Оценить:
 Рейтинг: 0

Джокер в пустой колоде

Год написания книги
2014
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 25 >>
На страницу:
3 из 25
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Ну, по-другому он и не может. Идем, Машенька, идем!

* * *

Доклад подчиненных Сухарев выслушал более чем внимательно, даже ругаться не стал. Перешел сразу к делу:

– Что думаете по этому поводу, товарищи? Я лично разделяю твое мнение, Геннадий Евсеевич, что все это дурно пахнет. И светлая одежда как-то непонятна, не вписывается в общую картину. И способ убийства, пусть даже просто собаки, очень уж жестокий. То, что направил Воронцова в К***, молодец. Возможно, там что-нибудь обнаружится. Эх, как это все некстати! Не за горами праздник Октябрьской революции. Хочется рапортовать об успехах. Ну, что нам, мало других преступлений?! И так едва успеваю отписываться. Да, ребята, нельзя допустить, чтобы все это до народа дошло, сами понимаете…– Сухарев неопределенно покрутил в воздухе рукой. – Черт бы подрал этих приезжих ученых с их собаками!..

– Черт не черт, а кто-то подрал, хорошо еще, что пока только собаку, – мрачно попытался пошутить Калошин.

– Тьфу на тебя, Геннадий Евсеевич! Накаркаешь еще неприятностей на нашу головушку. Идите уже работайте. – Махнул рукой в сторону двери начальник.

* * *

– Знаешь, Василий, что еще я подумал, – присев за стол, начал Калошин. – Помнишь, у нас было дело Лапотько?

– А, это когда кошку повесили? Этих Лапотько тогда братья Великановы припугнули, чтобы те забрали свое заявление по поводу кражи у них большой суммы денег?

– Вот-вот, именно это. Тогда на кошачьем трупике была пришпилена записка с угрозами. Почему? – вопрос был скорее риторическим, потому что Калошин ответил на него сам – Им надо было, чтобы Лапотько поняли, что это именно угроза, а не просто чья-то злая проделка.

– Ну да, так и было, – подтвердил Доронин – Они же тогда так и сказали, когда мы их допрашивали.

– Во-от! – Калошин поднял вверх палец. – А здесь никаких угроз. Опять – почему? Да потому, что профессор прекрасно знает, кто и зачем это сделал. И нам он солгал. Вот потому-то, друг мой, мы просто обязаны допросить его соседа, который от нас пока прячется.

– Съездить туда завтра? – предложил Доронин – он любил проявить инициативу, хотя надеялся, что майор отклонит его решение. Но тот поддержал и даже похвалил подчиненного.

– А теперь давай по домам. Я в спокойной обстановке подумаю еще, а ты, видимо, на танцы со своей красавицей собрался? – Калошин озорно подмигнул. – Ну, иди, отдыхай!

Перед уходом заглянули в кабинет Гулько. Тот только замахал руками, дескать, занят, сделаю – доложу. Попрощались мужчины на крыльце. Калошин уехал на машине – жил далековато, Василий отправился домой пешком, благо дом его располагался в соседнем переулке. Настроение у парня было приподнятое, несмотря на то, что завтра с утра ему предстояло отправиться к соседу Полежаева. «Долго наверняка не задержусь, – думал Доронин, – не впервой допрашивать свидетелей. Видел – не видел, знает – не знает. Несколько вопросов – и все. Главное, правильно их задавать. А потом с Галкой – в парк!». Василий от нахлынувших вдруг приятных мыслей о предстоящем сегодняшнем вечере даже стал напевать, не подозревая того, как трагично и страшно начнется завтрашний день.

Глава 4.

Тропинка весело виляла между еще зелеными островками травы, кое-где покрытой желтоватой опавшей листвой берез. Встречались нежные кружевные рябины, густо одетые в яркие ожерелья ягод. Темнели сочной хвоей тяжелые ели, но и они не портили веселой картинки теплого осеннего леса. Воздух был напоен солнцем и чистотой ранней осени. Птицы не умолкая перелетали с ветки на ветку, еще не чувствуя приближения холодов.

