Джокер в пустой колоде

– Вы так спрашиваете, будто примеряете его на меня. Мне, просто, нужна правда, вот и все.

– Я ответил вам так, как есть.

– Ну, что ж, прекрасно. – Калошин вынул из пепельницы папиросу, повертел ее в пальцах, но закурить не решился. – Все-таки, что же явилось яблоком раздора между вами и Полежаевым?

– Я ведь вам уже объяснял: он предложил мне… – начал Каретников, но майор резко оборвал его:

– Перестаньте, Степан Михайлович! Вы же не думаете, что мы вот так сразу и приняли ваши слова за правду? У вас обоих есть друзья, коллеги. Так вот, ни один из них не поверил в то, что Полежаев способен на нечистоплотные поступки. Тогда кто же из вас, что и кому, предложил? – Калошину было некомфортно от того, что он совершенно не видел взгляда собеседника: ему почему-то казалось, что тот смотрит на него с ненавистью, но он продолжал вести беседу в жестком русле, пытаясь не дать Каретникову уходить от прямых ответов.

– Я не могу вам ответить на этот вопрос. – И опять перешел в наступление: – Вы понимаете, что здесь замешана женщина! Я не могу, не могу говорить об этом!

Калошин промолчал, только внимательно посмотрел на темные стекла очков. Каретников засуетился, встал со стула и начал расхаживать по веранде.

– Я понимаю, что вы мне не верите! Хорошо, пусть будет так! Я спрошу у нее согласия, и, если она позволит назвать её имя, я сделаю это с удовольствием. Вы согласны? – он подошел вплотную к Калошину и, положив руку на спинку стула, наклонившись, приблизил очки к его лицу и прошипел: – Я не трогал вашего Полежаева, не трогал! Я таракана убить не могу! – в его голосе звенела истерика.

Калошин спокойно отодвинул Каретникова тыльной стороной ладони и сказал:

– Успокойтесь! Если мне надо будет обвинить вас в чем-то, я принесу постановление от прокурора. Сейчас я беседую с вами. – Он вынул из планшета фотографии Шаргина, Берсенева и настоящего Шнайдера и стопкой подал их ему. Сделал Калошин так намеренно. И теперь внимательно наблюдал, как Каретников перебирает снимки: первые два быстро убрал друг за друга, задержался он только на фотографии Шнайдера – ясно, что его он не знал, но ответил, однако, что видит впервые всех троих. Хитрости Калошина он не уловил. А тот вынул ещё одну фотографию – «Лорда» – Вагнера. Каретников замешкался. Было заметно, что он раздумывает над ответом, и злится на себя за то, что не может быстро сообразить, как правильно поступить – снимок в журнале и тот, что подал Калошин, с первого взгляда как будто отличались друг от друга. И при любом ответе можно было попасться на лжи.

– Вроде бы на кого-то похож… – нарочито неуверенно произнес он и вздохнул облегченно, решив, что выбрал правильную тактику.

– На кого? – быстро спросил Калошин, принимая игру противника.

– По-моему, на человека в журнале… – так же, будто в раздумье произнес Каретников.

– Но вы же даже не взглянули на него. Как же вы с вашими воспаленными глазами смогли так быстро установить сходство? Или вы все-таки знаете этого человека? – в упор посмотрел на него Калошин.

Каретников взвился:

– Вы опять меня в чем-то подозреваете? Вы! Вы не имеете права!

– Отчего же? Подозревать – это как раз мое право. Это – моя работа, и, поверьте, делаю я её очень хорошо! – Калошин встал. – Проводите меня. Да, советую вам пока никуда не отлучаться. Думаю, что скоро это все закончится.

– И вы оставите меня в покое? – с затаенной надеждой спросил Каретников.

– Ну, разумеется! – насмешливо ответил майор и направился к воротам, не дожидаясь, когда хозяин последует за ним. Уже закрывая калитку, он краем глаза увидел, как хозяин вынул носовой платок, вызвав в его мозгу очередную вспышку неясных воспоминаний.

