Видят ли березы сны

С грузом в руках, в своем невзрачном платье строгой учительницы, Анна чувствовала себя скорее компаньонкой старой купчихи, нежели ровней этой прекрасной в своей молодости и беззаботности компании, таких благополучных, красивых и не отягощенных проблемами, людей.

– Картофельные примочки очень помогли мне прошлой осенью, бывает так разболеются суставы, что и ходить не могу, – жаловалась купчиха-мать. Это была сухонькая старушка, с безжизненным бледным, словно полотно лицом, испещренным мелкими глубокими морщинами, ее когда-то голубые глаза выцвели и провалились, казалось жизнь уже покинула ее, по ошибке забыв забрать бренное и уже отслужившее свое тело. Белый кружевной чепец, одетый под низ капора, делали ее по-младенчески невинной, что странно контрастировало с капризным, сердитым и вечно недовольным старческим лицом. И горе тому, кого этот невинный чепец ввел в заблуждение.

– Я сказала Прасковье, чтобы не готовила мне больше суп из крапивы, меня от него лихотит, продолжила старушка, – кашу надобно подавать каждое утро, это благотворно для пищеварения…

Анна с Домной Федоровной чуть отстали от главной процессии, шаг старушки был мелким и частым, словно походка фарфоровой куколки. Тяжело молодой и полной сил девушки было приноровиться к такому шагу. А с тяжелой корзиной плестись в хвосте было просто невыносимо, пожалуй, если бы она пробежала версту с мешком картошки на плече и то устала бы меньше.

До этой минуты Николай, казалось, не проявлял интереса ни к Анне, ни к пожилой купчихе, однако через минуту немного замедлив шаг, поравнялся с ними и одним ловким движением руки, перехватил корзину.

– Позвольте я, – сказал он. Анна подняла глаза, несмотря на надменность и высокомерие, взгляд его по обыкновению колючих карих глаз был теплым и выражал сочувствие. Анна была утомлена и унижена, так что с радостью и без тени гордости приняла помощь, то была соломинка для утопающего. Сердце девушки переполнилось благодарностью и трепетом. Как порой мало надо униженным и обделенным, чтобы в их сердце разгорелся огонь чувств.

– Домна Федоровна, а вы не пробовали к больному месту прикладывать лопух, моя маменька практикует это ежедневно, весь летний сезон, эффект я вам доложу, восхитительный, – обратился он участливо к старушке. Анна вопросительно взглянула на него, не веря своим ушам. Он лукаво улыбнулся и подмигнул ей, беря выжившую из ума старушку под руку, так что Анна, наконец, была свободна и смогла насладиться прогулкой, ну или хотя бы не мучиться.

– Уж не прикладывали ли вы лопух сами? Такая осведомленность о методах врачевания, говорит за то, что предмет вопроса, вы знаете не понаслышке, не так ли? – осмелев, спросила Анна.

Николай, едва не споткнулся, не ожидав, услышать такую колкость и так скоро, тихонько засмеявшись, он пристальнее стал разглядывать Анну. А кроткая малышка, оказалось совсем не кроткой. А он то, побежал ее спасать. Пожалуй, она сможет спасти не только себя саму, но и десяток других в придачу. Может, стоило бы ей вручить корзину и вредную старушенцию обратно.

– Разве что к сердцу, мне наверняка это понадобиться после общения со столь прелестной дамой, – парировал он. Комплимент был дерзок и откровенен. Румянец на ее щеках не заставил себя ждать, словно восход солнца озаряет сначала горизонт, а потом и всю природу, он вначале окрасил в пурпурный цвет нежную шейку, а затем словно гранатовый сок разлился на щеках. Пожалуй, сейчас, она стала даже премиленькой, хотя еще минуту назад такое при всем желании о ней сказать было невозможно.

А в это время Анастасия, обнаружила пропажу. По ее разумению, мужчины были не более чем спутники звезды с ее именем, и по не писаным законам природы, должны были кружиться вокруг ее светила день и ночь, не зная сна и устали. Желая вернуть потерянный космический объект на орбиту своего внимания, она решила использовать старый как мир прием, а именно: разжечь в нем ревность. С огромным интересом Анастасия начала слушать Анатоля, то заливаясь нежным смехом, то откидывая назад свою прелестную голову, увенчанную восхитительными льняными волосами, ловко демонстрируя изгиб тонкой шеи, то мило хмурила бровки, словом, в ход пошел весь женский арсенал. Ведь ничто не распаляет мужчину больше чем жажда соперничества, даже если объект вожделения до того не представлял для него никакого интереса. Сей прием сработал с ней, с женщиной, значит должен сработать и с мужчиной.