Четверо молодых ребят с заплечными мешками с провизией, пятый – с палаткой, шумно переговариваясь, шагали к озеру. Настроение было приподнятое – впереди вечер у костра, задушевные беседы добрых друзей; среди них и парочка влюбленных, которые в скором времени собираются пожениться. Над ними беззлобно подтрунивали, спрашивали про рай в шалаше, который можно построить уже сегодня, благо в лесу стройматериалов достаточно.

Самой младшей из компании, Верочке Стрельцовой, тетка наконец-то дала «свободу». До сего дня она строго следила за девушкой, даже на танцы приходила за ней ровно через час, как та уходила. Уводила домой под насмешливые взгляды сверстников, несмотря на то, что Верочка уже постигала азы учительской профессии: закончила первый курс педагогического техникума. Но не только возрастом она была младше всех среди своих друзей, но и видом своим больше походила на школьницу, причем ту, которая в классном строю стоит последней. Тетку она боялась, потому-то сегодняшняя долгожданная свобода была такой упоительной и сладкой, что Верочка со слезами счастья на глазах пела и щебетала не меньше сидящих на ветках птичек. У нее сегодня состоится настоящее свидание, о котором тетка и не подозревает. О том, что ей разрешено пойти с друзьями к озеру, своему любимому (да, так, и не иначе, именно любимому, в этом Верочка не сомневалась), она передала через соседского парнишку Гошку, который частенько бегал к своему отцу на работу, где служил и Верочкин друг. Попросила прихватить удочки, так как друзья Верочки рыбацкими навыками не обладали, а ухи, приготовленной на костре, очень уж хотелось попробовать. Тот в свою очередь прислал с Гошкой записку, в которой сообщал, что обязательно присоединится к ребятам, как только освободится.

Чем была вызвана такая теткина доброта, Вера, конечно же, знала – дело было в соседском шофере Толике, в которого тетка была влюблена многие годы. Тот же, будучи женатым, внимания на злую, худосочную портниху Антонину внимания не обращал, что доводило женщину до исступления – она лютой ненавистью ненавидела жену любимого, а та, как назло, была всегда приветлива и весела. Но страшная болезнь вдруг оборвала ее жизнь. Толик погоревал с полгода, да и стал присматриваться к другим женщинам. Антонина торжествовать боялась – все-таки грех радоваться чужой смерти, но в душе крепла надежда на перемены в ее уже немолодой жизни. Виду до поры не подавала, хотя из поля зрения Толика не выпускала. И он, наконец-то, обратил свое внимание на соседку. Да и выбор его был не случаен – жили они в одной квартире, у Антонины с Верой после смерти ее брата-отца девочки – фронтовика осталось две комнаты, а Толик с женой и маленькой дочкой жили в одной. Объединение этих комнат в одну квартиру было за пределом всех мечтаний мужчины. Да и Антонина была хорошей хозяйкой, хоть и строгой и, чего греха таить, злобноватой. Но Толик надеялся, что со временем хоть как-то смягчит ее норов. И еще было одно весьма важное обстоятельство – к дочке его относилась Антонина даже лучше, чем к своей племяннице. Толику порой приходилось надолго отлучаться из дома – он возил важного начальника – и женщина с удовольствием брала под свою опеку его дочку. На что только не пойдет влюбленная женщина! Это Толик прекрасно осознавал, носом решил не вертеть, от него не убудет. У некоторых и того хуже. Племянница не помеха, Бог даст и замуж скоро выйдет – взрослая уже. Так что на этот субботний вечер было у соседей намечено что-то вроде сватовства. Собиралась большая компания, и тетка была не против того, что Вера проведет это время в другом месте. Все-таки уже взрослая девчонка, а у тетки с Толиком мало ли что и как заладится в этот вечер. Для Верочки это была необыкновенная удача, и она любила в этот день даже теткиного Толика, и притязания его на квартиру прощала.