Стоя на дороге, Калошин опять мучительно пытался вытянуть нечто из глубин своего подсознания, что пыталось выплыть наружу, и все время ускользало. Он чувствовал, что это воспоминание очень важно для него, но чем больше напрягал память, тем дальше отступали картинки, исчезая одна за другой.

Глава 27

Городецкий появился в отделении сразу же после возвращения Калошина. Он живо взялся за перевод статьи. По его возбужденному бормотанию можно было понять, что эта статья крайне заинтересовала его.

Дубовик и Калошин в сторонке у окна обсуждали результат беседы с Каретниковым.

– Ты уверен, Геннадий Евсеевич, что узнал он всех?

– Уверен! Конечно, как всегда, остается доля скепсиса, но от этого моя уверенность в его виновности не уменьшается.

– Может быть, он всего лишь такой же исполнитель чужой воли? – Дубовик покрутил пальцами возле виска. – Какой-то он верченый, порой даже неадекватный. Так и хочется глянуть, нет ли у него дырки в голове. – Калошин невесело улыбнулся на эти слова. – На чем же нам его поймать, а? Нечего, нечего ему предъявлять. Дождемся, что белорусские ребята накопают.

– Товарищи офицеры! – обратился к ним Городецкий. – Позвольте вашего внимания.

Калошин и Дубовик резво подошли к столу, за которым сидел эксперт.

– Я попытаюсь объяснить вам простым языком все, что выудил из этой статьи. Скажу сразу, то, что описывается в этой статье, гениально. Но!.. Представьте себе, что мозг человека – это некое устройство, недоступное постороннему вмешательству. Но вот появляется некий злой гений, который находит лазейку для проникновения в самые недра этого устройства: он вживляет в него крошечную микросхему с определенной информацией, на ней записан так называемый «язык общения» с тем самым устройством, каковым является мозг. Специальная антенна улавливает посылаемые этой микросхеме импульсы откуда-то извне. А уже она в свою очередь переводит и отправляет определенные команды на мозг. Человек четко их слышит. Причем, он абсолютно подчинен этим командам. Даже его тело претерпевает некие изменения. Что может совершить такой индивид, остается тайной за семью печатями. Но, думаю, что очень многое. Здесь изложена теория. Повторяю: теория! И звучит, согласен, фантастично. Но, рискну предположить, что некие эксперименты все же проводились, и довольно успешно, судя по вашему интересу к этой статье. Сейчас наука очень далеко ушла, об опытах немецких ученых на мозге человека весь мир наслышан. Чего стоили эксперименты одного только Зигмунда Рашера! А уж какие тайны скрывались в закрытых лабораториях Третьего Рейха, до конца никто, наверное, не знает. И вот, возвращаясь к вашему вопросу об этике ученого, скажу: здесь нет ни общечеловеческих норм морали, ни порядочности, ни добродетели. Если представить, что Полежаев разрабатывал эту теорию, учитывая совокупность собранной у него литературы, то это как раз тот случай, когда физика является основоопределяющей наукой, а психиатрия – лишь побочный объект исследования. Но я склоняюсь к мысли, что профессор был лишь необходимым звеном в чьей-то страшной игре, и работал вслепую, то есть не представлял конечного результата этой работы.

– Значит, он мог оказывать помощь в создании этого, как вы говорите, устройства, не зная об истинном его предназначении? – поинтересовался Дубовик. – Такое возможно?

– Конечно. Это как завод с несколькими цехами – каждый создает свою часть общего продукта, но не знает, что получается на выходе.

Пока Дубовик с Калошиным слушали эксперта, позвонил Доронин и сообщил обнадёживающую новость: Пескова прислала телеграмму из Москвы с просьбой уволить ее. Но это требовало тщательной проверки, так как, ни Дубовик, ни Калошин не поверили такому счастливому исходу поисков женщины. И розыск теперь приходилось перенести в Москву. Это здорово тормозило расследование в Энске, но делать было нечего, приходилось мириться с таким положением и ждать.

