Любовь со второго взгляда

Милочка тоже поздравила и завтра приедет: наконец-то поклеим обои и оторвёмся по полной – две одинокие женщины, выпьем за нашу счастливую жизнь!!! Я как обычно Мартини купила, сыр Дар Блю и маслины чёрные с косточкой. Не признаю всякие там новшества – зелёные без косточек, да ещё и с какой-то начинкой внутри- полнейшее извращение. Маслины должны быть только чёрные, крупные и обязательно с косточкой, самые вкусные – это, конечно, развесные в рассоле. Андрей тоже признавал только такие…

Мой День рождения всегда справляли вдвоём: уложим детей спать и на кухне романтический ужин при свечах… Он знал, что букеты из срезанных цветов я не люблю, мне их жалко, они уже не живые, поэтому всегда находил какие-то экзотические растения в горшочках, необязательно с цветами, можно и без. Они потом долго – долго не увядали… а теперь вот в доме ни одного цветка в горшочке не осталось, все они давно умерли…

Надо гнать от себя такие воспоминания, ничего хорошего в этом нет, только душу растревожила.

Да, бывает намного хуже, чем у меня, это уж точно, поэтому ни в коем случае не надо киснуть. А вот возьму и стану счастливой прямо сегодня, сейчас! Да, тридцать – огроменная дата, уже и старость на горизонте прорисовывается, надо успеть!!!Надо успеть быть счастливой!!! И я буду стараться!!!

14 июля. Среда

Не могу прийти в себя. Утром позвонил Виктор, друг Андрея, и сказал, что Андрея больше нет… умер…Это как, зачем, не понимаю ничего…

16 июля. Пятница

Вчера приезжал Виктор и всё рассказал.

Полтора года назад, зимой, когда они ещё были в командировке в этой злосчастной Кении, почти накануне их отъезда домой Андрей по неосторожности или выпил где-то на улице воды в местной лавочке, или просто комар его укусил- там этой гнусности полно, но заразился он местной особенной лихорадкой, которая проявляется не сразу, и лихорадка эта очень заразная и совершенно неизлечимая. Андрей и сам не понял сначала насколько его состояние серьёзно. Начинается эта лихорадка лёгким недомоганием, как при банальном ОРЗ, а потом постепенно поражаются все органы, вирус всё словно съедает на своём пути. Когда опасения подтвердились и выяснилось, что вылечится ему от этой гадости невозможно, не изобрели ещё такой вакцины ни у них, ни у нас, нигде в мире, тогда- то он и решил, раз сам уже обречён, то нечего судьбу испытывать, надо исключить малейшую возможность заразиться от него и мне, и детям, и родителям. Виктор пробовал его отговорить, ещё подумать хорошенько, не рубить сплеча, со мной посоветоваться, но Андрей как кремень, уж я-то знаю какая у него сила воли! Раз принял решение – всё. А решение он принял такое: сказал родителям и мне, что у него другая женщина… рассудил так, чтобы назад дороги не было и жалости к нему никакой.

Глупый мой, родной, а я поверила сразу. Как же мне сердце моё не подсказало, как я не почувствовала, что мой дорогой, любимый человек попал в беду? Дура, какая я дура, только о себе, о своём самолюбии подумала, лелеяла свою обиду! Как же ему было тяжело, как он мучился!!!

Ну да, пусть ничего нельзя было сделать, но я была бы рядом. А так – он один, совершенно один, проклинаемый мною, больной, беспомощный и обречённый. Ни мне, ни родителям, никому… снял квартиру и ушёл… умирать. Об этом только один Виктор знал.

Оказывается, сразу по приезде Андрей лёг в инфекционную больницу, потом ему инвалидность оформили, потом с работы уволился. Бедные родители тоже ничего этого не знали – им врал, что редко звонит и редко появляется, потому что командировки замучили…

Виктора просил мне всё рассказать только после… Как это ужасно, непостижимо, несправедливо. И сын, и дочь, наши дети теперь сироты!

Ох, лучше бы, Андрюшенька, ты жил с другой женщиной, но жил бы, жил долго!!!

23 июля. Пятница

Андрея похоронили в понедельник на Даниловском кладбище, там его бабушка и дедушка похоронены. Было много народа с работы, его родители и брат Алексей приехал из Питера.

Я теперь вдова. Думала, что брошенная жена, а оказалось, что вдова…

На Евгению Семёновну страшно было смотреть: сгорбленная, лицо серое, безучастное. Я её даже не сразу узнала, хотя не видела всего месяца два. Александр Иванович поддерживал её за плечи, думаю, если бы ни он и ни Лёша, она вообще не перенесла бы смерть сына. Даже представить невозможно, что она чувствовала. Я подошла, мы обнялись, но не произнесли ни слова. Их просто нет этих слов, слов, которые способны утешить и хоть как-то смягчить всю боль утраты, боль тягучую, ноющую боль, которая никогда не пройдёт, и время не поможет. Надо просто привыкнуть к этой боли и жить с ней, но как?

