Суйгинки. Рассказики обо всём

Суйгинки. Рассказики обо всём
Наталья Гнедова

«Калейдоскоп коротких рассказов, душа которых пропитана воспоминаниями о малой родине, небольшом сибирском посёлке, затерявшемся среди вековых кедров и сосен. И как бы ни бросала судьба автора по разным уголкам России, сердце всегда было там, на берегу извилистой речушки Суйга, рядом с родным домом, под защитой своего рода. Всё, что есть в каждой страничке этой книги, зародилось именно там и посвящено удивительным людям, встретившимся на пути суйгинки». Поэт Евгения Савельева

Суйгинки

Рассказики обо всём

Наталья Гнедова

© Наталья Гнедова, 2021

ISBN 978-5-0053-4898-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Суйгинки

Суйга-небольшой таёжный посёлок,

созданный в 30-е годы руками сосланных.

Мои «суйгинки» посвящаются переплетениям их судеб.

В основе реальных событий художественный вымысел,

дабы не ввести в заблуждение односельчан

по поводу прототипов, имена героев только вымышленные.

От автора.

1.Бабки

Бабки живут дольше… Хоть жизнь их была тяжкой: недоедали, недосыпали, а уж сколько недолюбили – всё вынесли, вытерпели и не утратили способности радоваться малостям. Наши соседки бабка Стеша, бабка Капа, Филатиха, как её часто называли на улице, и бабка Варвара давно жили без дедов. Каждую субботу подружки поочерёдно собирали после бани нехитрый стол с деревенскими угощениями, стараясь порадовать друг друга ароматной картошечкой, капусткой квашеной (у кого хрустче и ядрёнее спорили всякий раз) и чесночным сальцом у каждой по своему тайному рецепту, а грибочки —вообще отдельная песня. Выпивали самогоночки собственного изготовления, изливали душу рассказами о далёком прошлом, которое причудливым калейдоскопом складывалось в неожиданные сюжеты, и пели на несколько голосов протяжные и слезливые, а частенько, изрядно уже посидев, и задорные с явно неприличным намёком, песни. Голоса их далеко неслись в вечерней тишине… Я и сейчас как будто слышу эти незатейливые песни, сидя на крылечке родного дома.

Каждую из них в сибирскую глухомань привели великие планы нашей огромной страны, у каждой была своя трагичная судьба, вплетённая в историю посёлка.

Ближе всех на нашей «кулацкой» улице жила бабка Стеша в четвертинке старого барака, одну сторону которого в память о родной украинской хатке Стешина дочь каждую весну заново выбеливала извёсткой. Бабка Стеша жила как и все небогато, но чистенько и очень, по нашему детскому восприятию, уютно. Центром красоты её крохотного жилища была кровать с узкой полоской вязаных крючком кружев на простыне и горкой подушек в белоснежных вышитых наволочках под прозрачною накидкою. Чаще всего бабка Стеша спала у печки на сундуке, не тревожа парадной роскоши постели.

Бабка Стеша жила огородом, по случаю зарабатывала рублик другой заказами ссучить пряжу обременённым большим хозяйством соседок. Получала бабка Стеша и грошовую пенсию от советской власти, вспоминавшую о поселенке только в день выборов, и костерила вождя в кругу близких.

История этой соседки особенно ярко врезалась в мою память.

Молодуха Степанида разом лишилась привычной и наполненной счастливыми надеждами жизни: мужа забрали в трудармию, и осталась она куковать с малым дитинкой на руках. А вскорости семьи призванных трудармейцев получили весточки, как им сказали, от своих «чоловиков»: срочно вязать узлы и отправляться вслед в далёкую Сибирь.

В дороге наскоро собранные узлы заметно съёжились, а на большой станции всех уцелевших в духоте теплушек выгрузили для пересадки, приказав вещи с собой не брать. В чем были, с тем и оправились дальше до места назначения, порадовав своим барахлишком поживившихся охранников. Оголодавшие, завшивленные и промёрзшие до костей в малоросской одёжке (какая она суровая Сибирь и ведать не ведали) наконец добрались до мужей.

