Желтый мокасин для любовника. Веселые рассказы

– А зачем вы стакан того-самого дверью?

– Да не дверью! Локтем! Это же я по-немецки сказала! Вы по-немецки ферштеен?

– Я – да. А какое слово вы сказали?

– Ну, перевернуться.

– А… Так это херумдреен.

Вот ведь, господи, понапридумывали слов! Интеллигентному человеку их и не выговорить!

О рождественских чудесах

Наш приятель недавно переехал в Вену. Звонит, с гордостью спрашивает:

– А вы своих парнеров по бизнесу с Рождеством поздравили?

– Еще нет.

– Эх, вы! Столько лет тут живете! А я уже поздравил! Самые хорошие открытки купил! Дорогие! Всем разослал!

Через два дня встречаем его. Вид у мужика смурной. Потом не выдерживает, рассказывает:

– Представляете, прихожу к партнерам в офис – а народ как-то странно на меня посматривает. Ну, думаю, показалось. К начальнику заглядываю – он шмыг за дверь! Зама его на всякий случай по-английски спрашиваю: ты открытку мою получил? А тот кивает и тоже как-то так бочком, бочком отползает. Чувствую: что-то не то. Прихожу домой. У меня открытки-то еще остались. Беру словарь. Вчитываюсь. Елки-палки! Как неудобно получилось!

Оказывается, там внизу под поздравлением мелкой вязью на одних написано: «дорогой мамочке». А на тех, самых красивых, с ангелочком, что я заму и начальнику послал: «моей любимой крошке»…

Особенности перевода

Раннее утро. Греческий порт. Я только что купила билет на паром до другого острова. Возвращаюсь по длинной пустой набережной к причалу: касса – у черта на куличках. Навстречу бежит запыхавшаяся дама в обтягивающих белых джинсах с рюшками, на каблуках, при полном макияже, с огромным розовым чемоданом на колесиках. При виде меня останавливается и, лучезарно улыбаясь, задушевно-вежливо спрашивает по-английски:

– Извините, будьте добры, пожалуйста, скажите, где здесь…

– Да говорите по-русски! – ласково перебиваю ее я, узнав по всем приметам соотечественницу. Она тут же втягивает любезную улыбку:

– Блть, где здесь их долбаная касса? Уроды! Ни одного указателя! Затрахалась ее искать!

Вот удивились бы англичане, узнав, как переводится их «будьте добры, пожалуйста»…

О белкозайце

Мой пес – огромный дог Райс – потомственный шоумен. Домашняя кличка – Филипп Киркоров. Обожает красоваться, выступать, по ночам видит себя звездой дог-шоу и собачьих выставок. Муж хочет, чтобы он был боевой охотничий пес, часами бродил по лесной чаще, преследовал дичь. Собака дичи боится, от оленей шарахается, а по вечерам категорически отказывается идти гулять по темной лесной тропинке: вы что, с ума сошли? Нас же съедят! И тут вдруг на утренней прогулке пес увидел на земле белку. Дичь такого размера показалась отважному охотнику безопасной, он ринулся к ней, она взлетела на дерево. И мой огромный дурак в пылу погони бросился на огромный бук, встал на задние лапы, передними обхватил ствол и реально попытался влезть на дерево! Зрелище, скажу вам, не для слабонервных. И тут на тропинке появился наш австрийский сосед. Вид двухметрового дога, карабкающегося на дерево, его потряс. Сосед замер. Я решила ему все объяснить. Тем более, только что учила животных на немецком. Но пока еще нетвердо. И я, показывая на верхушку бука, поясняю соседу:

– Там Hase, боится собаки, ну и залезла на дерево!

Австриец посмотрел странно.

– А собачка, то есть хунт, хочет хазе достать. И тоже на дерево взбирается! – втолковываю я этому непонятливому.

А только сосед посмотрел на меня, будто я не в себе, быстро залепетал по-своему: иа, иа, натюрлих! И бочком-бочком ретировался.

– И чего он так разволновался! – весело подумала я. – Белок на дереве не видел?

И тут меня словно молнией озарило. Hase-то по-немецки совсем не белка. А заяц…

Поговорили

Аэропорт Шереметьево, международный терминал. Среди респектабельных пассажиров по залу ожидания вразвалку идут двое рабочих в ярко-оранжевых робах, с сильно испитыми лицами, с лестницей наперевес. Один другому говорит:

– Ты ей скажи: ай лаф ю! – А что это? – Ну типа: ты мне понравилась!

– Серега, блин, а если она мне ответит?!

Про Пасхального зайца

В Европе, кто не знает, символ Пасхи – заяц. А это значит – они везде: во всех витринах, в корзинках перед магазинами, в окошках домов. Иду я по своему любимому Мельку. И думаю: пора бы и мне зайцем обзавестись. Захожу в магазин. И решаю блеснуть немецким. Который давно не повторяла.

– Хабен зи, – игриво спрашиваю у симпатичного продавца – айн остен хозе? Ну то есть, есть ли у вас пасхальные зайцы. А магазинчик смешанный, там все: от одежды до сувениров.

– Ви, битте? – переспрашивает непонятливый продавец.

Улыбаюсь еще шире.

– Хозе, хозе! Ну, традишин такая. Каждую Пасху – новый хозе! Покажите мне спешиал хозе для Пасхи!

Смотрю – мужик молчит. Не врубается.

– Да как же! – говорю. – Вот вы лично. В окно хозе ставите? Любите показывать своих хозе родным, друзьям?

Мужик почему-то пугается и почти кричит:

– Найн! Найн!!!

Ну, думаю, может, мусульманин. Набираюсь терпения.

– Австриан традишин! Вечером ставишь хозе рядом с кроватью. И – оп-па! Утром вот такой сюрпрайз! (развожу в стороны руки, показывая величину подарков – здесь заяц на Пасху подарки детям приносит). Понял? Ферштеен?

Да только мужик смотрит ошалело и как-то начинает с лица спадать. Совсем, значит, не любит нашу христианскую Пасху.

Тут я делаю шаг в сторону и вижу на нижней полке шкафа аккурат за его спиной выстроившихся рождественских зайцев.

– О! – восклицаю. – Так вот же! Остен хозе!

Тычу пальцем в зайцев прямо за ним и говорю: – Гибен зи мир, битте!

А мужик почему-то в ужасе за свой брючный ремень схватился и орет:

– Найн, найн!