Джокер в пустой колоде

– Да, поздно мы тебя нашли. Забирай, Андрей Ефимович, журнальчик этот. Кое в чем он нам все-таки помог.

В этот момент в кабинет, тихонько постучавшись, вошла дочь Калошина Варя. Извинившись, она сказала отцу, что ей срочно нужны деньги на краски, которые привезла из Москвы подруга. Пока Калошин доставал и отсчитывал купюры, Варя пролистывала журнал. Остановившись на странице со снимком Вагнера, она, наклонив голову, разглядывая фотографию, сказала:

– Какой красивый мужчина, просто глаз не оторвать. – Потом, сморщив носик, добавила: – Только фамилия ему подошла бы другая: например, Кёниг – король! А то Вагнер – каретник какой-то!

От этих слов все буквально застыли.

– Что?! Что ты сказала?! – хриплым голосом спросил Калошин.

– Пап, да что с тобой? – Она повернулась к остальным: – Что-то не так?

– Ты просто повтори свои последние слова, – тихо, будто боясь спугнуть удачу, проговорил Калошин.

– Про Вагнера? Ну, в переводе это значит каретных дел мастер или просто каретник. – Варя, удивленно пожав плечами, взяла у отца из рук деньги и тихонько вышла.

– Вот! Вот оно! Андрей Ефимович! Дорогой! Вот она – связь! Всё! Он у нас в руках! – Калошин трепал снисходительно улыбающегося Дубовика за грудки. Потом вдруг застыл и, мгновение спустя, со всей силы хлопнул себя по лбу:

– Какой же я дурак! Как я мог не вспомнить такой малости! – он блестящими глазами оглядел всех: – Помните, что я говорил, как у меня постоянно всплывает какая-то картинка и тут же исчезает? Помните? – Все дружно закивали. – Так вот: когда мы первый раз разговаривали с Каретниковым, чёрт его дери, он достал платок и вытер кончики пальцев, как-то по-своему, брезгливо. Вагнер сделал то же самое тогда, в сорок первом, когда его задержали. Значит, все-таки, это отец и сын!

Эпилог

Через несколько дней, когда уже последнее осеннее тепло прощалось с небольшим городком, озеро волновалось мелкой рябью, качающей на прозрачных водах желтую листву оголившихся в миг деревьев, когда вдруг зачастили дожди, смывая с берега последние воспоминания о страшных событиях сентября, всем оперативникам невольно пришлось ещё раз окунуться в них с головой; узнать, наконец, обо всем подробно.

Сухарев проводил утреннее совещание, когда в кабинет размашистым шагом с приветливой улыбкой, поблёскивая модными очками, вошел Дубовик. Подхватив общее возбуждение, возникшее при его внезапном появлении, он стал хлопать по плечам кинувшихся к нему ребят, жать им руки. После всех приветствий, когда все, наконец, расселись по своим местам, Дубовик обратился к оперативникам:

– Скажу сразу, что ни Туров, ни Пескова нами пока не найдены. Не знаем мы и о судьбе Кривец. Возможно, что в процессе расследования откроются и ещё какие-нибудь преступления Вагнера. Знаю, что всех особенно интересует сын, так называемый Каретников. Ну, это крепкий орешек. С ним работает психолог, но он в полном замешательстве. Настолько неравнозначно Каретников ведет себя, что доктор не может, по его словам, точно определить даже психотип этого человека. Иногда он идет на сближение, но вдруг замыкается, рассказывает немного и далеко не все. Создается ощущение, что он пытается выбирать какие-то крохи из всего случившегося, а самое зерно истины остается в тайне. Но почему? Возможно, что просто играет с нами. Мои коллеги пока бояться применять к нему спецсредства. Есть опасение, что он, сломавшись, окончательно замолчит, а то, чего доброго, уйдет на тот свет со своими секретами. Расскажу только то, что нам пока известно, хотя это и не мало. – Он помолчал, покрутил между пальцами изящную зажигалку.