Анатоль после всего этого представления, уже изрядно влюбленно поглупев, смотрел на нее преданно и почти по-собачьи. Но купидон, как водится, был слеп и глух к желаниям несчастных, и оттого бросал стрелы, как попало и куда ему вздумается. Поняв, что ни одна из ее женских уловок, не увенчалась успехом, окончательно потеряв над собой обладание, не скрывая чувств, начала бросать яростные взгляды то в сторону Николя, то в сторону Анны. Еще несколько минут назад она списала со счетов эту бедную овечку, и вот уже красавец Николя, ведет за руку ее несносную бабушку и несет корзинку этой невзрачной девицы. Большего оскорбления и не придумаешь.

– Так значит вы друг Анатоля… – толи спросила, толи проконстатировала Анна.

– Да, мы знаем друг друга с университетских лет, он предложил погостить у него в имении, а меня не пришлось долго уговаривать. В Петербурге, где мой дом, летом, не лучше чем зимой в Сибири, промозгло, сырость, слякоть, дожди. А тут благодать, просто рай, хоть и с мошкарой. Тем более, я пишу повесть, очерки провинциальной жизни, а тут и материал и вдохновение. Как сказал один великий писатель «роман готов, осталось лишь его написать».

– Так Вы писатель? – восхищенно воскликнула Анна.

– Не то чтобы писатель, скорее графоман. Пишу по большей части для себя и в стол. Редкий опус доходит до читателя, – иронично заметил Николай.

– Вы так строги к себе?

– Не думаю, что слишком строг, скорее стараюсь не терять здравомыслие.

– Всегда хотела знать, каково это иметь дар плести кружево слов, предложения в мысли, мысли в идеи, и вот уже целый мир тобою создан.

– Скажу я вам, это похоже на катание с горки, сначала ты тащишь санки на самую вершину, а потом уже несешься с горы, не разбирая дороги и не управляя процессом. Так и писательство, сначала ты пишешь роман, а потом роман пишет себя сам, а ты просто водишь пером по бумаге. В общем, результат непредсказуем, и оттого интересен. Ты и сам не знаешь, какие мысли живут в потаенных уголках твоего сознания, пока не начинаешь писать, превращая эфир мысли в материю. Поверьте мне, наш разум таит в себе столько секретов, о коих мы и не догадывались. Но материал собран, хотя и не написан, стало быть, пора и честь знать. Уже завтра я возвращаюсь в именье, заботы, маменька, – с тяжестью в голосе сказал Николай, – потом улыбнулся, и продолжил: – да, да, а как вы думали, откуда я знаю и про лопух, и про жабий глаз от мигрени, не говоря о настойке мухомора – ценнейшее зелье я вам скажу.

– Ваша матушка больна? – с тревогой и сочувствием спросила Анна.

– О нет, нет, что вы, нисколько. Здоровее чем мы с вами, и не мудрено, с таким то лечением, – совершенно серьезно заявил Николай. – Человек редкого здоровья смог бы выжить после такого.

Анна, закусила губу, чтобы не рассмеяться.

Он хотел было спросить, чем она займется, когда лето закончится, но вспомнив, что она дочь бедного учителя, и пробежавшись быстрым взглядом по ее скромному платью, вышедшей из моды шляпки и изрядно поношенным туфлям, ответ был очевиден. По всей видимости, ее ждет судьба батюшки, или участь, тут уж как посмотреть. Порой выбор в жизни так невелик, что не многим лучше отсутствия выбора.

– Уверен вы прекрасный учитель и наставник, – сказал Николай и чертыхнулся про себя, испытав чувство стыда за столь нелепый комплимент. Едва ли это был тот комплимент, о котором мечтает молодая девушка.

– Почему вы так считаете? – лукаво улыбнулась Анна, нисколько не обидевшись на его бестактность.

– Вы умеете не только говорить, но и внимательно слушать, а это знаете ли ценнейший дар.

Анна удивленно вскинула брови, затем посмотрев вниз под ноги, заговорила: – А вот в этом, боюсь, вы не правы, во мне так мало смирения и еще меньше терпения. Едва ли я гожусь для этой профессии. Но даже если на то нет моей воли, так было и так будет, разве есть выбор у горихвостки, пойманной в силки?

Анна подняла голову и в его глазах она прочла понимание и какую-то потаенную грусть, удивительное чувство сопричастности, созвучие с чужой жизнью.

