В двух шагах от края

Доктор, не покидавший палату на протяжении всего разговора, вероятно, ожидал от меня горючих слез в трубку, и был несколько ошарашен моим олимпийским спокойствием. А я нагло воспользовалась его смятением и ничтоже сумняшеся выдвинула следующее требование.

– Позовите следователя! – безапелляционным тоном приказала я, – человек при исполнении, проявите уважение к закону. Сколько можно его под дверью мариновать?

Врач лишь безнадежно махнул рукой, видимо, решив, что гораздо проще выполнить нехитрую просьбу умалишенной, чем потом испытывать на себе проявления ее буйства.

Следователь мне почему-то сразу понравился. Кругленький, лысоватый дядька с умными проницательными глазами внушил мне симпатию уже только одним своим профессионально-деловым подходом. Пододвинул стул к моей кровати, сунул мне под нос красную корочку служебного удостоверения и без лишних сантиментов приступил к опросу потерпевшей стороны.

Так как у «потерпевшей стороны» к милейшему Владимиру Михайловичу имелся и свой животрепещущий вопрос, я постаралась вызвать у следователя максимальную степень доверия и изложила хронику событий прошлой ночи с впечатляющей детализацией. В глубинные причины своего желания расстаться с жизнью я не посчитала нужным вдаваться, зато подробно описала, как заранее подсмотрела комбинацию на кодовом замке, как пробралась на открытый чердак, и как, оступившись в темноте на ровном месте, провалилась в вентиляционную шахту. Следователь четкость и логичность моих показаний оценил по достоинству, и в качестве ответного жеста поставил меня в известность, что владелец кухни с ошибочно разобранной кладкой уже готовит на меня исковое заявление в суд. Далее мы дружно посмеялись над наивностью юридически безграмотного гражданина, а Владимир Михайлович посетовал на халатность коммунальщиков, пожелал мне жить долго и счастливо без попыток суицида, и после получения моей подписи на протоколе уже собирался было ретироваться. Но не тут-то было!

– Послушайте, для меня это очень важно, – я вплотную приблизила губы к уху следователя (а вдруг там Макс в замочную скважину подглядывает, а некоторые подробности ему знать совсем не обязательно), – того парня, Эрика, его уже опознали? Мне очень нужно встретиться с его родственниками, прошу вас, дайте мне их контакты, или хотя бы телефон того, кто ведет это дело.

– Какого Эрика? – совершенно натурально удивился Владимир Михайлович, – простите, Ида, я вас не понимаю.

– Разве вы не в курсе, что со мной на крыше был еще один человек, он представился мне Эриком. Он бросился вниз за минуту до того, как я упала в шахту…, – взгляд следователя меня явно насторожил. Еще недавно он смотрел на меня почти с дружеским пониманием, а сейчас надулся, будто мышь на крупу. Я же у него не военную тайну выведать пытаюсь!

– Владимир Михайлович, если вы не хотите брать на себя ответственность, хотя бы просто скажите мне фамилию Эрика, я сама найду его семью и узнаю о времени и месте похорон. Да что с вами такое, черт возьми?

Следователь задумчиво повертел в руках исписанный мелким убористым почерком лист бумаги и вдруг принялся методично разрыв ать протокол на мелкие кусочки.

– Доктор Логинов прав, вам нужно предварительное медицинское освидетельствование. Отдыхайте, Ида, я приду к вам, когда вы поправитесь.

– Я здорова! – все еще ничего не понимая, я соскользнула с кровати и раздраженно топнула перебинтованной ногой. Малоубедительное зрелище, если принять во внимание, что одета я была в некое подобие ночной рубашки, а тапочки мне выдать пока не удосужились, и пол я вынуждена была топтать голыми пятками. Но даже отсутствие жизненно необходимых предметов гардероба не помешало мне воинственно взмахнуть руками и угрожающе двинуться на следователя, будто фашистский танк на Прохоровку.

– Что происходит? – шипела я, как разъяренная рысь, – я не оставлю вас в покое до тех пор, пока вы мне все не объясните. И я…на вас в прокуратуру нажалуюсь!

Жаль, что в отличие от луноликого врача Владимир Михайлович оказался менее восприимчив к моему грозному предостережению. Думаю, следователь меня больше пожалел, чем испугался.

– Ида, успокойтесь, – с отеческими интонациями в голосе попросил он, – лучше ложитесь, не надо нервничать. Вы перенесли сильный шок, вот и померещилось всякое. Я вам могу на данный момент официально заявить, что даже если какой-то парень на крыше и был, то вниз он точно не прыгал. Никакого тела в том районе не обнаружено, сигналов о случае самоубийства также не поступало, следы крови и прочие доказательства отсутствуют, так что скорее это всего лишь плод вашего воображения. Я уверен, после окончания лечения, вам станет легче.

