Terra Mirus. Тебе не кажется

– Но я… – поднял было руку парень.

– Индра, иди, – остановила его Илона. – Пять часов, пора на полдник стариков завозить. Алиса покажет, как.

– Но…

– Иди, я говорю. Девчата из отделения, которые сегодня за ними присматривают, вам помогут. Только бабу Галю не надо больше магией поднимать. Вдвоем с Мишкой пересадите. И не вздумай геройствовать! Всех нас выдашь.

Сокол растерянно моргнул раз-другой, но послушался – встал и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

А Илона осталась. Зачем – непонятно, ведь Геннадий сейчас злой и расстроенный, и наверняка выгонит и ее. Но тяжелую голову терзали дурные мысли, с которыми она больше не могла оставаться наедине.

– А ты чего расселась? – перевел на нее взгляд старик. – Особое приглашение на выход нужно?

– Простите, Геннадий, – Илона машинально съежилась на кровати, пытаясь занять меньше места. – Мне очень неловко вас беспокоить…

– Молчи уж, – махнул он рукой, а затем хмуро уставился женщине в лицо. Глаза его были как два черных буравчика. – Илона, вот нормальная же ты баба, не круглая дура, как половина здешних. На кой леший ты с пернатыми связалась? Накличешь беду на свою семью, ой, накличешь…

И тогда Илона не выдержала.

– Моя дочка встретила белобрысых несколько дней назад, и одна из них пыталась ее забрать, а второй не разрешил, сказал, что для их целей она еще маленькая, – тихо прошептала она. – Я с тех пор спать нормально не могу. Все думаю – зачем она им, для чего? И сколько детей они уже вот так забрали?

– Алиску-то? – ахнул дворф. Лицо его просветлело на мгновение. – Вот эту вертлявую наивную мартышку, которая весь мир готова обнять?

– Именно, – мрачно кивнула Илона. –А еще одна моя подруга – дракон, а вторая – феечка, и их убьют, если вычислят. Теперь вы понимаете, почему я готова связаться с кем угодно? Они предлагают войну, и мы с семьей решили содействовать. Потому что нас все равно убьют, рано или поздно, так или иначе. А Алису отправят… куда? Может, на кровавые опыты, как соколов?

Старик ничего не ответил, только нахмурился еще сильнее и опустил голову.

А Илону будто прорвало.

– Как жить дальше в таком мире, скажите на милость? – слезы градом покатились из глаз. – При мне четыре дня назад семью целую на площади заживо сожгли за то, что антибиотики своей младшей дочке искали, да попались. И пацан среди них был, ровесник Индры, а может, и младше. Как терпеть, как соглашаться, что это нормально? Геннадий, я понимаю, что вы не готовы к войне и вам страшно. Но все же помогите нам хотя бы советами! Мы ведь как слепые котята в этой битве, ничего не знаем и не понимаем. Я не буду вас часто беспокоить и мальчика сюда больше не пущу. Он отстанет, честно, я с ним поговорю.

– Гиннар, – вдруг буркнул старик.

– Что? – Илона торопливо вытирала мокрые дорожки со щек, чтобы дети не увидели, что она плакала, и не расслышала слово.

– Гиннар мое настоящее имя. Можешь так меня называть. Только не при бабках-сплетницах и не при дураках твоих. А остальные все равно не слышат нихрена. И повторюсь, зря ты в это влезла. Семья у тебя хорошая, что муж, что дите. И сама ты баба отзывчивая и душевная, и за свою доброту голову сложишь на «позорной» площади, уж прости. А я за соколенышей драться не желаю. Они к нам всю жизнь, как ко второму сорту относились, и вряд ли что-то поменялось даже за последние столетия. Тем более, в бою с меня толку никакого, сама видишь, я калека.

Дворф прикрыл коленки одеялом и подкатил к раковине, висевшей около стола. Затем налил в стакан воды, залпом выпил, выдохнул и продолжил.

– Но за ребят своих я отомстить хочу. Как подумаю о том, что с ними могли сделать и сделали, так кровь в жилах закипает. Поэтому, ежели чего непонятно, приходи, помогу. Только чтобы не видел никто из соседей, а то подумают еще, что я тебе стучу на них, житья мне потом не дадут. Я никого не боюсь, но нервы ни к черту, прибью еще ненароком.

– А то я их тайны и секреты не знаю, о выпитых втихушку бутылках с алкоголем, да окурках, закопанных в кадке с фикусом в углу холла, – фыркнула Илона, и тут же замерла. – Погодите, Ге…ннар, вы пьете воду из крана? Но она же какой-то дрянью отравленная!

– Ну и что? – искренне удивился старик. – У дворфов желудок крепче железа. Конечно, мутит с нее преизрядно, блевать даже порой охота. Но нам проще, нас мать-земля чистит и спасает от чужого яда.