Но в ту же минуту, Анастасия окликнула Николая, тем самым нарушив столь интимное прикосновение душ. Словно сбросил оцепенение, он ускорил шаг, оставив Анну и старушку в растерянности, и присоединился к компании. Уж не привиделось ли ей все это, уж не полуденная ли жара сыграла с ней злую шутку. Но вдруг Николай повернулся, и почти любовно коснулся ее лица своим взглядом, а затем заговорщески подмигнул. Нет, все происходило в реальности.

Анна со старушкой, передвигаясь со скоростью торопящейся улитки, уже порядком отстали от весело хохочущих молодых людей, и когда, наконец, достигли парка, вся компания уже уютно расположилась, расстелив плед в тени берез. Ветки вислой березы, укрыли их полуденного зноя словно восточный шатер. Лучшего места и не найти.

Усадив старушку поодаль на скамейку, Анна подошла к ним. И хотя на расстоянии было явственно виден краешек пледа, на который она могла бы присесть, как только она приблизилась, Анастасия высокомерно посмотрела на Анну и бросая вызов, демонстративно вытянула свои прелестные ножки, заняв все свободное место, при этом попутно, обнажив две пары чудесных шелковых туфелек. Шах и мат. Устав от игры в равенство, она ясно дала понять – Анне здесь места нет. Ее место, на скамейке подле старушки и точка.

Анна и без того начала догадываться, что приглашение купчихи, великодушный поступок лишь на первый взгляд, ничто не бывает даром, даже милосердие. То был ловкий и хитрый прием, сбыть Анне свою матушку, избавив тем самым и себя и свою дочь от бремя опеки над выжившей из ума старухой, которая честно признаться давно тяготила их. Ее позвали в качестве бесплатной прислуги, как компаньонку для старой купчихи, а не как равную им. Для них пикник должен был стать отдыхом, а для нее работой. И хотя такой порядок вещей был естественен, учитывая то социальное положение, которое занимала Анна и ее бедный учитель отец и должно было быть принято Анной, как нечто само собой разумеющееся, ярость, бунт и чувство несправедливости, и ели сдерживаемый гнев вспыхнул в Анне со скоростью сгорающей в атмосфере кометы, казалось даже шляпка сейчас начнет вздрагивать словно крышка на кипящей кастрюле, а два алых пятна горели на щеках, будто невидимая рука отвесила ей пару хлестких пощечин. Но быстро спохватившись, вспомнив кто она, и как они зависимы от этих людей, она взяла себя в руки, и попыталась улыбнуться. Правда улыбка получилась неестественная, а скорее мученическая.

– Позвольте, я вам уступлю, – вызвался Николай, поднимаясь с земли.

– Нет, что вы, не стоит, я всего лишь возьму пирожное, мне не следует оставлять Домну Федоровну одну, – и она указала рукой на дремавшую на скамейке старушку.

Она и минуты не хотела проводить в обществе этих избалованных и испорченных молодых людей, привыкших получать все, что они хотят в жизни, без усилий и труда, всего лишь по праву рождения.

Взяв пирожное, под устремленные на нее взгляды молодых людей, она развернулась и с прямой спиной собралась удалиться, как вдруг услышала язвительный выпад Анастасии:

– Николя, уж не влюбились ли вы в Анну? Признайтесь сразу, но если нет, то боюсь, вы излишне галантны. Ваша галантность, право слово, в провинции, может быть неверно истолкована, особенно, несведущими в делах этикета, людьми. Петербургская учтивость и добросердечность, здесь может вам дорого обойтись, а ваши летние каникулы, закончатся не только тем, что вы увезете домой очерки о провинциальной жизни, но и тем, что Вам придется взять с собой провинциальную невесту.

Николай почувствовал, как будто его поймали на крючок, как будто застали за неким постыдным занятием, преступлением против социального порядка, и хотя Анастасия лишь зло пошутила, тот факт, что шутка попала точно в цель, застало его врасплох, задело за живое, обескуражило, обезоружило и как следствие напугало его. Толи из чувства самосохранения, толи от малодушия и в силу молодости, ибо несмотря на рост и манеру держаться ему было всего лишь двадцать девять, толи из страха стать объектом насмешек, а может все эти причины в тот момент имели место быть, но он сказал, а сказанного, как известно, не воротишь: – Боюсь дорогая, Анастасия, во мне столько грехов, что, пожалуй, не один год мне придется жариться в дьявольском котле, но соблазнение бедных учительниц, явно не один из них. И потом, – наклонившись ближе к Анастасии, он шепнул ей на ушко, так что та превратилась в один лишь слух, – боюсь у меня более взыскательный вкус, чтоб польститься на горбушку хлеба, когда передо мной столь изысканный десерт.