– Конечно, станет, -миролюбиво подтвердила я и устало опустилась на постель, – только без всякого лечения. Время –лучший лекарь, Владимир Михайлович. Знаете, зря вы протокол порвали, предлагаю его заново переписать и закрыть дело за неимением состава преступления. А про мой вопрос вы лучше забудьте, и, главное, никому о нем не рассказывайте.

Отыграла я идеально. Способность к лицедейству за долгие годы ношения масок у меня находилась на виртуозном уровне. Тут вам и смущение, и вина, и страх – получите, распишитесь, что называется. Я и расписалась, в протоколе, по второму разу. Следователь, конечно, не переставал на меня подозрительно коситься, но стремление поскорее сдать дело в архив перевесило профессиональную интуицию. Попрощался Владимир Михайлович со мной довольно сухо, неприятный осадок остался у нас обоих. А у меня в довершение ко всему остался все тот же вопрос, на который я так и не получила ответа.

ГЛАВА V

Так как до последнего времени бог миловал меня от попадания в стационар, я по неопытности полагала, что больница является наилучшим местом для всесторонней реабилитации пациента главным образом за счет изоляции от общественного внимания. К сожалению, в своем предположении я ошибалась не менее жестоко, чем конструкторы НАСА при проектировании Аполлона-13. Не успел скрыться за дверью следователь, как народ повалил в мою палату, будто прибывшие из глуши колхозники на выставку достижений народного хозяйства. Наверняка, не последнюю роль в бесконечном наплыве посетителей сыграла тайная месть доктора Логинова: мол, раз не ты не хочешь принимать лекарства и вся такая здоровая, то покой тебе в ближайшее время будет только сниться.

Надо сказать, беседа с Владимиром Михайловичем существенно выбила меня из колеи, и бардак в моей голове принял просто угрожающие масштабы, а тут еще всякие «доброжелатели» перлись ко мне нескончаемым потоком, мешая привести разрозненные мысли в относительный порядок. Нет ничего удивительно в том, что вежливости в моем поведении в итоге осталось примерно столько же, сколько полезных веществ в сладкой газировке, и число визитеров резко поубавилось. Самым стойким вроде неугомонного Макса, его визгливой мамаши и несостоявшейся подружки невесты Райки, чуть ли не в голос рыдавшей от невозможности блистать в своем новом платье на грандиозном торжестве, было доходчиво объяснено, что если они в течение тридцати секунд не очистят помещение, я за себя не отвечаю, и вполне вероятно, начну метко швыряться в них стульями и прочими подходящими для воздушной атаки предметами. Наглядной демонстрации серьезности озвученных мною намерений, к счастью, не понадобилось, зато, наконец полностью осознавший степень моей непоколебимой уверенности не связывать себя узами Гименея Макс перед уходом мстительно поведал о десятке моих коллег из желтой прессы, которые только и дожидаются шанса проникнуть ко мне в палату.

Я приняла к сведению полученную информацию и даже обдумала дежурный вариант отхода через пожарный выход, но основное препятствие, как выяснилось, заключалось далеко не в гипотетических папарацци, изнемогающих от страстного желания поместить на первую полосу мою фотографию в бинтах. Лицо моего лечащего врача к вечеру походило скорее на непропеченный блин, чем на Луну, доктор Логинов дергался и нервничал, но гнул свою линию с непрошибаемым упорством. В соответствии с писаными и утвержденными не иначе как клиническим идиотом правилами внутреннего распорядка, выписка больных осуществлялась исключительно в утренние часы.

Провести ночь в этой белой клетке для меня было все равно, что добровольно сдаться в руки торговцев человеческими органами. Я написала отказ от госпитализации, поставила на нем свою размашистую подпись и с пакостной ухмылкой ткнула этой бумажкой в Логинова. Эскулап для приличия формально повздыхал, но так как несовместимых с жизнью травм у меня не обнаружилось, вынужден был после недолгих препирательств отдать распоряжение о выдаче моей одежды. А вот через черный ход выпускать меня категорически отказался.

– Линкс! Что произошло с вами на крыше? Вы там…

– Почему вы отменили свадьбу, Линкс?

– Линкс, вы видели преступников в лицо?

– Вы планируете собрать пресс-конференцию?

– Как вы себя чувствуете, Ида?