Еще две девушки из этой молодежной компании – Нина и Ольга Мелюковы – были сестрами-близнецами. Отличить их друг от друга было очень трудно, но водить за нос людей, как это часто делают многие близнецы, они не любили. Каждая из них была яркой индивидуальностью, и они хотели, чтобы их принимали такими, какими они есть на самом деле, не приписывая себе достоинств друг друга. Нина любила читать, увлекалась иностранными языками, Ольга же, напротив, имела математический склад ума. Учились девушки на разных факультетах в Московском университете, в который поступили благодаря не только своим прекрасным способностям, но и протекции отца – номенклатурного работника города Энска. В Москве у него были, по слухам, связи в самых верхах, так что будущее своим дочерям он обеспечил уже сейчас, получив в столице шикарную квартиру на Арбате и собираясь в будущем разменять ее на две не менее равноценные уже существующей. Об этом своим подругам, проводящим время так же праздно, как и она сама, постоянно вещала мать девочек – худосочная, бледная «мадам», как ее за глаза называла домработница Мелюковых. Девочки же, напротив, были, что называется, «кровь с молоком». Да и характерами не в мамочку – та обожала бесконечные пересуды, разборки со своими товарками. Обсуждение какого-нибудь малозначительного события, будь то развод или, напротив, примирение, в семье общих знакомых, занимало все свободное время неработающих жен номенклатурщиков. Девочкам в семье Мелюковых была предоставлена полная свобода действий, хотя они никогда не злоупотребляли ею, занимались, буквально, самовоспитанием, и надо сказать, вполне успешно. Нос перед сверстниками не задирали, дружили с теми, кого уважали. Одевались по-разному, дабы не вводить людей в заблуждение. К тому же Нина, благодаря своему романтическому складу характера, любила яркие и легкие наряды, чем чаще привлекала к себе внимание ребят. Потому-то именно она из них двоих была той самой невестой, которая собиралась в скором времени замуж. Ольга, вразрез всем суждениям о близнецах, сестре не завидовала, хоть сама никем в данное время не была увлечена, да и на себе особых взглядов не замечала, была безмерно счастлива и рада за Нину, тем более, что жениха сестры она очень уважала и считала, что лучшей пары для той просто и быть не может.

Парой Ниночки был Петр Неродько – высокий статный парень, приезжающий вот уже много лет к бабушке по материной линии в Энск на каникулы из Киева, благодаря чему в свое время и познакомился с сестрами, в Ниночку влюбился сразу «намертво», как выразился сам. Ольге отвечал взаимным уважением, и ни при каких обстоятельствах сестер не путал, говорил всегда, что они разные, и он это видит. По всей вероятности, как считали девушки, любовь играла в этом главенствующую роль. Петр увлекался спортом, в особенности, любил футбол, играл одно время правым полузащитником в команде техникума, который закончил этим летом. Теперь он собирался переехать к невесте в Москву. Там и намечалась свадьба. Сегодня ему выпала «честь» как самому сильному, нести огромную палатку. Она предназначалась для девушек. Ну, а если пойдет вдруг дождь, то и ребятам места хватит. Но пока небо было чистым и безоблачным. И в душах ребят царила та же умиротворенность, что и в природе окружающего их леса.

Замыкал шествие ребят пятый участник похода – Олег Лапшин, интеллигентного вида молодой человек. Он был одноклассником девушек, любил шахматы, обожал домашних животных, хотя не держал никого – мать его была больна туберкулезом, в комнатах необходимо было поддерживать постоянно чистоту, чем все время и занимался Олег, на уроки тратил минимум времени, но при его способностях ему и этого вполне хватало. Сейчас он учился в медицинском училище, в будущем мечтал пойти дальше. Болезнь матери сыграла в его выборе решающую роль. Он любил ее очень сильно, и ее страдания тяжким грузом ложились ему на сердце. Отчим Олега имел любовницу, хотя и не афишировал этого, стараясь не травмировать свою жену, которую в какой-то мере любил, может быть, просто жалел, но никогда не обижал. Продукты старался покупать на рынке – деревенское молоко, сметану, масло, даже на мясо находил деньги. Олег подозревал, что некоторым образом отчим пользовался помощью своей любовницы – аптекарши Марты – высокой красивой женщины, обладательницы черных пронзительных глаз, которые она смущенно опускала при встрече с Олегом – тот по понятным причинам часто заходил в аптеку. Парень в свою очередь тоже смущался и старался поскорее уйти, при этом чувствуя некую гипнотическую притягательность этой женщины. Отчима же он не осуждал. Мать давно потеряла былую привлекательность, стала бледной тенью самое себя, но была приятной и скромной, старалась никого не обременять своим присутствием, и когда муж приходил домой, ложилась в постель и делала вид, что спит. Хотя в большинстве случаев ей притворяться не было необходимости. Слабость держала ее почти всегда в постели. Другое же время она проводила за чтением книг, выходя в теплое время года с ними на балкон. У Олега была младшая сестра, девочка, избалованная своим отцом, ленивая и эгоистичная особа 15-ти лет. К матери она подходила редко, боясь заразиться, хотя врачи объяснили, что у женщины закрытая форма болезни, и при этом больная имела свою личную посуду, и даже ела в своей комнате, чтобы не смущать семью. Олега болезнь матери не страшила, он сам мыл за ней тарелку и кружку, большего ей и не требовалось – ела она мало и редко. К сыну относилась больше, как к личному врачу, каждый раз глядя на него с затаенной надеждой в ожидании чудесных слов о скором выздоровлении или найденном вдруг кем-то чудодейственном лекарстве. Олег же в свою очередь всегда старался подбодрить мать, рассказывал о своих успехах, о новостях в городке. Когда собрался с ребятами на озеро, не сразу решился сказать матери об этом, надо было делать на ночь укол, значит, придется просить соседку, медсестру из местной больницы. Но мать не любила, когда к ним заходили посторонние. Стеснялась своего почти беспомощного состояния, которое в последнее время резко ухудшилось, хотя врачи, лечившие ее, считали, что стадия заболевания совсем недавно указывала на хороший прогноз.