Первым делом неожиданно явившуюся жену чоловик поволок в баню и взялся охаживать веником. Одуревшая от жары в невиданной до того русской бане Стеша не могла понять: чем провинилась перед мужем, за что хлещет её берёзовыми ветками…

Прожили вместе молодые совсем недолго: сгинул Степанидин чоловик где-то по новому замыслу великих кормчих, а Стеша прожила в сибирской глуши долгую жизнь. В первые дни войны пропал без вести её первенец, треугольнички его писем бабка хранила за иконой, в руки никому не давала, только перечитывала вслух и нам школьникам в майские дни. Возвращаться на родную Украину было некуда и не к кому, а здесь дочь, зять и внуки да соседки – товарки, с кем и попеть, и поплакать завсегда можно…

2.Право имеет

Дед Филатов был фигурой колоритной: высокий, крепкий, с окладистой бородой. В жёны взял горемычную молодую вдову с кучей малолетних девок, которая по послевоенному времени готова была выйти за любого старика, лишь бы прокормиться. Про деда болтали разное: и суров он шибко, и способности колдовские имеет: нашлёт килу на мальчишек, забравшихся за чужой огородиной, и не сойдёт та кила на интересном месте, пока проказник прощения у деда не попросит. Правда иль нет, кто его знает. А вот про этот случай знаю точно, старший брат был свидетелем.

Любил дед устраивать в своём доме то посиделки, то гулянки по праздникам по особому распорядку. Стол налаживали буквой Т, во главе восседал дед и руководил застольем. Закуска, выставленная сообща, была не самым важным украшением стола, главное в этой деревенской церемонии конечно же выпивка. Руководствуясь каким-то своим укладом, дед наливал самогон в гранёный стакан всем присутствующим мужчинам (женщинам полагалась наливка) не одновременно, а поочередно, двигаясь слева направо по столу. Каждому во время гулянки наливалось раза по 3, но с большим промежутком: дед не спешил, и сильно захмелевших за столом не было. И побалогурить успевали, остроумно прохаживаясь по интимным обстоятельствам личной жизни присутствующих, и частушки попеть, складно вплетая в тему самые щекотливые события последних дней, и от души поплясать под разудалый аккомпанемент гармони.

Дошла очередь по первому стакану и до чудаковатого зятя Петьки. Уж как так случилось, не понятно, но дед стакан недолил доверху как другим. Петька стакан взял молча, поднял высоко и… хряпнул об пол. В воздухе повисло мужское: «А ё…», кто нервно дернулся в сторону покусившегося почти на святое для русского мужика. Но дед властным жестом остановил самых проворных и зычно произнёс: «Право имеет» – и налил второй стакан теперь до самого верха. Зять Петька был человеком на всё имеющим своё мнение и любившим это мнение отстаивать, и сейчас для него настал просто звёздный час. И он поднял расплёскивающийся стакан вверх и опять хряпнул… Мужицкое «да ты совсем ох…» мгновенно подбросило присутствующих с лавок. Дед сдержал порыв и в этот раз крикнул: «Сидеть, мужики! Право имеет».

О чем думал Петька, когда и в третий раз бросил стакан об пол, не известно. Но дедовский клич: «А теперь перебор», не потребовал заключительной фразы «бей его, мужики!».

Петька получил за все: и за пролитую зря целительную влагу, и за свой кураж, и за свое особое мнение во всех случаях жизни, и за пренебрежение правилами не им установленными…

3.Порода

В молодости у мамы была подружка тётя Зина, которая, выбирая жениха, рассуждала непонятно кем наученная (сама из семьи была самой простецкой и даже не в меру пьющей) о том, что главное, чтобы муж был из хорошей породы.

Тетя Зина была красавицей: фигурка ладная как у фарфоровой статуэтки на комодах односельчан, улыбчивая, с ярким румяцем на кукольном лице. Понятно: от чего потерял голову молодой прибалт из крепкой семьи сосланных, живущей дружно и обособленно. Парню удалось убедить родных в своём не совсем подходящем для семьи выборе, а тетя Зина посчитала, что схватила удачу за хвост: порода была что надо.

И действительно, всё складывалась удачно: семья была работящая и непьющая, молодой муж красавицу свою баловал и оберегал от строгой свекрови. А после появления внуков, на одно лицо с сыном, таких же белёсых и долговязых, сердце матери и вовсе оттаяло.

Но судьба тети Зины сделала неожиданный для неё и вымоленный семьями поселенцев поворот: сосланным разрешили возвращаться на родину. Собрались и прибалты, с тяжёлым сердцем отправилась в дорогу и мужняя жена. В долгом пути всё громче и злее стали разговоры обиженных прибалтов о советской власти, о бестолковых пьяницах «русских», о планах устроить жизнь на родном хуторе «как следует». Когда добрались наконец до места, тётя Зина окончательно почувствовала себя чужой в этой семье и абсолютно несчастной. За стол под светом керосиновых ламп ужинать не села, просидела на лавке до утра как замороженная, не слыша уговоров мужа. В голове обрывками пролетали картинки будущей жизни среди «этих таких неродных людей» одна страшнее другой. А утром она объявила, что возвращается домой, в Сибирь. Удерживать силой тетю Зину никто не стал, страх перед властью сидел глубоко, да и влюблённый по—прежнему в чужачку сын принял её сторону.

