Пионеры Русской Америки

Пионеры Русской Америки
Наталья Георгиевна Петрова

Жизнь замечательных людей (Молодая гвардия)
В 2021 году исполняется 280 лет с той поры, когда русская экспедиция под руководством Витуса Беринга и Алексея Чирикова положила начало освоению Аляски, которая до 1867 года носила название Русской Америки. В этой книге представлено шесть биографических очерков о тех, кто оставил значительный след в истории этого региона: «Росского Колумба» Григория Шелихова, первого правителя русских колоний Александра Баранова, основателя поселения Росс в Калифорнии Ивана Кускова, автора проекта присоединения Калифорнии к России Дмитрия Завалишина, «апостола Аляски и Сибири» святителя Иннокентия (Вениаминова), исследователя и путешественника Лаврентия Загоскина. Разные причины и обстоятельства привели их на край света, но всех их можно смело называть подвижниками и созидателями Русской Америки.

Наталья Петрова

Пионеры Русской Америки

© Петрова Н. Г., 2021

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2021

Предисловие

В 2021 году исполняется 280 лет с той поры, когда русская экспедиция под руководством Витуса Беринга и Алексея Чирикова достигла северо-западного побережья Америки и положила начало освоению Аляски, островов Алеутской гряды и Калифорнии. Исследование «незнаемых» земель в северной части Тихого, или, как его называли тогда, Великого океана стоило жизни многим первооткрывателям, однако стремление превратить Россию из континентальной в океанскую державу побуждало одних наших соотечественников снаряжать экспедиции, а других, несмотря на все опасности и лишения, участвовать в них.

Осваивали далекую Америку промышленники и купцы, моряки и ученые, миссионеры Русской православной церкви. В этой книге представлено шесть биографических очерков первопроходцев, оставивших значительный след в истории Русской Америки: «Росского Колумба» Григория Шелихова, первого правителя русских колоний Александра Баранова, основателя селения Росс в Калифорнии Ивана Кускова, участника кругосветной экспедиции и автора проекта присоединения Калифорнии к России Дмитрия Завалишина, «апостола Аляски и Сибири» святителя Иннокентия (Вениаминова), исследователя и путешественника Лаврентия Загоскина. Разные причины и обстоятельства привели их на край света, судьбы и вклад в освоение новых территорий тоже не были похожи. Но всех можно смело называть пионерами освоения Русской Америки.

Григорий Шелихов

«Колумб Российский»

Из Рыльска в Сибирь

Взгляды современников на Григория Ивановича Шелихова редко совпадали, как и оценка его деятельности историками. Неизменным оставалось одно – о нем всегда говорили либо с восторгом, либо с презрением. Так, Гаврила Державин именовал его «Колумбом Росским», Александр Радищев – «царьком»; долго живший в Русской Америке Кирилл Хлебников[1 - Кирилл Тимофеевич Хлебников (1784–1838) – ученый, путешественник, писатель. Родился в Кунгуре, с 1801 года служил в Российско-американской компании, с 1835 года был одним из ее директоров. Автор первых научных работ о Русской Америке и неопубликованных мемуарных «Записок», член-корреспондент Императорской Академии наук.] называл труд Шелихова «великим делом» во славу Отечества, а мореплаватель Василий Головнин заклеймил его «проныром». Американский историк XIX века Генри Бэнкрофт видел в нем «отца и основателя» русских колоний в Америке, а другой исследователь Ричард Пирс считал «русским Кортесом», результаты деятельности которого неоправданно преувеличены. Каких только похвал и проклятий не заслужил Шелихов при жизни и после смерти! Однако крайность оценок не смогла заслонить того главного, что сделал этот незаурядный человек: он стал первым, кто на деле задал государственный тон и придал государственный размах освоению новых земель в Америке, не потеряв при этом собственной выгоды.

На рубеже 1990-х годов, когда Советский Союз еще не стал достоянием истории, а новое издание капитализма не вышло в свет, о Шелихове писали по инерции как о беспринципном авантюристе, идущем напролом ради личного обогащения. Но прошло три десятка лет, наступила иная эпоха, и сегодня Шелихова можно смело назвать образцом успешного предпринимателя, с коего можно и нужно брать пример начинающим бизнесменам – а начинающие бизнесвумен вполне могли бы подражать супруге Шелихова Наталье Алексеевне.