Но Олег должен был пойти. У него была тайна, и звали ее Верочка Стрельцова. Он был влюблен в нее еще со школы, но девушка относилась к нему, как к хорошему парню, умному, простому. С ним можно было поговорить обо всем, даже доверить глупую девичью тайну, зная, что он никому об этом не расскажет. И все-таки до последнего времени он надеялся, что сможет завоевать сердечко своей подружки, пока вдруг не узнал, что она влюблена, и в кого! Избранником ее стал ни больше, ни меньше сам Костя Воронцов из убойного отдела городской милиции. Олег понимал, что сильно проигрывает этому крепышу. А если учесть, что на плечах того красовались погоны (по мнению Олега, это придавало любому парню мужественности), и по годам Костя был старше, то шансов себе он почти не оставлял никаких. Вот и сегодня Воронцов должен присоединиться к ним на озере. Но пусть даже просто побыть рядом с любимой девушкой – в этом Олег никак не мог себе отказать. Пойти они все сговорились еще в прошлое воскресенье, когда нечаянно встретились на местном рынке с сестрами и Петром, который через несколько дней должен был уехать домой в Киев, чтобы подготовиться к переезду в Москву. Хотел к ним присоединиться Левка Кацман, их общий друг, но к тому вдруг приехал дядя из Львова, и планы юноши поменялись. Верочка тогда тоже пришла на рынок, участвовала в разговоре, но все понимали, что она навряд ли сможет пойти с ними, хотя хотелось ей этого безумно. Когда же все так счастливо разрешилось, Вера была рада, что и Олег будет там. Костю она еще немного стеснялась, а Олег был свой, и потому рядом с ним она чувствовала себя уверенней. О любви последнего она не подозревала, а значит и не могла предполагать, что может больно ранить юношу своей влюбленностью в другого. Но парень согласен был даже на такие мучения, ведь еще ничего не известно. А вдруг у Воронцова это несерьезно? Ведь он еще ни в чем не признался Верочке, хотя они довольно мило ворковали на танцах в прошлую субботу, и Костя даже приобнимал девушку за талию, о чем Олег и мечтать-то не мог. Вот теперь он шел следом за своей мечтой, радуясь по-мальчишески ее хорошему настроению.