Молодые вернулись в Сибирь, и чтобы окончательно слиться с местными, муж официально принял девичью фамилию своей половины. И зажили дружно, наладив крепкое хозяйство, родив ещё одну девочку и опять не в маму.

Почему уходит любовь? Кто знает? Тетя Зина по —прежнему была хороша собой, а муж вдруг стал неласков и даже жесток. Слухи в деревне расползаются быстро. И несмотря на все предосторожности благоразумного прибалта и жена узнала о новой страсти. Замужняя соседка на вид была не чета тёте Зине: одутловата и крупновата, но уж очень загадочна и жеманна не на деревенский манер. Их связь продолжалась до конца жизни, а тётя Зина ничего не могла сделать. Со временем она начала попивать (порода взяла своё), за что была сурова побиваема мужем.

Иногда она чуть пьяненькая приходила к маме, жаловалась на горькую судьбину, на холодность детей, которые все в породу отца, и даже делилась по секрету, что в отчаянии дошла до ручки: предложила мужу своей соперницы согрешить «назло им». А он отказал, не из той породы…

4.Баба Дуня

Была баба Дуня из местных или сосланных, куда девался её муж да и был ли он вовсе-рассказать теперь некому.

И я сейчас уже смутно помню эту старушку, доживаюшую свой век в одночасье опустевшем доме своего единственного сына, который взбудоражил весь посёлок страшным преступлением.

Баба Дуня была местной знахаркой, которая денег за свою помощь никогда не брала, в отличие от многочисленных современных колдуний всех мастей. Лечила она детишек от испуга, выливая воск на воду, под тихое бормотание то ли молитвы, то ли заговора. А чаще всего «правила» рожениц, укладывая их на собственную постель, ставила на место натуженные органы каким-то особым массажем. После процедуры молодые мамы обязательно должны были полежать спокойно, а баба Дуня в это время чаще всего готовила что-нибудь поесть из кусочка мясца или салка, принесённых сами же посетительницами. Могла плеснуть и из чекушечки, но чаще наливала горячего чайку на травках и заводила беседу о том, о сём. И молодые бабы передыхали от ежедневных крестьянских хлопот, и бабушке было чем отвлечься от тяжёлых дум.

К старушке односельчане относились хорошо, слова худого никто не сказал ей, не укорил за сына «ненавистника», так такую породу людей метко определяла наша любимая тётя.

Помогали бабе Дуне и мы, соседские ребятишки, воспитанные на историях о Тимуре и его команде: то ведра воды принесем, то дрова натаскаем про запас в сени на случай, если пурга разыграется и заметёт поленницу.

Так и текла потихоньку бабушкина жизнь в долгом ожидании сына-тюрьмиянца. А сынок явился раньше положенного срока, говорили «за примерное поведение» выпустили. Старуху-мать он выпроводил из дома почти сразу же, отблагодарив за присмотренный дом. Старушку приютила сердобольная одинокая соседка в своей половинке барака, где баба Дуня вскорости и померла.

Её сынок-убийца, изрубивший топором неизвестно как забредшего к нему приезжего «вербованного», как называли завербовавшихся на северные заработки людей, и, по мнению многих, человека тихого и безобидного, с односельчанами не общался. Соседи делали вид, что не замечают его, да и сам он никаких попыток к общению не предпринимал: копошился во дворе и по дому, разговаривал сам с собой. А из обрывков фраз, долетающих до прохожих и пришедших к общественному колодцу у дома убийцы, становилось все яснее: с головой у него не в порядке. То инопланетяне телевизионную антенну перенастраивают и вещают для него свои программы, то кто-то медицинские эксперименты с ним проводит.

В общем понятно, крыша окончательно поехала может от одиночества или раскаяния о содеянном. Кто знает? Как и неизвестно никому, почему у доброй и бескорыстной старушки вырос такой сын… А ведь казался таким положительным: депутат сельского совета, народный заседатель в судебных разбирательствах, правда жил бобылём, жена ушла не вытерпев почему-то семейной жизни. И судья в перерывах закрытого для односельчан заседания по —свойски сокрушалась не раз: « Как же так, Родион Николаевич! Как же так!?»…

5.И это любовь