О жизни Шелихова до его приезда в Сибирь известно мало, в начальном этапе его биографии больше загадок, чем ответов на них. Взять хотя бы его рождение: до сих пор неизвестны ни число, ни месяц, ни год; биографы называют и 1747-й, и 1748-й, и 1749-й, а иногда даже 1730-й. Согласно надписи на памятнике, поставленном его родней в Знаменском монастыре Иркутска, родился он в 1748 году. Приходился внуком мещанину города Рыльска Афанасию Тимофеевичу Шелихову, торговавшему краской, скипидаром, клеем и другим, как говорили в те годы, москательным товаром. Мелочная торговля обогатить не могла, потому «города Рыльска гостиной сотни Афонасий Тимофеев сын Шелихов» держал еще и пасеку на паях с родственниками, а также мельницу и скотный двор в деревне; словом, дед Григория был человек предприимчивый.

Жил он в приходе храма Вознесения, до наших дней не сохранившегося. Ныне существующая церковь во имя праздника Вознесения Господня появилась гораздо позже, в XIX веке, но к семье Шелиховых имеет непосредственное отношение – как записано в церковных ведомостях, она была воздвигнута не только на средства местных купцов и пожертвования благотворителей, но также «на проценты со вклада коммерции советника Григория Ивановича Шелихова». Интересно, что один из храмовых престолов, располагавшийся в отдельном теплом здании, был освящен во имя вселенских святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, что, конечно же, не случайно: судно, на котором Григорий Шелихов совершил плавание к берегам Америки, называлось «Три святителя», а Григорий Богослов был его небесным покровителем.

Торговля была делом семейным и наследственным, занимались ею и сыновья Афанасия. Старший, Иван (отец нашего героя), даже записался в «торговое сословие» – по тогдашним законам для этого требовался капитал не менее 500 рублей. Однако купечество в России, в отличие от Западной Европы, не было замкнутой корпорацией со строгими правилами и запретами, принадлежность к нему не передавалась по наследству и даже не была пожизненной. Если купец разорялся, то был вынужден выписаться из «торгового сословия» и вновь называться мещанином или крестьянином, что, видимо, и произошло с Иваном Шелиховым.

Михаил Матвеевич Булдаков, будущий зять и компаньон Григория Шелихова, рассказывал, что Иван Афанасьевич женился на дворянке, рыльской помещице Агриппине (Аграфене) Ивановне Бырдиной. Брак купца и дворянки по меркам XVIII века был хотя и мезальянсом, но всё же явлением далеко не исключительным. Случалось, мелкопоместные или разорившиеся представители благородного сословия поправляли свои денежные дела путем заключения союза, выгодного для обеих сторон. Если принять версию Булдакова, то Григорий, сын купца и дворянки, должен был чувствовать себя в купеческой среде на голову выше остальных. Позже и сам он выдаст свою старшую дочь Анну за дворянина Николая Петровича Резанова[2 - Николай Петрович Резанов (1764–1807) – путешественник и дипломат. Сын бедного чиновника, служил при дворе Екатерины II, вместе со своим тестем Шелиховым стоял у истоков Российско-американской компании. Участвовал в первом русском кругосветном путешествии Крузенштерна и Лисянского, в 1805 году отправлен с инспекцией на Аляску, откуда отбыл в Калифорнию с суднами «Юнона» и «Авось». Возвращаясь с отчетом в Петербург, умер в Красноярске от горячки.]. А после кончины Шелихова Екатерина II дарует его жене и детям права потомственного дворянства.

Как гласит надпись на надгробном памятнике Шелихову в Иркутске, с 1773 года он жил в Сибири. Причина его переезда – еще одна загадка. Что заставило Григория Ивановича покинуть родные места и отправиться на край света? Один из первых его биографов К. Т. Хлебников ничего не говорит об этом, а другие исследователи высказывают самые разные предположения: разорение отца; боязнь быть отданным в солдаты и связанное с ней желание скрыться из города; эпидемия чумы, унесшая жизни его матери и брата. Все эти факторы вполне могли подтолкнуть Григория к отъезду, но ни один из них не объясняет, почему он уехал именно в далекую Сибирь.