***

Место для палатки выбрали быстро. Петр с Олегом принялись вбивать колышки, а девушки отправились в лес за хворостом для костра. Через час с небольшим вся дружная компания, вдыхая запахи наступающего осеннего вечера и жаркого костра, уплетала за обе щеки принесенные с собой припасы. И надо отметить, что благодаря девчонкам Мелюковым, ужин был довольно приличным: тут и колбаска белела крупными глазками жира, и копченая рыбка источала умопомрачительный аромат, поблескивая янтарным брюшком, даже баночка икры скромно алела на раскинутой, прямо на траве, вышитой скатерти. Ее прихватил у своей бабули Петр, он же выложил на импровизированный стол огромный кусок розоватого сала, издающего такой аромат чеснока, что все невольно глотали слюни и торопились скорее приступить к трапезе. Были здесь и десяток яиц, и краснобокие помидоры, и хрустящие малосольные огурчики. Одним словом, голодных вскоре не осталось. За ужином была распита и бутылка портвейна, она еще больше подняла настроение молодых людей, и шуткам, и песням, казалось, не будет конца. Но часы пролетали, уже к костру со всех сторон подступала темнота, с озера повеяло прохладой. Заметно загрустила Верочка. Она поняла, что Костя, скорее всего, уже не придет. Хорошо, если он занят на работе, а вдруг обманул? Эта мысль окончательно расстроила девушку. Олег чувствовал ее настроение, и как мог, подбадривал. Но чем темнее становилось на озере, тем мрачнее были мысли девушки. Тут еще и Ольга нечаянно добавила страданий, сказав:

– Воронцов твой, Верочка, почему-то не пришел. Обещал нам рыбалку. Ты точно договорилась с ним? Милиционер твой слово не сдержал. – Зевнув, пошла к палатке. – Я, пожалуй, завалюсь спать. Уже довольно прохладно. Веселья, скорей всего, больше не предвидится. Так что, пока.

Петр пошел в палатку вслед за Ольгой, вынес оттуда два тонких байковых покрывала, одно подал Вере, другим прикрыл плечи своей Ниночки. Разговаривать уже совсем не хотелось. Настроение девушки передалось друзьям. Костер догорал, решили расходиться спать. Но вдруг Вера, коротко всхлипнув, вскочила и бросилась к камышам. Петр и Олег поднялись вслед за ней, пошли было оба, но Олег решительно остановил друга:

– Я сам, у тебя есть о ком позаботиться. Останься, – и решительно направился к Верочке.

Девушку он нашел сидящей на берегу, на влажной траве, почти у самого берега. С обеих сторон это место обступали камыши, так что фигурка Веры была едва приметна. Средь набежавших облачков размыто просвечивал бледный лик убывающей луны. Но Олег не столько видел, сколько чувствовал страдание этой худенькой девушки. Уж он-то хорошо знал, каким тяжелым может быть чувство отвергнутого человека. Первая любовь неизбежно влечет за собой и первые разочарования, которые бывают гораздо сильней, чем все последующие вместе взятые. То, что Вера влюбилась впервые, было известно всем ее друзьям. Она как-то сразу с головой ушла в эту любовь, наверное, оттого, что была недолюблена родной теткой, и искала тепла у других. Отвечал ли Костя ей взаимностью, точно никто бы из Верочкиного окружения не сказал, но ведь и плохого еще ничего не произошло. Парень мог задержаться по многим причинам, тем более, у него была такая серьезная работа. Об этом и сказал девушке Олег, присаживаясь с нею рядом. Даже не касаясь ее, он чувствовал дрожь, которая время от времени сотрясала девичье тельце. Олег понимал, что надо бы придвинуться поближе, может быть, даже приобнять, так, по-дружески, (по-другому она и не примет этого жеста), но все чего-то тянул, как будто себя боялся. Но прохлада озерной глади забиралась все дальше под свитерок девушки, и она сама просто придвинулась ближе к Олегу, и тот, распахнув свою суконную курточку, накинул ее на плечи Веры, прижав девушку к себе. Теперь и его била редкая дрожь, но причиной тому была близость любимой. Он изо всех сил старался совладать с противной дрожью, но она все не отпускала. Сколько они так просидели, сказать трудно. Каждый думал о своем. Но даже эти разные мысли сближали двоих, лепили из них одно целое, укрепляя каждого в своих чувствах.

– Не волнуйся, Верочка! Я знаю, я видел, как он смотрел на тебя. Ты очень ему нравишься, а значит, он не мог обмануть. Ты верь ему, он парень надежный. О нем все хорошо отзываются, – наконец нашел в себе силы заговорить Олег.

– Правда? Ты так думаешь? – сразу как-то успокаиваясь, заглядывая в лицо парню, спросила Вера.