К вечеру, один за другим, стали приходить участковые с докладом о проведенном поквартирном обходе. Заканчивал рабочий день и старшина Забелин. Возле дома Доронина он повстречал Галочку и остановился поболтать с ней. Вытащил из планшета фотографию Вагнера и протянул девушке. Пока она ее разглядывала, к ним присоединился сосед Гаврилов, вышедший погулять. Тяжело опираясь на палку, он дрожащей рукой взял у Галочки снимок и внимательно вгляделся в него.

– А я ведь видел этого человека, и не раз, – хрипловато произнес он, возвращая карточку старшине.

Забелин возбужденно схватил старика за рукав:

– Где, где вы его видели?

– На рынке, в парке, у озера… Да разве я могу упомнить все места в городе, где с кем-то встречаюсь? Тем более, что это было не вчера. – Он обратился к Галочке: – Вы ведь знаете, милая, что я теперь редко, где бываю. Ходить уже трудно – возраст.

Девушка кивнула.

– Хорошо. Я доложу об этом начальству. А вы, пожалуйста, вспомните, где точно могли его видеть. Завтра с утра я забегу к вам, – уже на ходу, спеша в отделение с новостью, крикнул старшина. Старик махнул ему вслед.

Поздно вечером домой вернулся Василий. Галочка, радостно встретив его, сразу же потащила на кухню. Расставляя на столе тарелки, она шепотом, чтобы не разбудить соседей, рассказывала мужу о последних новостях. Он, так же, шепотом, отвечал ей. Они были безмерно рады своей встрече, и ещё долго не могли успокоиться. Болтали милые глупости, прыскали в одеяло. Потом вдруг начинали говорить о серьезном. Галочка спросила Василия, что за человека они разыскивают. Не связано ли это с делом погибших ребят и профессора?

– Ну что ты! Дело закрыто. Ты ведь знаешь, что это преступление совершил Чижов. Жаль, что он ушел от наказания, – повздыхал для порядка Доронин. – Но что возьмёшь с психически больного человека?

– Сестра его, говорят, собирается уезжать. Бедная женщина! Но она ведь ни в чем не виновата? – Галочка заглянула в лицо мужа, освещенное тусклым светом луны. – Её все взялись травить. Особенно преуспевает в этом деле мадам Мелюкова. Видите ли, ее девочки получили психическую травму. А то, что мать погибшего паренька умирает от горя и болезни, это никого не волнует. А я думаю, что девочки уже давно пришли в себя. Просто их мамаше необходимо внимание всего города, – Галочка оперлась локотком в подушку, положив кудрявую голову на мягкую белую ладошку.

Василий ласково посмотрел на нее и тихо прошептал:

– Какое же у тебя доброе сердечко! Только нам пора спать. У меня завтра трудный день, – он громко зевнул. – Мне ещё и Гаврилова надо допросить. Начальство с утра затребует отчета, – уже засыпая, прошептал Василий.

Галочка положила голову ему на плечо, и они дружно засопели, отдаваясь во власть сладкого сна.

Доронину показалось, что он только сомкнул ресницы, и Галочка просто собирается повернуться на другой бок, тыча в мужа локотком. Он хотел убрать её руку, и даже рассердился, когда она хлопнула его по щеке. Открыл глаза и увидел, что комната залита розоватым светом раннего утра. Галочка стояла одетая у кровати и трясла его за плечо.

– Что? Уже вставать? – он потер пальцами глаза, пытаясь прогнать сон.

– Вася, соседу очень плохо. К нему приехал врач. Говорит, что срочно нужен кислород. Ольга Евгеньевна просит тебя сбегать в аптеку, – Галочка глядела на него немного виновато от того, что пришлось разбудить уставшего с дороги мужа раньше времени, но Доронин быстро поднялся и уже через две минуты натягивал на плечи китель, беря на ходу деньги из рук растерянной соседки.

Когда, вернувшись с полной подушкой чистого кислорода, он вошел в комнату соседа, понял, что опоздал. Но не это потрясло его: на белой простыне старого дивана лежал мертвый полуголый человек с красивым байроновским профилем и большим шрамом на боку.

Глава 28.