Конечно, продажа москательного товара – дело спокойное и вполне предсказуемое: день за днем жизнь течет в рутине мелких сделок. Иное дело торговля за морем: там и преодоление расстояний, и риск, и борьба с конкурентами. Здесь нужен характер особый, авантюрный. Недаром в Европе и Северной Америке людей, ведущих крупную торговлю по всему миру, вполне официально называли «купцы-авантюристы».

Иркутский генерал-губернатор писал в 1794 году, что Шелихов уже 22 года занимается «морскими купеческими делами». Значит, отсчет его сибирской жизни действительно нужно начинать с 1772 или 1773 года.

Морской пушной промысел

Огромные, сказочные прибыли приносила в те годы заморская и заокеанская торговля. Французская Вест-Индская компания, перевозившая табак из Америки во Францию, имели барыш от 150 до 500 процентов. Но, как говорится, за морем телушка – полушка, да рубль перевоз. Чтобы доставить меха, сандаловое дерево или табак из колоний, нужно было зафрахтовать корабли, нанять людей, закупить продовольствие и товары для обмена с туземцами. Вездесущие голландские, английские и французские купцы уже при открытии Нового Света подсчитали: морская торговля только тогда возвращала вложенные в нее средства, когда начальная стоимость товара возрастала не менее чем впятеро. Как писал из Гоа один голландский путешественник и «немного шпион», «я весьма был склонен совершить путешествие в Китай или Японию, каковые отстоят отсюда на то же расстояние, что и Португалия, т. е. тот, кто туда отправится, пребывает в пути три года. Ежели бы только у меня было две-три сотни дукатов, их легко было бы превратить в 600 или 700. Но затевать такое дело с пустыми руками почитаю я за безумие. Следует начать сносным образом, дабы иметь прибыль».

Шелихов в разговорах со своим будущим зятем Н. П. Резановым вспоминал времена, когда морской пушной промысел только начинал притягивать взоры купцов. «Возвращение судов сих (участвовавших в экспедиции Беринга – Чирикова в 1740–1741 годах. – Н. П.) с верными известиями об обилии звериных промыслов в местах, ими отысканных, родило в сибирских звероловах охоту к мореплаванию», – писал Резанов, «чрезвычайный посланник ко двору японскому». Купцы нанимали мастеровых, которые сооружали небольшие одномачтовые плоскодонные суда, крепили – «шили» – их китовым усом (отсюда, возможно, и название «шитик»), наращивали досками борта, мастерили палубу. Управляли шитиками сначала казаки, побывавшие в экспедициях с флотскими офицерами, потом и сами промысловики, кто посмелее. Компас да хорошая память – вот и всё, на что полагались мореходы-самоучки. Когда голландцы и англичане увидели эти наспех сколоченные посудины, они были потрясены смелостью русских, рисковавших выходить на них в океан. Но те и в океан выходили, и необходимый опыт приобретали, и новые земли открывали.

«Приобретение корысти привлекло наконец в Сибирь множество людей и из середины России, – вспоминал Резанов свои разговоры с Шелиховым. – Города Якутск и Охотск наполнялись предприимчивым купечеством, и слух чрез возвратившихся промышленников… возбудил в поселянах северных губерний охоту вступать в морские промыслы, невзирая на трудности и опасности…» «Промышленниками» или «промышленными» называли тогда охотников, вольных крестьян или уходивших на заработки крепостных-отходников – тех, кто промышлял охотой на пушного зверя. Их-то и нанимали предприимчивые купцы для дальних плаваний.

Известия о баснословных барышах, которые приносил «морской пушной промысел» в Америке, влекли купцов из Вологды, Тотьмы, Каргополя, Устюга, городов Черноземья и Центральной России в Сибирь и далее, в «земли незнаемые». Самой прибыльной была торговля шкурками калана или, как называли его тогда, морского бобра.

