, то и дело меняя факелы. Ведь все рабыни были частью гарема. Так чего и кого стесняться?

Но днем их заменяли пажи. Их было много, человек сто, все они проходили обучение во дворце Топкапы, здесь же и жили, из них готовили дворцовую челядь. Вся османская знать мечтала, чтобы среди пажей были их дети, но проникали в Топкапы и безродные, взятые по девширме.

Любимец Ибрагима пользовался особыми привилегиями. Именно он передавал всей остальной челяди распоряжения повелителя, который выделял этого ичоглана среди всех своих слуг за отменную память и сообразительность. Поэтому на пажа давно уже перестали обращать внимание. Он стал тенью повелителя, его устами, а за пределами султанских покоев ушами и глазами падишаха.

Ичоглан, стараясь быть незаметным, внимательно следил за всеми действиями колдуна. И увидел, как Джинджи-ходжа развязывает свой мешочек.

– Что стоишь, ичоглан? – резко обернулся вдруг ходжа. Паж вздрогнул: у него глаза на спине, у этого черного колдуна! – Принеси кипяток!

– Какой чай прикажете заварить? – угодливо склонился юноша.

– Я сам! Принеси кипяток и отойди!

Ичоглан, слившись с тяжелой, сплошь расшитой золотом парчовой занавесью, жадно смотрел, как колдун кладет на крышечку заварочного чайника кусочек все той же серой амбры и льет через него кипяток. А в чайнике лежат какие-то травы, которые ходжа достал из своего заветного мешочка. Поплыл дурманящий запах, и паж невольно закрылся рукавом кафтана. Джинджи-ходжа поднес дымящуюся чашку к губам Повелителя. Когда султан выпил дурманящее зелье, ходжа достал веревку. Юноша принюхался: пахнуло чем-то горьким, вроде бы полынью.

Султан затих, а колдун, выпив зелья из того же чайника, вошел в транс и, раскачиваясь, принялся завязывать на веревке узлы и над каждым читать заклинание:

С первым узелком мое заклинание начинается…
Со вторым узелком оно сбывается…
С третьим узелком магия освобождается…
С четвертым узелком заклинание закрепляется…
С пятым узелком оно прорастает в плоть…
С шестым узелком к небу летит мое слово…
С седьмым оно закон…
С восьмым моя магия нерушима…
С девятым да пребудет со мной великая сила!

Завязав последний, девятый узел, ходжа дотронулся им до покрытого испариной лба султана. Ибрагим забился в припадке, застонал, потом откинулся на подушку, закрыл глаза и затих. Ичоглану показалось, что падишах уснул. Колдун подул на узлы и неторопливо спрятал веревку обратно в свой страшный мешок.

– Когда повелитель очнется, он будет здоров, – торжественно объявил Джинджи-ходжа. – Я забрал с собой его страхи.

«Это сихр, – в ужасе подумал паж. – Колдовство, черная магия. Ходжа использует могущество джиннов! Недаром его называют Джинджи-ходжа! Запретная магия, дьявольская. Это великий грех! Валиде должна знать…»

Он отступил, согнувшись в низком поклоне и пряча от колдуна глаза, в которых застыл ужас. Ходжа стукнул согнутыми пальцами в массивную дверь, которую тут же услужливо распахнули перед ним стражники. Стоящая за дверью валиде протянула ходже мешочек с золотом.

– Храни вас Аллах, валиде, – в голосе ходжи была насмешка. – Надеюсь, мои покои все еще свободны? Ведь я Наставник Повелителя, мюдеррис в медресе Сулеймание и кади Галаты. Сиятельная валиде все еще нуждается в моих советах? – вкрадчиво спросил он.

Кёсем-султан через силу нагнула гордую и все еще красивую голову:

– Во дворце Топкапы вам рады, Джинджи-ходжа.

Когда колдун ушел, она резко повернулась к дверям султанских покоев:

– Исмаил!!!

И тут же из спальни раздался надтреснутый голос Повелителя:

– Исмаил!

Валиде отступила. Сегодня для нее был плохой день. Джинджи-ходжа опять победил. Но война была объявлена. Кёсем-султан никогда не отступала. Не собиралась и на этот раз. Любимый паж Повелителя ей поможет. Все любят золото, и мальчик не исключение…

* * *

– Принеси мне воды, Исмаил, – хрипло сказал султан.

Он долго и жадно пил, потом ичоглан аккуратно и нежно промокнул мягкой душистой тканью щеки и бороду султана.

– Какие приказания будут у моего повелителя?

– Я хочу женщину.

– Прикажете позвать Турхан-султан?

– Нет! Не ее! Она совсем помешалась на сыне! Только и говорит, что о мальчишке! Не будь он еще щенком, я приказал бы его задушить. Я знаю, мать и старшая хасеки хотят посадить на трон Мехмеда!

– Повелитель…

– Позови наложницу. Девственницу.

– Прикажете, чтобы ее выбрала валиде?

– Нет! Ты.

– Мне запрещено входить в гарем, о великий султан, – низко склонился паж.

– Да, я вспомнил… Кизляр-ага пусть выберет девушку и велит ее подготовить.

– Как прикажет повелитель, – ичоглан поклонился еще ниже и стал пятиться к дверям.

– Стой! – велел ему Ибрагим.

Паж замер.

– Иди сюда, – позвал его султан. Исмаил осторожно приблизился. Он увидел, что зрачки у повелителя расширены, отчего глаза его кажутся бездонными, как ледяные колодцы. Это действовал наркотик. Исмаил невольно почувствовал, как от страха леденеют руки. – У тебя красивое лицо. И голос приятный. Скажи, ты уже был с женщиной?

– Нет, повелитель. Я служу своему султану день и ночь.

– Сколько девушек наверняка об этом пожалели, – насмешливо сказал Ибрагим. – Вот тебе моя награда: я пришлю тебе одну из моих наложниц. Все равно я собирался ее казнить. Она была хороша, пока не стала дерзить. И перед смертью я ее награжу. Ты проведешь с ней ночь, она научит тебя всему. А ей есть чему научить девственника. А потом ты сам зашьешь ее в мешок и отдашь черным евнухам, которые бросят ее в Босфор. Сделаешь? – и султан требовательно посмотрел на юношу. – Подними глаза! Смотри на меня!

Ичоглан посмотрел на султана сквозь свои огромные и длинные ресницы, словно через паранджу, стараясь, чтобы его взгляд не был дерзким: