Натюрморт для вампира

Увидев приятеля, Алка не смутилась: Ришата она не увидела, тот остался пока за дверью,

– О-о, Лёнечка, ожил? А я думала, что всё ещё бухаешь, – она кинула в него огрызок. – Чего пришёл-то?

Лёнька, едва увернувшись от яблока, отодвинул от стола стул и вольготно развалился на нем, закинув ногу на ногу.

– А ты не догадываешься? – с наглой улыбкой спросил он, сплюнув на пол.

– Э! Поаккуратней! Ты не в хлеву! – девушка соскочила с кровати и накинула халат.

– Только ты свинья, Лёля! Где цацка, которую я тебе подарил? Только не говори, что потеряла, – Ухо смотрел на подругу с превосходством, которое чувствовал перед ней. За унижение, полученное от подельников, ему не терпелось сказать ей, что ему всё известно, и увидеть страх в её глазах. И почувствовать удовлетворение…

– Если так говоришь, значит, знаешь, где, – неожиданно для Лёньки спокойно ответила Алка, разглядывая себя в зеркале. Потом повернулась и зло закричала: – А ты как думал? У самого полный карман рыжья, а мне какую-то дешёвку подсунул! Да за неё в скупке и «косухи» не дали. Или у тебя получше подружка есть? Которой всё это достанется? Я тебе не шмара подзаборная! А если не нравится что-то – проваливай! – она кинула в него пудреницу, но Ухо ловко поймал её и, поставив на стол, поднялся.

В дверь вошел Кунга.

– Вот так-так! Значит, про рыжьё тебе всё известно? Что ж ты, Ухо, так плохо зажухал цацки? Теперь с девочкой придётся разобраться, – Ришат вынул нож и, поигрывая им, приблизился к Алке.

Теперь девушка испугалась, вмиг побелев.

– Ты чего, Кунга, миленький, да я же ничего, никому… – зашептала она пересохшими губами. – Да какой мне интерес до ваших дел? – Алка нервно захихикала. – Ну, сдала вещичку, может, деньги мне нужны были! – выкрикнула она и тут же замолчала, поняв, что сказала глупость.

Ришат усмехнулся:

– Ха! Лёнькины «бабки» все прогуляла? А их ведь немало было…

Ухо, видя взгляд напарника, встал между ним и Алкой.

– Я вот тебе сейчас покажу, каких денег тебе не хватает! – он с полного разворота ударил девушку по лицу.

От такого удара она отлетела к комоду, ударилась головой об угол столешницы и, упав на пол, затихла.

– Э-эй! Подруга! Чего развалилась? – Ухо почувствовал, что у него сильно заколотилось в груди.

Он присел возле Лёльки и дотронулся до неё.

– Она чё? Того? – Лёнька поднял голову и посмотрел на Кунгу. – Не дышит… – он весь затрясся, побледнев, как полотно.

– Чего забздел? Дай посмотрю! – Ришат отодвинул носком сапога подельника и наклонился над бездыханным телом. – Во палево! Похоже, ты её того!.. «Замочил», «в натуре»! Всё, васер, «делаем ноги»!

Ухо обалдевшим взглядом смотрел то на мёртвую подругу, то на Кунгу, всё ещё не веря, что вот так запросто убил девушку, которую, по-своему глубокому убеждению, любил.

Но взгляд подельника не оставлял никаких сомнений в случившемся.

– Да не мандражируй ты! Тебе же лучше – легче соскочить «с крючка». – Кунга с силой потянул за рукав Ухо, у которого из глаз полились слёзы, вывел его в коридор, потом вернулся, оглядел комнату, решительно вывернул всё из ящиков комода, перевернул постель и протёр всё, до чего они с Ухом могли касаться. О том, что здесь найдут отпечатки пальцев Лёньки, он не переживал: тот уже был обречен. Боялся Кунгоев в этот момент лишь за себя. Взяв ключи из сумочки Прониной, он закрыл двери на замок. Ключи незаметно сунул Хорошеву в карман.

– Кто-нибудь вас видел? – хмуро спросил Жила, когда Кунга с Ухом вернулись.