Калан – животное необычное. Впервые его внешний вид и повадки описал немецкий натуралист Георг Вильгельм Стеллер, участник камчатской экспедиции Беринга. Само слово «калан», вероятно, пришло в русский язык из корякского – местные охотники именовали зверя «калагой». Англичане называли его «sea otter» – «морская выдра», русские промысловики – «морской бобр», различая новорожденных «медведок» и годовалых «кошлаков». Самки калана вынашивают детенышей около семи месяцев, рожают одного, редко двух, очень долго их кормят и опекают. Большую часть времени животные проводят в воде – они быстро плавают и глубоко ныряют за рыбой, креветками, кальмарами и морскими ежами. На ходу есть не любят – собирают свою добычу в особые карманы под ластами, а затем ложатся на спину в спокойном месте, на мелководье, достают из кармана добытое и поедают. Ночью и во время штормов они стараются оказаться близ берега. Поймать калана в воде непросто – это хорошо умели делать только туземцы, – но на берегу его слух и обоняние не так остры.

Каланы очень дружелюбны и спокойны; расположившись группами на берегу, они доверчиво встречали первых людей. Почуяв опасность, они ползут к воде, здесь-то самки и становятся легкой добычей охотников: они не ныряют, бросив детенышей, а подталкивают их к воде и в итоге погибают вместе с ними.

Калан не линяет, он тщательно ухаживает за своим чрезвычайно плотным и теплым мехом с густым подшерстком, согревающим в холода, поскольку подкожного жира у животного нет. Из-за своего красивого и ноского меха калан и стал главным объектом охоты на Тихом океане.

Во второй половине XVIII века северная часть Тихого океана и западное побережье Северной Америки, где велся морской пушной промысел, превратились в объект соперничества не только русских, но и иностранных купцов – из Британии, Франции, Испании, а затем и США. Конкуренция обострилась, когда стало известно об экспедициях Степана Глотова и Савина Пономарева (1758–1762), открывших Уналашку – крупнейший остров Алеутского архипелага – и гряду Лисьих островов. Вслед за ними Петр Креницын и Михаил Левашов обследовали острова Алеутской цепи (1768–1769), зимовали там и вели пушной промысел; по возвращении Левашов подробно описал и сами острова, и их жителей. Именно эти известия стали побудительной причиной усилий по организации новых экспедиций, самыми знаменитыми из которых стали плавания Джеймса Кука, Жана Франсуа Лаперуза, Джорджа Ванкувера.

Со времени первых промысловых экспедиций популяция морских млекопитающих, приносящих немногочисленное потомство, настолько уменьшилась, что у берегов Камчатки после 1750 года мореходы их уже не встречали. Каланы и морские котики, прежде не видавшие людей и потому непугливые, теперь уходили всё дальше: от Камчатки к Курильским и Алеутским островам, а оттуда и к самой Америке. Вслед за ними шли промысловые экспедиции. В 1773 году за шкуру калана «1-й доброты», то есть лучшую, давали 60 рублей, лисица-сиводушка (со светлым, или «сивым», мехом на горле) стоила два рубля с полтиной, красная (так называли в Сибири рыжих) – полтора рубля, соболь лучшего качества – три рубля. Для сравнения: в эти годы учитель народного училища получал жалованье 150 рублей в год, что было равно стоимости шкур двух каланов и десяти соболей.

Земляки Шелихова – курские купцы Полевые, Дружинины, Овсянниковы, Логачевы – выменивали шкуры пушного зверя на Камчатке и Алеутских островах, отправляли промысловые отряды к берегам Америки, торговали мехами в Кяхте и, разбогатев, возвращались домой. Кто-то остался в тех краях навсегда: утонул во время шторма, замерз, был настигнут стрелой туземца. Курянин Иван Полевой умер от цинги на Камчатке, Василий и Семен Полевые и Петр Дружинин погибли на Алеутских островах. Однако новые отряды промысловиков упорно плыли к американским берегам и не только разведывали места пушного промысла, но и открывали неизведанные прежде земли. Потомок поморов Михайло Ломоносов предсказывал в поэме «Петр Великий»:

Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
Меж льдами новый путь отворят на восток,
И наша досягнет в Америку держава.

Вот и Шелихов, как будто предвидя свой короткий век, торопился жить, искал не одной выгоды – славы тоже. Потому и отправился буквально на край света, в построенный на берегу Великого океана порт Охотск – служить приказчиком у вологодского купца Матвея Оконишникова.