– Ну, конечно же! – Олег и сам утвердился в этой мысли. – Все будет хорошо, вот увидишь! – и сразу как будто потеплело вокруг, отпустило напряжение. Теперь они могли просто поговорить.

– Ребята уже, наверное, все спят, – оглядываясь на потухший костер, который уже едва угадывался среди плотных толстых стеблей камыша, – проговорил Олег.

Вера встрепенулась:

– Ты тоже хочешь спать? Так пойдем! – попыталась привстать, но разве мог юноша вот так, в один миг разрушить идиллию такой прекрасной ночи.

Вдруг слух его уловил едва различимые звуки шагов:

– Петр? Ты? – негромко спросил Олег, вглядываясь в камыши, но на зов его никто не отозвался, а тот уже преспокойно спал на лапнике, укрывшись суконным одеялом с головой, у потухшего костра. Правда, за несколько мгновений до того, как сон окончательно овладел парнем, он, ворочаясь и удобнее устраиваясь, сквозь полусомкнутые ресницы, под бледным светом луны будто бы различил неясный силуэт среди дальних берез, но подумать ни о чем не успел – крепко уснул.

Вокруг повисла тишина. Только в дальних камышах изредка всплескивала рыба. На противоположном берегу светился костер ночных рыбаков, но был он далек, потому и никаких звуков оттуда не доносилось до сидевших в камышах ребят. И… вот опять, да точно, шаги шлепающие, но какие-то крадущиеся, осторожные. Вера, вскинув голову, прошептала:

– Ты слышал? – и боязливо передернула плечами.

Олегу стало не по себе, но показать свой страх было не по-мужски, упасть в глазах Веры он просто не мог себе позволить, поэтому храбро, как ему показалось, а на самом деле с легкой дрожью в душе, юноша встал:

– Я посмотрю, ты посиди, – и пошел вокруг камыша, выбирая место для прохода посуше, насколько это было возможно в темноте.

Вера слышала, как Олег шуршит стеблями растений, его тихое: «Черт!» – видимо наступил не туда. Потом едва различимые звуки какой-то возни и тишина… Вера чутко вслушивалась некоторое время, потом тихонько окликнула Олега, но не получив ответа, беспокойно вскочила и хотела уже было крикнуть Петра, сама она бы не решилась войти в безмолвие камышей, но ужас буквально сковал хрупкое тельце девушки. Изо рта ее вырвался только какой-то шипящий звук, горло просто вмиг пересохло – из камышей к ней шагнула высокая фигура. Девушка даже не успела понять, кто же это?..

Глава 5.

Тот же вечер. Дом профессора Полежаева.

Екатерина Самсоновна домыла посуду, составила чашки и тарелки в буфет, оглядела с удовлетворением чистенькую кухню и, решив еще раз перед сном заглянуть к хозяину, отправиться спать. Профессор сидел за столом и что-то быстро писал. Женщина спросила, не нужно ли ему чего-нибудь, и, получив отрицательный ответ, удалилась.

За открытым окном кабинета тихонько догорал последними розовыми бликами тихий осенний вечер. Постепенно затихали звуки уходящего дня, только изредка кое-где во дворах лениво взлаивали собаки. Этот лай был неприятен – в глазах мужчины все еще стояла картина сегодняшнего утра. Сердце профессора невольно сжимала холодная рука дурного предчувствия. Была надежда, что все обойдется, что это совсем не то, чего он опасался. Но окровавленная голова пса все выплывала и выплывала из тумана страшных воспоминаний. «Тьфу ты, черт! Ну не может ТОТ человек решиться на дурное, ну, пристращал и ладно. Или все-таки позвонить завтра этому, как его?.. А, Калошину, он и номер свой оставил. Позвоню, расскажу о том, что я ЕГО подозреваю. Пусть и мне от этого будет плохо, но другие не пострадают. Да, так будет правильно», – решил и почувствовал облегчение. Застрочил быстро пером по бумаге: вечером всегда хорошо работалось, никто не мешал. Но потом опять накатило: «А если я ошибаюсь? Ну, не монстр же ОН. Или все же я прав? И ведь этот майор мне не поверил. Да, завтра позвоню, попрошу аудиенции. Просто поделюсь своими подозрениями, скажу, чтобы не афишировал до поры. Но хотя бы будет знать, в каком направлении двигаться в поисках злоумышленника, пусть даже будет ошибочным мое чутье. Посоветуюсь, и все. А там что-нибудь и придумаем вместе.»

