Я нарисую симфонию неба

Я нарисую симфонию неба
Наталья Геннадьевна Есина

После трагедии на озере Альбина впадает в депрессию и перестает рисовать: в каждом наброске видит страшное лицо утонувшего на ее глазах ребенка. По совету подруги Альбина поступает в кулинарный техникум. На практике она знакомится со Стасом, талантливым пианистом и композитором, после аварии потерявшим способность писать музыку. Пятилетний сын Стаса, Егорка, как две капли воды похож на утонувшего мальчика. Постепенно Альбина и Стас понимают, что их встреча неслучайна.

Наталья Есина

Я нарисую симфонию неба

Глава 1

Альбина проснулась с радостным чувством, как в детстве. Вот-вот раздастся шорох за дверью и войдут родители, папа произнесет торжественную речь, а мама вручит подарок…

За окном вовсю хозяйничало солнце, здороваясь едва подрагивающей на настенном ковре тенью от ветки.

«Неужели ветер? Так некстати. Чего доброго, погода изменится и испортит

натуру», – сладко потянувшись, Альбина скинула пуховое одеяло, села и поежилась. Нащупала ногами вязанные тапки и вскочила с кровати. Торопливо накинула халат, подошла к окну, отодвинула кружевную занавеску и застыла. Прямо перед ней – руку протяни – на ветке рябины сидел снегирь. На фоне искристого снега нахохлившаяся птица с ярко красной грудкой смотрелась новогодней игрушкой.

«Пятно крови на белом, – всплыла не к месту мыслишка, а внутри колючкой шевельнулся страх. – Чушь какая… Кровь при чем?»

И тут же вспомнился детский стишок:

Я вида?л такую птицу,

Что теперь не спится мне.[1 - Агния Барто, «Снегирь»]

«Ну и разгулялось воображение…» – Альбина обвела взглядом комнату. Какая досада: и карандаши, и блокнот остались на кухне.

Как ни старалась осторожничать, от движения шторы снегирь упорхнул, оставив после себя разбросанные на снегу обклеванные ягоды. Красные. На белом. Как капли крови…

Альбине стало не по себе:

«Что за фигатень в голову лезет?» – она поспешно отошла от окна.

Альбина все рассчитала. На дорогу уйдет минут двадцать пять. Место присмотрела в прошлый приезд. Сходство потрясающее! Обойти деревню со стороны леса, дальше небольшой пригорок, за ним – пологий спуск к редкому молодому березняку. Деревянный мостик через петляющую замерзшую речушку со смешным названием Братик и, сквозь заросли сухого тростника и рогоза, выход к озеру.

Сегодня она осуществит давнюю мечту – напишет с натуры озеро, похожее на тосамое. Была уверена, что напишет не хуже. Главное, со светом не прогадать: мартовское солнце капризно, и важно успеть схватить соотношение цвета и тона. На все про все будет часа два. Дальше писать бесполезно: со сменой освещения изменится и пейзаж. Благо, есть мобильник. Альбина всегда делала снимки, чтобы уже дома доработать детали.

Шесть лет назад, впервые увидев «Озеро» Левитана на выставке в Третьяковке, она твердо решила: станет художницей. Картина будоражила ее, как будто с ней было что-то связано – в прошлом или будущем – этого пока понять не могла.

С тех пор часто рисовала свое озеро во сне. Просыпаясь, пыталась уловить зыбкое состояние запоминания образа. От сосредоточенности ум превращался в решето, и важные мысли утекали, не поддаваясь осознанию.

Альбина снова и снова делала эскизы. За этот год отточила мастерство так, что даже отец, наблюдая за ее работой, воскликнул:

– О, левитановская манера! – поставил посреди комнаты стул, сел, и, подперев рукой голову, задумчиво рассматривал картину на мольберте. Потом вскочил и побежал на кухню, где мама накрывала к обеду. Альбина осторожно вышла в коридор и прислушалась к гудению отцовского баса.

– Алька-то у нас и впрямь гениальная дочь! Слышишь, мать! Это ж надо же! Левитана…

Мамины слова Альбина не разобрала. Скорее всего, похвала наткнулась на ее ворчание, потому что ответ отца прозвучал с ноткой возмущения:

– Ай, ничего ты не понимаешь в искусстве!

Наскоро позавтракав мамиными блинчиками, заботливо упакованными в судок, Альбина выпила большую кружку кофе с молоком – уф, многовато, но ничего: впереди долгая прогулка и работа на морозе. Подошла к окну, подула на замысловатый узор на стекле и в оттаявшем кружке рассмотрела градусник. Ого: минус пятнадцать! Пошла в спальню, выложила вещи из шкафа на кровать. Термобелье, свитер из грубой овечьей шерсти. Лосины и комбез – спасение на пленэре.

«О, нет! Только не это: забыла угги! И как теперь в кроссовках на морозе? Вот дурища! Придется доставать из кладовки отцовские валенки».

Вытащила их, надела… Жесть! Валенки, шаркая калошами по деревянному полу, так и норовили слететь. С трудом на ногах удержалась:

«Так, наверное, чувствовал себя Нил Армстронг, делая первые шаги на поверхности Луны».

Альбина разулась и рванула на кухню. Прихватила лежащие стопкой у печи старые газеты, развернула и скомкала несколько листов. Запихнула вглубь валенка:

«С двойными носками сойдет… Теперь этюдник», – и плотно закрутив пузырек с разбавителем, обернула ветошью.