Поминки устроили в каком-то кафе поблизости. Милочка проводила меня домой и осталась ночевать, мы не спали всю ночь, я даже не помню, когда отключилась. Неделю отработала как в тумане. Вчера Андрею было 9 дней, сходила в церковь, поставила свечку за упокой души. Потом поехала к свёкрам.

Господи, со мной ли это происходит?

У меня в голове никак не укладывается, что тебя просто нет, нигде нет, ничего нет, совсем нет и никогда не будет. Какое страшное и непостижимое слово НЕТ, какая обречённость, безысходность, какой ужас в этом коротком слове НЕТ! И это о тебе, мой родной, мой единственный, мой неповторимый, любимый мой…

Прости меня, я есть, а тебя НЕТ…

Как же мне жить, Андрюша? Ты опять ушёл от меня и, теперь навсегда…

Звонил Веня, но теперь это совершенно потеряло всякий смысл, всё это так далеко, так давно было… и было ли вообще? Наверное, до конца своих дней буду мучиться, что влюблялась, страдала, ненавидела, скучала, и всё это была лишь обыкновенная, бабская месть Андрею, месть брошенной жены… ведь я была уверена, что он счастлив с другой женщиной. Но кто же знал… Милочка ругает меня за эти угрызения совести, а я пока ничего поделать с собой не могу.

Завтра утром улетаю к моим на море, купила им путёвку ещё на один заезд, и сама не могу дома, не могу в Москве.

24 августа. Вторник

Ну вот, уже два дня отработала, теперь до следующего отпуска. Вроде неплохо отдохнули, вроде всё нормально, но нет – ничего нормального просто уже никогда быть не может. Всё время думаю об Андрее. Когда рассказала Марусе, мы долго с ней плакали, а вот детям никак не могу сказать правду – язык не поворачивается. А как-то объяснить надо, они уже спрашивали звонил ли папа. Но как сказать? Опять врать, врать? Они долго привыкали, что папа не живёт с нами, а теперь опять травма – папа умер. Пока сослалась, что папа в командировке, а дальше?

Ах, эти вечные командировки, как легко можно врать и оправдываться ими, и придумывать ничего не надо. Командировка – панацея для всех обманов в жизни!

Только что разговаривала с Евгенией Семёновной, как- то они с Александром Ивановичем держатся, она просила привезти внуков на выходные. Вот и получается, что детям всё же сказать придётся, они конечно сразу спросят у бабушки, где отец. Если мне это очень трудно сделать, а им-то совсем не под силу. Ну, до субботы ещё есть время, соберусь с духом.

Как гласит японская пословица- прошлого уже нет, а будущего может не быть. Надо жить настоящим. Вот и японцы мудрые, как и мои любимые китайцы, но… всё равно придётся своим умом доходить.

А, нечего Бога гневить, у меня есть дети, Андрюшины дети, Саша и Леночка, и значит он всегда со мной, всегда с нами, и я совсем не одинокая женщина и никогда такой не буду…

Запах дождя

Глава 1

Поезд приближался к Москве. Дорога из Ленинграда в Москву не длинная, а учитывая современные скорости, совсем короткая. И всё же Таня каждый раз ощущала это огромное расстояние, увеличивающееся с каждым щелчком, с каждым ударом колёс о рельсы – монотонным, тревожным, с каждым километром уносящим её из прекрасного города, ставшего теперь каким-то фантастически счастливым местом на земле, города, каждый прожитый день в котором, был открытием, радостью, полнотой чувств, полнотой жизни…

И вот последние толчки и поезд остановился. Москва. Её родная Москва.

Как-то приятно защемило в душе, над Ленинградским вокзалом начиналось утро. Именно над Ленинградским вокзалом. Она торопливо шла по перрону, а вдали высокое небо было уже охвачено этим ярким пламенем позднего рассвета самого начала весны. Мелкие облачка стайками розовели, алели, багровели в бескрайнем небе… Оно было таким огромным, таким необъятным, что облачка могли резвиться себе в нём сколько угодно, хвастаясь и красуясь друг перед другом своим мятежным великолепием.

Таня вдохнула свежий, ещё морозный, Московский, родной воздух.

Дома. Там осталось счастье и тут, дома, тоже было счастье. А всё-таки она самая счастливая! Сама она в этом часто сомневалась, но все знакомые считали, что это именно так, чтобы с ней не случалось. И теперь она тоже начинала верить в это.

Дома ждала мама Полина Андреевна, ждала дочь. Катюше уже исполнилось 12 лет. Совсем взрослая девочка, характер уже начал проявляться, но ещё такой ребёнок, такая ласковая, иногда и на коленях любит посидеть, и в кровать залезть ночью под бочок к мамочке. Она и называет Таню очень нежно – мамуля. А с бабушкой у них постоянные секретики, Тане не рассказывают: женские тайны!

– Привет, ну вот я и дома! – Таня усталая, но счастливая снимала в маленьком коридорчике свою потрясающе красивую, наимоднейшую «леопардовую» шубу, а сонная Катюша, ещё не успевшая умыться, в одной ночной сорочке с распущенными и ещё не расчёсанными и оттого ещё больше кудрявыми волосами, пыталась помочь матери раздеться. Но Таня с мартовского мороза такая холодная, замёрзшими руками отстранила её, боясь, как каждая мать, простудить.