Равновесие восстановлено, он сказал то, что от него ждали и то, что должен был сказать.

Казалось, птицы умолкли, ветер перестал гулять в ветвях деревьев, а вся природа превратилась в тишину, только для того, чтобы Анна услышала эти слова. И когда смысл сказанного, стал для нее понятен, сердце остановилось, ладони вспотели, кровь отхлынула от лица, а душевная боль была такой силы, что казалось, человек не в силах вынести ее. Она инстинктивно дотронулась до своих мелких кудрей, потом прижала ладошку к губам, чтобы не зарыдать, и, стараясь, ничем не выдать своих чувств, стойко направилась к скамейке, где одиноко сидела старушка.

Николай, понял, что она все услышала, по твердой походке, по несгибаемой прямой спине, по быстрому взмаху рук, по широким шагам, и по тому, как поспешно она их покинула. Жгучее чувство стыда и отвращение к себе захлестнуло его. Он так хотел перед другими скрыть свои чувства, так оберегал свое душевное спокойствие, что принес в жертву чужое. Он оскорбил ее самым не достойнейшим образом, на виду у не достойнейших людей. А самое ужасное, что он ничуть не лучше их. Его душа рвалась побежать за ней, утешить, но ноги как будто налились свинцом, и он не сделал и шага.

– А вы слышали, что число пуговиц на костюме должно быть непременно нечетным. Четное число пуговиц, право слово, прошлый век, а уж застегивать четное количество пуговиц на все – верх дурновкусия, а вот оставить одну не застегнутую – вот истинный парижский шик, – рассказывал Анатоль.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть! – Мари, наконец, решив поучаствовать в разговоре, начала считать пуговицы на сюртуке Анатоля. – А где же седьмая! – воскликнула она. С гордым видом Анатоль, явил свету седьмую, потаенную пуговицу и гордо произнес: – Как вы могли сомневаться во мне Мари? – все дружно захохотали.

– Вчера в гостях у нас была Татьяна Павловна Лопухина, – тотчас перехватив внимание на себя, заговорила Анастасия, – и вы не поверите, ее веер был из петушиных перьев, представляете? Из настоящих петушиных перьев!

– Какой кошмар! – с неподдельным ужасом воскликнула Мари.

Николай сидел, погруженный в свои мысли. Он не слышал о чем они говорили, да и не слушал. Он смотрел на Анастасию, и она ему стала напоминать деревянную куклу чревовещателя, как будто кто-то дергал за веревочки этой марионетки, отчего у той магическим образом открывался и закрывался деревянный рот, то и дело, обнажая ряд ровных белых таких же деревянных зубов. Внезапно она перестала казаться ему красивой, или даже милой, а превратилось в самую уродливую женщину на земле. Но большее отвращение вызывал у себя он сам. Он желал, но не смел повернуться, хотел хотя бы краешком глаза посмотреть на нее, казалось его спина горит огнем, смотрит ли она на него, испепеляет ли ненавистным взглядом, а может ему это лишь кажется. Что ж, если даже это так, он это заслужил по праву.

Анна сидела на скамейке, медленно пережевывая пирожное. Еще минуту назад, оно бы показалось ей волшебным лакомством, но сейчас она не чувствовала ни вкуса, ни ароматного запаха выпечки, с тем же успехом она могла бы пережевывать цветной картон.

Она могла бы пережить, то, что ее отвергли эти богатые отпрыски богатых семей, в конце концов, ей не привыкать, но он, как он мог, как он мог поступить так, еще минуту назад, она чувствовали такую глубокую взаимную симпатию и единение душ. Словно крохотное зернышко в душе, дало нежный зеленый росток, но вероломно было брошено оземь и жестоко растоптано. Уж лучше бы она сама тащила эту корзину. Нет ничего больнее обманутых надежд и утраченных иллюзий.

К счастью для Анны, пикник подошел к концу, вся процессия двинулась в обратный путь. Теперь, впереди шел Анатоль, под руку с обеими дамами, чуть поодаль, в дурном расположении духа шел Николай. Замыкали процессию Анна со старушкой, ту совсем разморило на солнце, чепец сдвинулся набок, так что Анне пришлось, чуть ли не волоком тащить ее под руку.