– Это как? – не поняла Илона.

– А вот так, – дворф снял крышку со стоящей на столе плошки и достал оттуда самый обычный кусок угля. Осмотрел его с довольным видом и сунул в рот. – Я его сам из березовых поленьев на поляне через дорогу жгу, отлично выводит любую придуманную белобрысыми потраву. Они в углеродистых соединениях не шарят, потому и не знают… Хочешь, кстати?

– Нет, спасибо, я из фильтра воду дома пью… Стоп, так фильтр у нас тоже угольный! Получается, уголь этот яд впитывает и не пропускает дальше?

– Или пропускает, но тут же выводит из организма, – кивнул Гиннар, продолжая хрупать куском угля, как карамелькой. – Вода газированная тоже хорошо работает, но не так быстро, как уголь. И кофе еще, но обязательно жареный, а не этот новомодный зеленый, который на вкус как бурьян для облегчения кишкам. Если постоянно пить его, то отрава в организме не задержится. Но это касается людей, сама понимаешь. И подружек-полукровок твоих. Насчет соколеныша не уверен. Да и не будет он такое пить, они ж брезгливые, куда бы деться…

– Пьет, – рассеянно опровергла вышесказанное Илона. Голова кружилась от избытка новых знаний и впечатлений. – Со сливками и молоком, Рик говорит, за сутки трети пачки с зернами как не бывало…

– Губа не дура, – хмыкнул дворф. – Считай, двойная очистка, методами сразу обоих миров. Ну да леший с ним. Главное – сами не забывайте пить, угольных таблеток все равно уже не делают. Кофий-то не запретили еще?

– Пока нет, но уже покупаю из-под полы, – фыркнула женщина, успокаиваясь. – Гиннар, а сколько вам лет? И почему вы не в своем мире? Если не секрет, конечно.

– Здесь я потому, что в своем мире мне делать нечего, – поморщился дворф, закидывая в рот еще один кусочек угля. – Не поладил я с нашим правителем. Как там у вас, людей говорится – характерами не сошлись. Вот и забрал я семерку свою, по-нашему септиму, и перебрались мы сюда. Память уже подводит, но, кажется, были у вас времена Священной Римской империи…

– Что? – опешила Илона. – Но это же больше пятисот лет назад!

– Ну, вот теперь ты примерно понимаешь, сколько мне лет, – лукаво подмигнул Гиннар. – В те годы все было по-другому. У соколов их тогдашний правитель с катушек слетел и устраивал светопреставление в обоих мирах. Его потом свергли, конечно, но не сразу. Наш Гандальв тогда велел нам всем прятаться и не высовываться, чтобы под горячую руку не попали. А драконы и вовсе самоустранились. Посмотрели мы с ребятами на эту заварушку, плюнули, да переместились сюда. Решили, что мастера на все руки везде нужны, тем более, полноценной септимой. У нашей расы семерка – хорошее число, энергетически емкое. Всемером мы ух, сколько всего можем! Магией полноценной это не является, но работает почти как она… Ай, ладно, вижу, ничерта ты не понимаешь. Потом как-нибудь на пальцах покажу. В общем, затихарились в лесу в западной части континента, почти на самом краю. Дом отстроили, зажили, и слава о нас быстро пошла по свету. Особенно после того, как придурочной одной помогли, которая яблок нажралась отравленных…

– Белоснежке, что ли? – удивилась Илона. – Я думала, это сказка!

– Ну а сказки, по-твоему, откуда берутся? – Гиннар выразительно постучал себя пальцем по лбу. – Просто на самом деле не так все было, но ты же знаешь, как можно насочинять с три короба. По факту же дуреха решила выйти замуж за принца соседнего королевства, а мачеха ее не пускала, потому что мутный он был, хоть и наследник престола. Представляешь, в гробу спал по доброй воле, да еще и черное носил, и талдычил, что нужно помнить о смерти, ибо приходит она всегда неожиданно, и вся наша жизнь – это подготовка к переходу в мир иной! Родился бы в крестьянской семье, ему бы там батогами и тяжелой работой быстро всю дурь из головы выбили. А коли он принц, и тяжелее ложки да плошки ничего не поднимал, можно и на заднице сидеть да философствовать.