Папарацци набросились на меня, словно голодные пираньи. Нацеленные мне в лицо объективы фотокамер, слепящие глаза вспышки, сплошной неразборчивый гомон бесчисленных вопросов… Меня хватали за рукава, совали в лицо микрофоны, зажимали в толпе и снимали, снимали, снимали. Ну и к черту, я как никто умею правильно разговаривать с этой братией!

– Фарух! – я выцепила его смуглое лицо с восточным разрезом глаз практически сразу, уж кто-кто, а мой старый знакомый выделялся в любой клаке, -забери меня отсюда, а по пути я дам тебе интервью!

Надо отдать Фаруху должное, отреагировал он с ураганной скоростью: локтями распихал всех конкурентов, пребольно ухватил меня за перебинтованную руку и на буксире потащил в свою машину. Быстро завел двигатель и с места газанул подальше от этого столпотворения. Вот за что мне нравится Фарух – он, конечно, за горячую сенсацию и маму родную три раза перепродаст, но чутье на жареные факты у него феноменальное и в подобных ситуациях он действует на автопилоте. Не зря же заполучить в штат убежденного фрилансера Фаруха Кемаля мечтают все до единого периодические издания, начиная от «Столичной штучки» и заканчивая «Сельскохозяйственным вестником», потому как Фарух способен с легкостью обнаружить информационную бомбу даже в стогу прошлогоднего сена.

– Рассказывай! – сходу потребовал мой спаситель, параллельно поглядывая в зеркало заднего обзора. Боится преследования, что ли? – все с самого начала, Линкс, как и обещала!

Фарух родился и вырос здесь, а на своей исторической Родине в Афганистане он не бывал даже в командировках, и совокупность этих двух фактов заставляла меня обоснованно подозревать, что его неистребимый акцент является лишь пикантным дополнением к экзотическому облику. Вероятно, аналогичная цель преследовалась Фарухом и при круглогодичном ношении традиционной шапочки-«пуштунки», а также при старательном перебирании четок с деланно-рассеянным видом. А еще Фарух, как и большая часть восточных мужчин, предпочитал силиконовых блондинок, благодаря чему наше довольно тесное общение никогда не сопровождалось даже намеком на сексуальные домогательства. Я иногда сливала ему полученную по служебным каналам информацию, а Фарух, в свою очередь, снабжал меня теми самыми изюминками, которыми так выгодно отличались мои публикации.

Не сомневаюсь, сегодня я устроила Фаруху настоящий праздник. Всю дорогу до дома я тараторила, не переставая, и даже несколько удивилась, что на языке у меня до сих пор не образовалась внушительных размеров трудовая мозоль. Я эмоционально и художественно расписала свою неудачную попытку расстаться с жизнью, походя кинула парочку увесистых булыжников в огород Макса Терлеева ( поверьте, речь шла далеко не футболе) и бессовестно раскрыла все тайны свадебного переполоха, в том числе точно назвав потраченную вхолостую сумму. Фарух млел от блаженства, будто растянувшийся на солнышке кот, и ненавязчиво щелкал затвором, но когда он спросил меня о дальнейших планах, я резко замолчала, волевым усилием заставила репортера выключить камеру и драматическим шепотом поведала, что сие мне еще самой неведомо, но как только, так сразу, и эксклюзивный материал у него в любом случае в кармане.

В других обстоятельствах Фарух, быть может, и повел бы себя гораздо более настойчиво, но сейчас ему надо было срочно монтировать репортаж, и он готов был согласиться на что угодно. Так что распрощались мы на дружеской волне, а когда Фарух увидел у моего подъезда скопление откровенно опоздавших к раздаче папарацци, так и вовсе раздулся от гордости и спеси. Я же оперативно сделала из увиденного правильные выводы, воспользовалась охватившей Фаруха эйфорией, и уболтала его помочь мне просочиться в подъезд незамеченной через сквозную пристройку расположенного на первом этаже парикмахерского салона.

Дома было здорово. Темно, спокойно, тихо. Жаль, конечно, что перед тем, как отправиться в последний путь на крышу, я планомерно опустошила холодильник – есть хотелось до рези в желудке, причем вернувшийся к активной жизни организм требовал ни какого-нибудь там диетического питания, а солидный кусок мяса, например. На текущий момент из продуктов в наличии оказался только кофе, и за неимением лучшего, мне пришлось в ожидании доставки пиццы коротать время за чашечкой свежесваренной арабики.