– Родился Каретников в Могилёве в семье Михаэля и Эльзы Вагнер, – при имени женщины все присутствующие переглянулись между собой, Дубовик, заметив это, обратился к Сухареву за разъяснениями. Тот кивнул Калошину, чтобы он объяснил:

– Мы, Андрей Ефимович, нашли вазу, которую Каретников спрятал на чердаке в соломе, аккуратно упаковав её. Это некая история семьи в картинках, причем, аж с семнадцатого века. Каждый отдельный фрагмент подписан именами предков. Работа просто филигранная. Но самое главное, что там написан общий семейный портрет и подпись, говорящая сама за себя: «Семья Вагнер Михаэль, Эльза и сын Стефан, 1910 год».

– Все сходится, – кивнул Дубовик, – в 1914 году Михаэль Вагнер эмигрировал в Германию, так как боялся, что он, как выходец из семьи немцев, может оказаться в опале. Тем более, что все предки изначально жили на своей исконной земле. Семью на время он оставил в России, и, чтобы их не преследовали, они поменяли фамилию, – кто им в этом помог, вряд ли мы узнаем, – но сделали это, довольно, своеобразно. Просто свои имена и фамилию перевели на русскую транскрипцию. Так появились Елизавета и Степан Михайлович Каретниковы.

– Но ведь на кладбище в Могилёве похоронен и Каретников? – спросил Доронин. – Или это такой же трюк с пустым гробом?

– Нет, мужчина был, и там похоронен. Какой-то Иванов, Петров, Сидоров – не знаю. Предложили деньги – он женился и взял фамилию жены. Как ушел из жизни, мы пока не знаем. Сейчас наши коллеги из Белоруссии проводят экспертизу трупа. Была ли смерть насильственной, узнаем позже. Связь с семьей Вагнер поддерживал всегда. Только канал этой связи нам пока тоже не известен. Когда нацисты пришли к власти, Вагнер, сам, будучи абсолютным националистом, смог напичкать этим ядом мозги своего отпрыска. Работая, по сведениям немецких коллег, в одной из секретных лабораторий Третьего Рейха, Вагнер создал некую модель человека-убийцы, но пока только теоретически. Внедрять в жизнь эти открытия удобнее было на территории Советского Союза, так как в это время здесь началась война, а значит, материала было предостаточно. И проще было создавать, так называемые, «модели» на месте. Ведь среди местного населения труднее найти убийцу, в то время, как чужак сразу привлечет внимание. Вот поэтому-то нам трудно найти Турова. Каретников о нем молчит; он держит его, как разменную монету, чтобы выторговать себе жизнь. Мы ведь не знаем до конца, что вложил в его голову этот сумасшедший физик. Так что, будем искать. На вас, по-прежнему, возложена та же задача. – Дубовик закурил, все так же потянулись за папиросами.

– Когда Вагнер оказался на нашей территории, он смог встретиться с сыном, передал ему все свои разработки и попросил содействия – что-то у него не срасталось. Каретников вплотную занялся этим экспериментом, и все-таки, при всей их гениальности, не все было так гладко. Кстати, между ними была налажена постоянная связь. Только канал этот Каретников пока не открыл. Похоже, что это какой-то агент. Думаю, нам ещё предстоит его раскрыть. Когда, по их мнению, все уже было готово, Каретников сделал с помощью все тех же Берсенева и Шаргина операции двоим пациентам. Но опять что-то не ладилось, – слишком много нюансов, – тогда он попросил содействия у Полежаева, которого использовал «вслепую» – тот свято верил, что это изобретение помогает вернуть память и излечить некоторые психические заболевания. И вот, с его помощью, все-таки получилось. Убийцы созданы! А дальше… Любознательный Шаргин читает журналы «Шнайдера», занимается переводом некоторых статей и, в итоге, понимает, с кем они имели дело. С этим открытием он идет к Полежаеву. Понятно, что для обоих было страшно осознавать, какую помощь они оказали нацистам. Приди они сразу к нам, все бы обошлось. Вот тогда-то Полежаев и прекратил все отношения с Каретниковым. А, по словам их коллег, изучивших все последние записи профессора, которые обнаружили у него в тайнике дома после ареста Каретникова, Полежаев пытался найти способ нейтрализовать созданных монстров. Потому-то у него появилась вся эта литература по психиатрии и нейробиологии, которую мы изъяли. Но после смерти Берсенева профессор уже не сдержался и сказал Каретникову все, что думал и знал о нем, чем обрек себя на гибель. Отца Каретников убрал, когда понял, что мы на него вышли. Вот только, как и где он достал токсин, молчит. Именно это вызывает сомнение, что отец и сын были только вдвоем. Да и к тому же вопрос с Кривец и Песковой остается открытым, Каретников говорит, что не знает где они могут быть, и клянется, что Песковой он не звонил. Ну этим всем Комитет будет заниматься вплотную. – Дубовик опять прервался, попыхтел папиросой, пуская колечки табачного дыма.