– А я думала, это Белоснежка в гробу спала…

– Не в гробу, а в стазис-капсуле, тоже нашем изобретении. Она ж из дому сбежала и к нам прибилась, нажаловалась, что мачеха да отец ее обижают, посулила весь лес в пять акров нам передать в дар за помощь, мы и согласились. Кто ж знал, что девка на голову порченая? Пела целыми днями, не затыкаясь, прикормила птиц каких-то, кроликов, белок, весь дом нам загадили, горошки заячьи даже в постели у себя находил, тьфу, пропасть! – дворф сплюнул от отвращения. – Правда, жрать готовила, но все равно плоховато, старшой мой и то лучше стряпал. А как яблок этих заколдованных наелась, мы за голову схватились. Противоядий иномирных под рукой не было, а люди в былые столетия лечились примерно тем же, что и сейчас – лопухом, да молитвой. Пришлось в капсулу ее класть. Она в летаргический сон погружает, да очистку живого организма проводит. Года три спала, пожалуй. А нам в это время принц мозги выедал. Мы же письмо ему сразу отправили, как беда случилась. Думали, может, противоядий каких найдет и привезет. Шиш там! Ходил приведением по лесу вокруг гроба, отощал, как кляча ледащая, все стихи писал о жизни и смерти – отвратительные, между прочим. Короче, ускорили мы выведение яда, добавили кристаллов магических, оживили эту идиотку и выгнали их обоих к евойному папеньке-королю из леса. Они потом поженились и войной на государство Белоснежкиных папаши с мачехой ходили, но это уже совсем другая история…

– Делааааа, – протянула Илона, пытаясь осмыслить новую реальность. – Не удивлюсь, если и мачеха на самом деле ее не травила за красоту неземную.

– Да никто ее не травил, – поморщился Гиннар, снова наливая воду в стакан. – Яблоки те сами по себе заколдованные были. Алхимики над ними опыты ставили, сорт морозоустойчивый, что ли, выводили? А этой дуре лишь бы сожрать чего-нибудь. Оно понятно, организм молодой, вечно голодный, но головой же надо думать? Потом-то, конечно, все хорошо закончилось, даже сказку по мотивам придумали слезливую, в которую наивные дурочки верят. А мы получили бумаги на владение лесом, да и зажили припеваючи еще лет на сто, пока не…

– Маааааааам! – вдруг заорал под окнами голос Алисы. – Мы домой-то идем?

– А времени сколько? – охнула Илона, оглядываясь в поисках часов.

– Домой давно пора, – снова улыбнулся дворф, но уже по-доброму. – Язык уже болит столько болтать, отвык. В общем, чеши уже отседова, потом расскажу при случае, как мы жили. Да, и если вопросы будут, тоже заходи! **

До Больших Лопухов добрались уже в сумерках. Дольше всего ждали Индру, который решил подсластить неудачу с дворфом походом на ближайший рынок, и застрял там почти на полчаса. Илона с беспокойством поглядывала за ним издалека, но сокол, казалось, был в своей стихии. Во всяком случае, лавировал он с тележкой среди продуктовых рядов, как рыба в воде, и даже умудрялся спорить о чем-то с ушлыми тетками за прилавками.

– Я теперь поняла, почему дядька Геннадий такой, – шепнула стоящая рядом Алиса, тоже не спускающая с парня глаз.

– Какой? – не поняла мама.

– Мы с Мишкой года два назад прыгали около интернатовского автобуса, его как раз тогда чинили, и колесо у мастера вдруг из рук выкатилось и чуть меня не ударило. А дядька рядом курил, так он метнулся на своей коляске, как на ракете, схватил меня за шкварник и дернул в сторону. Ты еще тогда спрашивала, где я воротник оторвала, а я наврала чего-то, не помню, – призналась Алиса, смущенно краснея.

– Ты с ума сошла? – Илону прошиб холодный пот, она даже отвлеклась от сокола, придирчиво выбирающего овощи буквально в пяти метрах. – Я разве не запрещала вам вообще к ремонтируемым машинам подходить?

– Да мы нечаянно! – накуксилась Алиса. – Мне потом очень стыдно было! Миша-то неразумный, надо было мне его оттуда увести, а я наоборот, за ним пошла. А дядька Геннадий на нас так орал! Мишу нехорошим словом назвал, а мне пообещал ремня всыпать, если еще раз около машины увидит. А потом снова орал, как это опасно и говорил, что мы два дурака, по развитию одинаковые… Мне тогда так обидно было, что я плакала, и Мишка плакал, боялся, что влетит. Но дядька ничего тебе не сказал. И теперь я поняла, почему он такой бледный был, и руки тряслись. Если септима – это как семья, то получается, у него семья погибла. И кричал он на нас не от злости, а от ужаса, потому что переживал о себе тоже…

Илона ничего не сказала. Только обняла дочку покрепче.

«Ничего, станет она самостоятельной – будет легче», – успокаивала много лет назад шатающуюся и ревущую от недосыпа женщину ее мама, Алисина бабушка. Не обманула, когда младенец подрос, спать действительно стало легче. Но страхов с каждым годом только прибавлялось. Только решишь, что все в порядке, ну вот же ребенок, понимающий и благоразумный, учится хорошо, рассуждает здраво. И на тебе – около ремонтируемой машины с раскрученными колесами прыгает!