Я до краев наполнила чашку ароматным напитком, два раза проверила, закрыла ли я газ (не то чтобы соседей жалко, но я и сама на тот свет больше не собираюсь), подошла к окну и осторожно отодвинула плотную ткань портьеры. Кирпичная девятиэтажка возвышалась напротив мрачным памятником той страшной ночи. Вот по этой тропинке я торопливо пробиралась навстречу гибели, спешила на свидание со смертью, а обрела свободу, которую я никогда ранее не имела. Вот на этом месте мне чуть не упал на голову синтезатор… Черт, а почему я не спросила у следователя про синтезатор, нашли его или нет? Ведь если не было Эрика, значит, не было и клавиш. Логично? Еще как логично!

– Владимир Михайлович, это Ида! – настенные часы показывали начало двенадцатого, и я живо представила, как укоряет себя следователь за то, что не указал на оставленной мне визитной карточке временные ограничения для поздних звонков, – простите за беспокойство! Обещаю, это последний вопрос, ответьте мне, и я клянусь отстать от вас раз и навсегда.

– Разве в больнице еще не тихий час? – задумчиво поинтересовался следователь , -или вы там на особом положении?

– Я не в больнице, -честно призналась я, – но это сейчас не критично. Просто скажите мне, под окнами того дома, где я упала в шахту, нашли обломки синтезатора? Нашли или нет?

Владимир Михайлович с невыразимой тяжестью вздохнул. Представил, наверное, бедняга, что такими темпами недолог час, когда я возьму моду каждый вечер делиться с ним своими галлюцинациями и в случае отказа поддерживать со мной беседу буду прямым текстом угрожать инициацией прокурорской проверки.

–Пожалуйста, -жалобно взмолилась я в трубку, – да или нет?

– А как он выглядит, этот ваш синтезатор? – бесцветно уточнил следователь, -разбитый фонарик там нашли и клавиши какие-то электронные. Ребятня местная давно все порастащила. Это оно?

– Оно самое, – шумно выдохнула я, – Владимир Михайлович, я вас обожаю!

– Берегите себя Ида! – не слишком впечатлился от моего эмоционального порыва следователь, – вам в отпуск срочно надо, вот что я вам скажу.

Финальный совет был, бесспорно, хорош, и я поставила в завтрашний график также посещение редакции с последующим написанием заявления об увольнении по собственному желанию. Мне и без этого змеиного гнезда было, чем заняться, причем с визитом к психиатру, судя по последним сведениям, можно было и повременить. Эрик был. Вопрос, куда он делся? Тела, я предположим, тоже не видела, но не мог же он раствориться в воздухе? Или мог? Ну, в таком случае, психиатр плачет по мне горькими слезами…

Обдумывать это невеселое утверждение более внимательно мне помешал доставщик пиццы и вспыхнувший с новой силой приступ зверского аппетита. Пока работали челюсти, мозги отдыхали, и никаких гениальных идей меня больше не посетило, однако в желудке стало тепло и сыто. Я стояла перед зеркалом, пристально вглядывалась в свое отражение и видела в нем совсем другую Иду Линкс, красивую, уверенную в себе брюнетку с пылающими жаждой жизни глазами, и все острее понимала, как важно для меня выяснить правду об Эрике, потому что именно с него началось мое неподвластное разуму преображение.

Обычно, дельные мысли посещали меня в процессе нудного и монотонного занятия вроде шитья, глажки или нарезки салата к праздничному столу. Но так как мое приданое давно лежало в шкафу аккуратными стопочками, шитое-перешитое и глаженое-переглаженное, а праздник сегодня будет, как говорится, без меня, ни один из вышеперечисленных способов стимулирования умственной активности мне никаким боком не подходил. Зато я самостоятельно придумала куда более удачный вариант.

Я кромсала свое свадебное платье с ожесточенной ненавистью, а там, где не справлялись ножницы, безжалостно разрывала белоснежное кружево руками. Исцарапанные руки болезненно ныли, но я не замечала боли, мной владело какое-то абсолютное счастье, я отключила все телефоны и от души наслаждалась своим долгожданным одиночеством. Многослойное платье оказалось прекрасным тренажером для нервной системы, и когда я добралась до корсетной части, в голове у меня наступило капитальное прояснение, и через минуту Фарух Кемаль получил сообщение следующего содержания « Я знаю, что ты, мать твою, не спишь, поэтому отвлекись от моих фотографий и скинь мне ссылку на последнюю версию базы данных областной налоговой».

Судя по тому, что новое письмо появилось на моей страничке через пару минут, качество отснятого в машине материала, повергло Фаруха в щенячий восторг. Не зря все-таки я перед ним распиналась и во всех ракурсах позировала.

База оказалась обновленной и дополненной. От всевидящего ока налоговой инспекции не мог укрыться ни один совершеннолетний гражданин страны, нужно только правильно задать критерии поиска. А кроме имени у меня ничего не было. Хорошо, имя достаточно редкое. Или недостаточно.