– Чижов для этих экспериментов оказался самым негодным материалом. Они просто не учли особенности русской души: род его деятельности просто принуждал постоянно принимать от благодарных клиентов щедрые подношения в виде наполненных стопок или трёшки на пиво. А как алкоголь может воздействовать на, внедренную в его голову, штуковину, они не знали. Когда потребовалось убрать Полежаева, Чижов был постоянно «подшофе». Пришлось выкрасть инструменты, чтобы хоть на время вывести его из привычного русла. Тут уж угадали точно: без инструмента сантехник – никто. Но это было лишь разовым избавлением от его пагубной привычки. Нянчиться дальше никто бы с ним не стал – проще уничтожить, потому-то уже тогда Чижов был обречен. И, когда он сидел у нас в камере, Каретников, находясь рядом, привел в действие некий разрушающий механизм. Тогда у него, если помните, с собой был портфель. Никто не обратил внимания на то, что он вынул из него дома, когда мы приехали на обыск. На столе стояла масса разных приборов, о которых тогда распрашивал шутник-сержант, и никому не пришло в голову, что один из них может быть оружием уничтожения неугодной «модели». А убийства, по словам Каретникова, в силу изложенных выше причин, Чижов совершил по своему собственному сценарию, написанному его, изъеденным алкоголем и извращенным экспериментом, сознанием. Вот так молодые люди и попали в эту мясорубку.

– А что с Мелюковым? – поинтересовался Сухарев.

– О-о, это отдельная интересная история, – Дубовик протер очки. – Вы помните дело сорок первого года о краже продуктов со склада с убийством сторожа? Тогда это дело осталось не раскрытым, потому что пришли немцы. Но вот саму кражу видел Вагнер, а совершил ее ни кто иной, как Мелюков, в то время работавший заместителем секретаря Райкома Комсомола, вместе со своим шофером. На машине Райкома они вывезли украденные продукты в загородный дом и там спрятали. И все бы прошло гладко, если бы не вездесущий Вагнер, так ловко тогда ушедший от НКВД. Как говорится, «Бог шельму метит»! И все эти годы пришлось Мелюкову расплачиваться за свое преступление: Вагнер его шантажировал, – вытянул очередного джокера, – использовал нашего функционера, как проходной билет в советское общество. Кем тот был на самом деле, Мелюков, по его словам, не знал, считал Вагнера просто дезертиром. Конечно, в эту версию мало кто поверил, её проверять надо. Но, боюсь, что мы ещё долго не увидим товарища Мелюкова. Вот такая история. – Дубовик затушил папиросу и обратился к оперативникам:

– Кстати, как вы нашли тайный ход Каретникова?

Калошин улыбнулся:

– А это у нас Костя отличился. Вспомнил, как он сам в детстве сбегал от матери, когда та закрывала его дома. Ну-ка, герой, расскажи, – повернулся он к Воронцову.

– У нас в доме вход на чердак через чулан, по приставной лестнице, так же как у Каретникова. Вот я и забрался туда, покопался в соломе, нашел упакованную вазу, и обратил внимание на то, что доски на задней стороне чердака не закреплены. Сразу не увидеть – соломой закиданы снизу. А я, когда вазу вытаскивал, ее разворошил и увидел, что гвоздей нет. Отодвинул, и через проем спрыгнул на сарайчик, там совсем не высоко, метра не будет. А к сарайчику придвинута с другой стороны небольшая лесенка. По ней и вниз. А там огородом иди, куда хочешь. Мне-то, правда, приходилось за собой лестницу тащить на чердак из чулана и по ней уже на улицу. А здесь все проще. Не зная, даже не обратишь внимания, – чувствуя на себе всеобщее внимание, Костя рассказывал, бодро жестикулируя.

На этой положительной ноте совещание закончилось, все разошлись по своим местам, кроме Сухарева, Дубовика и Калошина. О чем говорили эти трое, осталось за дерматиновой дверью кабинета подполковника.

П р о д о л ж е н и е с л е д у е т…