В окно потянуло прохладой приближающейся ночи. Окно профессор закрывал редко, любил свежесть в кабинете, усталость за ночь проходила без следа. Укрывался теплым, стеганным Самсоновной по-деревенски одеялом, разноцветные лоскутки которого всегда приводили Полежаева в хорошее расположение духа с утра, такие они были яркие и веселые. Вообще, домработницу профессор любил по-домашнему, целомудренно, какой-то братской любовью. Пришла она в их дом еще тогда, когда матушка Полежаева была жива, а сам будущий «светило» только-только начинал первые шаги в науке. Квартира после отца им с мамашей досталась огромная, с тремя комнатами, кабинетом, столовой и чуланом, уборки требовала постоянной, а старая домработница уже не справлялась. Тогда-то и привела хозяйка в квартиру молодую простенько одетую, но веселую краснощекую девушку, которая нимало не смущаясь, сразу взяла бразды правления по наведению порядка в свои руки, как-то оттеснив на задний план не только старую домработницу, но и саму хозяйку. Та было начала возмущаться, но потом поняла, что Катенька, как ее потом все называли, не только чистоплотна, но и патологически честна, доверить ей можно было все. Хозяйское добро она хранила, как верный пес, каждую вещицу любовно и бережно протирала чистейшими тряпочками, расставляя по местам. Готовила вкусно, сытно, с какой-то изюминкой. И мамаша профессора, отходя в мир иной, была совершенно спокойна за своего Левушку, который так и не женился, уйдя с головой в науку. С приходом к власти Советов, квартиру пришлось по распоряжению новых хозяев жизни поделить с одной семьей невысокого ранга чиновника. Но профессору все же достались две комнаты и кабинет, что вполне устраивало и его самого, и Катеньку, которая со временем стала Екатериной Самсоновной, и хозяйство вела по-прежнему крепко и основательно, была всегда строга со всеми, кто тем или иным образом переступал порог квартиры профессора. Даже жену подселенного чиновника умело поставила на место сразу, чистоту, теперь уже в общей кухне, поддерживала на прежнем уровне, чего неукоснительно требовала и от соседки. Та спорить боялась, выполняла все, что было необходимо, чем несказанно радовала своего муженька – тот со времени женитьбы такого за своей женой не замечал, а порядок уважал. Так что, благодаря Самсоновне, в их квартире царило почти патриархальное спокойствие и тишина. На лето профессор отправлялся в Энск, домработница следовала за ним.

Профессор задумался, рука с пером замерла над исписанным формулами листком бумаги – одна очень неприятная мысль внезапно резанула острым лезвием по сердцу, и пальцы его непроизвольно стали чертить под густыми строчками формул непонятный пока рисунок. Но вдруг какой-то шорох за окном заставил мужчину вздрогнуть. Он резко повернул голову, автоматически прикрыв незаконченный рисунок чистым листом, и ему показалось, что занавеска на окне едва заметно шевельнулась. «Плохо, что собаки нет. Надо бы завести. Не годится так», – профессор поежился. Мысли стали еще тяжелее. Посидев некоторое время, прислушиваясь к ночным звукам и чиркая пером по бумаге, наконец-то решился встать и подойти к окну. Не пройдя и двух шагов, замер. Сердце бешено заколотилось – за окном кто-то был. В какой-то миг мозг зажегся мыслью: «Бежать в комнату к Самсоновне, разбудить и вместе осмотреть все во дворе». Но тут же оборвал себя: «Стыдно, ведь мужик же я! Как предстану перед сонной женщиной? Напугаю чего доброго». Взгляд его упал на черную коробку телефона: «Надо позвонить!» – взял со стола листок с номером телефона, оставленным Калошиным и решительно поднял трубку. Ответом ему была полная тишина. Холодный пот мгновенно покрыл лоб профессора. Он хотел шагнуть к двери, но ноги его внезапно стали ватными и чужими – он с ужасом поглядел в раскрытое окно. Белое лицо с волчьим оскалом смотрело на него.

Глава 6.
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 25 >>
На страницу:
3 из 25