«Спешит и презирает рок»

Для многих героев нашей книги путь в историю начинался с дороги, которая вела от родного дома в новую, неизвестную жизнь. Что ожидало их там – разорение или богатство, позор или слава? Освоение Сибири и лежащих за нею земель требовало не только бесстрашных, авантюрных людей; нужны еще были и дороги. В тридцатые годы XVIII века начали прокладывать Большой Сибирский тракт, который завершат лишь к середине следующего столетия. И тогда путь с запада на восток страны протянется длинной – более восьми тысяч верст – нитью от Москвы через Казань, Екатеринбург, Тобольск, Томск, Енисейск и далее до Иркутска и Верхнеудинска, а затем, подобно большой реке, разольется на два рукава: один побежит к Нерчинску, другой – на границу в Кяхту и далее вглубь Китая, получив по главному перевозимому товару название «Великий чайный путь». В середине XVIII века у Сибирского тракта появилось еще одно ответвление – через Омск и Красноярск.

А. П. Чехов называл Большой Сибирский тракт «самой безобразной дорогой во всем свете», «черной оспой», «рябой полосой земли» – так натерпелся он, пробираясь по его рытвинам и выбоинам на Сахалин. То ли весенняя распутица стала причиной столь резкого отзыва писателя о дороге, то ли к концу XIX века она оказалась основательно разбита и сильно уступала по комфорту железным дорогам Центральной России. Однако есть и другие, прямо противоположные оценки. Ф. Ф. Вигель, которому довелось в самом начале позапрошлого столетия путешествовать по Сибирскому тракту в Китай, остался вполне доволен вояжем: «Преспокойно проехал я взад и вперед, находя везде селения, просторные, чистые, теплые избы, в которых днем сытно ел, а ночью сладко спал». Наследник престола цесаревич Александр Николаевич в 1837 году в письме отцу-императору Николаю I отметил хорошее состояние дороги: «Точно шоссе, возят удивительно хорошо, мы на одних лошадях (то есть не меняя лошадей. – Н. П.) проскакали 27 верст».

Как долго ехали по тракту? Если нигде не останавливаться подолгу и не ночевать на станциях, можно было, как жена декабриста Мария Волконская, добраться от Москвы до Иркутска всего за 20 дней. За какое время одолел этот путь Шелихов, неизвестно, но ездил он по нему не раз – причем в обоих направлениях.

Сносное начало

«Купец что стрелец: попал, так с полем, а не попал, так заряд пропал!» – гласит поговорка. Шелихов встречал в Сибири и тех, кто «попал» и счастливо разбогател на продаже «морской пушнины», но знавал и тех, кто «пропал» и доживал свой век в нищете. Иркутский купец Никифор Трапезников за 25 лет отправил десять судов на Алеутские острова, с которых только одного «морского бобра» вывезли более десяти тысяч шкур. Казалось, он ухватил удачу накрепко – но в последней экспедиции он потерял один за другим три корабля, затем несколько его должников разорились и не смогли вернуть деньги. В один год богатый купец стал нищим, и таких примеров было немало.

Но вот что удивительно: Шелихов в торговых делах ни разу не промахнулся, за что ни брался – всегда оказывался с прибылью. Что было тому причиной – его необыкновенное чутье, напоминавшее звериный нюх, или стремление идти напролом там, где другие сворачивали, умение задобрить подарком нужного чиновника или просто удача – бог весть; но там, где падали другие, он сумел не оступиться.

Сначала он обосновался в Иркутске. К тому времени вологодский купец Матвей Оконишников и Прокопий Протодьяконов из Якутска уже имели опыт снаряжения экспедиций для мехового промысла. В 1769 году они отправили из Охотска судно «Святой Прокопий», но вернулось оно лишь спустя четыре года с удивительно малым грузом, оцененным всего в 20 тысяч рублей. Огорченные результатом купцы в 1774 году снова решили попробовать – опять отправили «Святого Прокопия» на промысел. На этот раз груз был большой, мехов продали на 98 тысяч, но, видимо, вся выручка ушла на уплату долгов и покрытие издержек. Вероятно, Оконишников и Протодьяконов больше не рискнули пытать счастья в морском промысле, если их имена уже не встречаются в списке экспедиций.