– Мамуля, как ты долго. Мы тут с бабушкой столько всего переделать успели. Я решила завести собаку и обязательно Рэксом назвать, потом меня бабушка научила блины печь – почти получается. Ещё я подумала и решила, что на хор ходить не буду, не хочу, там девчонки противные две, а лучше пойду в кружок рисования, а ещё… – Катюше хотелось сразу всё выпалить, все новости, которые накопились за субботу и воскресенье.

– Ну как ты? Там у тебя всё в порядке? – Полина Андреевна прервала Катюшин словесный поток, нежно обняв внучку за худенькие плечики, и внимательно посмотрела на дочь. Глубокая тревога не покидала её. Но увидев широко раскрытые Танины глаза, как бы удивлённые – «разве там может быть что-то не в порядке?» – успокоилась.

– Всё нормально, мама. Вы-то тут не очень скучали без меня? Ты сама как, очень устала?

– Я нормально. Скучали, а как не скучать, ты же знаешь, – Полина Андреевна уже хлопотала на кухне, готовила завтрак: Тане пора на работу, а Катюше в школу. Все дома, всё встало на свои места.

Полина Андреевна ещё не старая женщина, как говорят о её возрасте: «пока ещё только на подступах» к этой самой неотвратимой старости, которую так боятся все женщины, выглядела намного моложе своих лет.

Ещё достаточно густые, светло русые волосы с проступающей кое-где сединой, стянутые на затылке в тугой узел, чуть подкрашенные брови и всегда неизменная помада на губах почти натурального цвета, чуть с перламутром. В меру полная, с хорошо сохранившейся подтянутой фигурой, умеющая и знающая как одеваться, чтобы не подчёркивать свои недостатки, а наоборот выделять достоинства, она всегда следила за собой и её невозможно было бы назвать обидным словом «тётка», «бабка» или «старуха», проживи она хоть до ста лет. Даже посторонние люди в магазине, в очереди, на рынке, обращались к ней не иначе как «дама», или «я стою за этой дамой», или «дама подскажите, пожалуйста…» и всё в таком роде.

Она всегда сохраняла присутствие духа, её сильный характер чувствовали все в семье и удивлялись, сколько выдержки и такта она умела проявлять в самых сложных ситуациях. Особенно это понадобилось, когда не стало её главной опоры – мужа, Николая Алексеевича. Впрочем и при нём, все серьёзные решения скорее всего принимала она, только не показывала этого, никогда не демонстрировала своего превосходства. И в этом заключалась главная её черта – мудрость. Она была в меру сдержанна и подруг у неё было не так много, но те, с кем она дружила, были навсегда. Семья была для неё на первом месте; она рано вышла замуж, сразу после школы за друга своего погибшего брата. Николай был старше её. Он прошёл всю войну и, вернувшись в Москву, опять пошёл работать на свой родной завод имени Коммунистического Интернационала Молодёжи или кратко КИМ, который после войны стал называться МЗМА – Московский завод Малолитражных автомобилей, сначала простым наладчиком, потом окончив институт, начальником цеха и так работал до самой своей кончины. Свою жену Полюшку он привёл в комнату, в которой жил до войны с родителями, они так же были кимовцами. Отец его погиб на войне в 43-ем, а мать не надолго его пережила.

Эта 14-ти метровая комната находилась в коммунальной квартире розового дома, одном из нескольких таких же отчаянно розовых домов и называвшихся Кимовскими домами, построены были они ещё до войны недалеко от завода в посёлке Текстильщики – тогда одной из дальних окраин Москвы. Там и началась их совместная жизнь, там родились их дочери: сначала Таня, а через 4 года Марина. Потом семья перебралась в большую отдельную квартиру и жить стало легче. Полина, когда подросли девочки и их можно было определить в школу и детсад, тоже продолжила образование, она всегда имела удивительные способности к языкам, поскольку обладала хорошим слухом. Окончила заочное отделение института иностранных языков; много лет проработала в редакции «Иностранной литературы».

Такая вот была нормальная, простая, а вернее сказать просто счастливая семья, у неё, у Полины Андреевны. А теперь как-то понемногу стало всё расклеиваться, особенно, когда не стало Николая.

Хоть у младшей дочери пока спокойно, хороший муж обеспечивает материально её и маленького сына Стасика, пока Марина не вышла из декретного отпуска на работу. Тьфу, тьфу, тьфу… не сглазить, – Полина Андреевна уже боялась и подумать о чём-нибудь хорошем. – Что ж Танюше- то так не везёт? Этот ленинградец какой-то странный, они встречаются уже третий год, Таня ездит к нему при каждом удобном случае, он сначала тоже приезжал часто на выходные и праздники, теперь почти перестал: работа не позволяла или ещё что-то… такая вот длинная история; дочь уверяла, что у них сумасшедшая любовь, но что-то всё равно настораживало чуткое сердце матери, не правильно всё это, ох как неправильно!