Масленка, простые карандаши, блокнот. Отковыряла мастихином небольшой засохший комочек на деревянной палитре и прикрыла ею тюбики с краской, чтобы не громыхали при ходьбе. Сняла резинки с кассетника[2 - Кассетник/переноска – приспособление для переноски свежих этюдов], проверила, хорошо ли держится картон. В большой холщовый рюкзак сложила этюдник, термос, запихнула фартук. Затянула шнуровку, перенесла все на веранду к дверям. Из шкафа достала овчинную безрукавку и шапку ушанку:

«Баба на чайник. Зато не замерзну. Телек, вода, электричество – выключила. Мобильник в кармане», – Альбина с трудом вдела руки в лямки рюкзака, повесила на плечо кассетник, завязала под подбородком шапку. Натянула шерстяные митенки и вышла на крыльцо.

От яркого солнца слезились глаза. Небо чистое, ослепительно голубое. Иней всюду: на ветвях, стволах деревьев, на домах, заборах. Глубокий вдох, и в нос впились мелкие иголочки. Альбина протопала к калитке. Надо поторопиться: в отцовских валенках дорога может занять больше времени.

На улице пусто. Попрятались все от холода. Альбина шла вдоль высокого металлического забора, объединившего несколько дач. Эта часть деревни выросла лет пятнадцать назад. В то лето сгорели старые пустующие дома, и на их месте построилось семей десять. Так возник   коттеджный комплекс внутри деревни. Директор галереи, в которой выставлялся отец Альбины, предложил и ему приобрести участок.

Мечта о собственном загородном доме с мастерской давно грела творческую отцовскую натуру. Он продал гараж, занял недостающую часть денег у знакомых, и десять соток под «родовое семейное гнездо Никитиных» – так в шутку отец называл свои владения – стали достоянием семьи. Пришлось, правда, вытерпеть девятибалльный шторм в лице мамы: она хранила в гараже заготовки на зиму. Но отец договорился с соседом и в тот же день перенес банки с соленьями-вареньями в его погреб.

Мама демонстративно не казала нос на стройку. Не захотела даже отцовский проект смотреть. Но, приехав однажды на шашлыки, увидела аккуратный двухэтажный дом из клееного бруса, да еще с верандой и подвалом, и зачастила сюда. Самозабвенно копалась на грядках. Посадила вдоль забора смородину, в теплицах выращивала огурцы и помидоры, а на ее розовые кусты приходили поглазеть деревенские матроны. Постоят, подбоченясь, и с завистливым вздохом расходятся.

Забор из гофрированных железных листов мама попросила заменить на невысокий, деревянный:

– Нечего прятаться от людей, как какие-то буржуи. – Когда приезжали гости, объясняла дорогу так: – От клуба прямо, у магазина – налево, а там нас любая собака узнает: втемяшило же Андрею в голову изгородь разрисовать.

Отца работа на земле не привлекала. Он занимался обустройством дома и творчеством. Мастерская на втором этаже с окнами на пруд казалась тесной из-за беспорядочно расставленных гипсовых фигур. Стол завален эскизами. В углу небольшой диванчик.

В хорошую погоду отец выносил мольберт или станок с проволочным каркасом на залитую бетоном площадку за хозблоком. Досталось она отцу не так-то просто. В первое лето на даче родители поссорились из-за ерунды и неделю не разговаривали. Солнечным утром отец решил поработать на свежем воздухе и облюбовал место между теплицами. Вынес ведро, гипсовую смесь и пошел за шлангом с водой.  Мама мыла посуду на веранде. Как только отец скрылся за домом, она пулей метнулась к ведру, пнула его, с кряхтением отодвинула мешок с гипсом и принялась на этом клочке земли высаживать чеснок.

Отец, увидев ее выходку, хмыкнул, перенес гипс с ведром к саженцам антоновки и, беззаботно насвистывая, занялся делом.

На следующий день он нашел свои заготовки для отливков между забором и кустами смородины. Земля под яблонями вскопана, а на колышках болтались пакетики с картинками белого клевера.

Отец заперся в мастерской и просидел там без обеда и ужина назло матери: он прекрасно знал, как для нее важно накормить домочадцев. Мама нарочито громко гремела тарелками в гостиной. Принесла и поставила перед закрытой на ключ дверью заботливо накрытый салфеткой сотейник с рагу, но отец так и не вышел.

Ночью крадучись спустился на кухню, костеря скрипучие ступени. Не включая свет, открыл холодильник, потянул на себя палку колбасы, и задел стоящую на кастрюле тарелку. Злосчастная посудина полетела на пол и разбилась. В ту же минуту зажегся свет, и на кухню влетела мама. Растрепанные волосы, глаза открыты во всю величину, в одной руке – кочерга, на другой болтался наспех надетый халат. Несколько секунд отец смотрел на мать не мигая, потом оба расхохотались. За ночным чаепитием состоялось примирение.

Этим же летом отец сделал по просьбе мамы забавные садовые скульптуры бобров, кроликов и ежей. Сейчас их занесло снегом…

Из воспоминаний Альбину вывел громкий лай. Она остановилась. Вот разиня! Прошла поворот на центральную улицу. Поправив съехавший с плеча кассетник, повернула назад. Под ноги бросилась черная лохматая собака. От неожиданности Альбина вскрикнула и замерла. Собака тоже застыла на месте. Наклонила набок голову и уставилась на Альбину круглыми карими глазами.

–Ты чья? – Альбина подхватила поводок.

Собака повернула морду в сторону бревенчатого дома с покосившимся забором.