Судя по тому, что Шелихов был отправлен Оконишниковым в Охотск и по его же поручению ездил в Кяхту, он-то и занимался снаряжением судов и продажей мехов. Казалось бы, неудача патрона должна была отвратить Шелихова от подобных операций, однако произошло обратное – он решил сам участвовать в морской торговле пушниной.

Одному фрахтовать судно было накладно и опасно – велик риск всё потерять, и потому купцы делали это в складчину. Рассылали предложения о совместном найме в Якутск, Иркутск и Киренск, затем двое или трое купцов брали в долг – ссужать деньги торговцам мехами было очень прибыльно, – строили корабль или снаряжали уже отстроенный. Поскольку строили суда в Охотске, всё необходимое везли туда на лошадях из Якутска, за тысячу верст. Дороги от Якутска до Охотска не было (впрочем, ее нет и сейчас – в тех краях используют авиацию); обессиленные бездорожьем и тяжестью грузов лошади погибали, и приходилось нанимать новых. Чтобы сохранить лошадей, на каждую грузили не более пяти пудов; особо тяжелые вещи, например якоря, крепили в люльки между двумя лошадьми или разрубали на части, а затем сваривали в Охотске. Доставка обходилась очень дорого – подвода стоила от 45 до 55 рублей. Припасы и материалы тоже были недешевы: за пеньку платили по 20 рублей за пуд, за железо – по 25 рублей. На снаряжение одного судна, по самым скромным подсчетам, тратилось от 20 до 30 тысяч. Ситуация изменится только с созданием Российско-американской компании, на судах которой начнут доставлять грузы в Америку не «посуху» через Сибирь, а через Атлантику, огибая либо Южную Америку, либо Африку.

Перед отправлением экспедиции компаньоны составляли список паев – долей в промысле. Купить или продать пай, который действовал во время промысловой экспедиции, было сложно. Паи делились на валовые, суховые и данные на сходе. Валовые паи – их было большинство – делили между собой хозяин (он брал из каждого пая половину) и промысловики, с которыми расплачивались, как правило, не деньгами, а мехами; после прибыльной экспедиции каждый ее участник получал мехов на две-три тысячи рублей. Могли составить договор, по которому весь товар целиком принадлежал хозяину, а промысловики получали от него оговоренную сумму. Первый вариант был выгоднее промысловикам, второй – хозяину. Существовал и третий вариант, когда паи промысловиков целиком принадлежали им – они назывались «данными на сходе». Были еще суховые паи, которые составляли незначительную часть от общего числа и принадлежали мореходу, шкиперу, передовщику-приказчику и священнику. Один пай неизменно шел на благотворительность – строительство или украшение храма и содержание церковного училища.

Компания купцов обычно создавалась на одно-два плавания, а затем распадалась, и судно, если возвращалось невредимым, отправлялось в следующую экспедицию или продавалось.

В 1776 году Шелихов в складчину с камчатским купцом Лукой Алиным построил в Нижнекамчатске судно «Святой Павел» и отправил его на Алеутские острова. В это же время с другим компаньоном, якутским купцом Павлом Лебедевым-Ласточкиным, он построил и снарядил в Охотске гукор (двухмачтовое грузовое судно) «Святой Николай», который под командой штурмана Михаила Петушкова пошел к Курильским и Японским островам. Эта промысловая экспедиция принесла большие барыши: за десять месяцев были добыты или обменяны у туземцев шкуры 970 каланов, 135 лисиц и 195 голубых песцов. Петушков пытался завести торговлю и с жителями Японских островов, куда плавал на байдаре, но договориться не сумел, хотя меновую торговлю с японскими рыбаками вели еще участники Второй Камчатской экспедиции в 1738–1739 годах.

Ободренные первым успехом, Шелихов и Лебедев-Ласточкин в 1778 году вновь отправили «Святого Николая» на Курилы. Свободных капитанов на тот момент не нашлось, и купцы рискнули поручить судно передовщику – «сибирскому дворянину» Ивану Антипину. Поскольку он был «ненастоящий мореход», с ним послали штурманского ученика Федора Путинцева. Но то ли ученик оказался неопытен, то ли Антипин неудачлив, но в результате случившегося на одном из островов землетрясения судно село на мель. Снять его при тогдашних технических возможностях было непростой задачей, и Антипин, пересев на байдару, вернулся с небольшим грузом на Камчатку.