– Не-а, все на работе, тихо там было. Я и двери соседей подёргал. Чё делать-то будем, Жила? Нас ведь теперь «заметут»! – зло прокричал Кунга.

– Не кипишись! Отвезёшь Ухо на дачу в Озёрный. Адрес знаешь. Дача сейчас стоит пустая. А ты, сука, будешь сидеть, как мышь в норе, – Жила повернулся к Лёньке. – Облажался ты по полной, и нас подставил.

Он схватил парня за нос и вывернул его со всей силой. Ухо взвыл от боли, присев к ногам своего мучителя, и снова заплакал и от жалости к себе и своей Лёльке, и от злости на подельников и свою сломанную судьбу. Жила грязно выругался, отдёрнул руку и вытер пальцы о пиджак подельника.

– Пошел вон, вошь патлатая!

Глава десятая. Мучения Авдеева

Никита Сергеевич вышел из областной больницы, где навещал свою больную мать.

Постояв в раздумье, направился в столовую, располагавшуюся неподалёку. До автобуса ещё оставалось много времени, и он решил пообедать.

Ожидая зеленого знака светофора, Авдеев остановился на перекрёстке, как вдруг возле него затормозила светлая «Победа».

– Никита! Ты? – услышал он знакомый голос.

– Андрей! Вот так встреча! – Авдеев бросился навстречу давнему другу, который, выйдя из машины, тоже спешил к нему.

Дубовик стиснул майора в объятьях:

– Чёрт! Сколько лет? Живем рядом, в одной области, а встречаемся раз в десятилетие. Непорядок! А ну, давай ко мне в машину!

Через десять минут друзья уже сидели в небольшом ресторане.

В зале было пусто: до вечера оставалось ещё много времени, только двое командировочных тихо беседовали в углу, ожидая заказа, да за стойкой скучала пышнотелая буфетчица, изредка бросая любопытные взгляды на посетителей.

– Так, давай-ка, друг, выпьем по коньячку, и ты поведаешь мне о своих проблемах. – Дубовик разлил коньяк и поднял свою рюмку: – Ну, за нас, Никита! За встречу!

– А ты откуда о проблемах знаешь? – выпив коньяк, выдохнул Авдеев. – Хотя!.. О чем я спрашиваю? Ты где работаешь… – он подцепил на вилку кружок колбасы. – Всё такой же! Не меняешься! Вернее, даже… того… Кстати, наслышан о твоих успехах.

– Речь сейчас не обо мне. А проблемы, Никита, у тебя на лице большой вселенской скорбью отпечатаны.

Авдеев с нескрываемой завистью посмотрел на Дубовика. Хорошо одетый, пахнущий дорогим одеколоном, как и в прошлые их встречи, он был бодрым и подтянутым. Даже чуть распущенный узел галстука не выглядел неряшливо, а, напротив, добавлял к его облику щегольского шика, этакого городского колорита.

– Не смотри на меня, как на девку, которую собираешься сватать, – Андрей Ефимович понимал, что у друга жизнь сложилась не совсем удачно, и при редких встречах всегда старался помочь ему.

Никита, как правило, отказывался, но Андрей искренне сердился на того, и, как итог, помощь, в любом её виде всё же принималась.

Ни один раз подполковник пытался посодействовать в переводе друга в свое ведомство, но над Авдеевым висел «дамоклов меч»: семья его ещё с тридцатых годов числилась в неблагонадёжных, родители были кулаками. И хоть прошло уже много лет, как они «растворились» в сталинской мясорубке, но на долгие годы обрекли своего сына на испытания на верность Советам. Лишь военные, поистине высокие, заслуги перед Родиной в годы войны помогли Никите стать тем, кем он был теперь. От простого участкового сумел дослужиться до начальника УГРо.

– Скажи мне, ты квартиру получил? – Дубовик знал, что и с жилплощадью у друга было не в порядке: долгие годы он с женой и дочкой жил в одной комнате большой коммунальной квартиры.

– Ну, с этим как будто всё утряслось, – кивнул Авдеев. – Правда, теперь большую трёхкомнатную квартиру мы делим с одной старушкой, но это всё же лучше, чем совсем ничего. Вернее, хорошо. Тем более что соседка попалась вполне приличная, тихая, спокойная. А ты как? Женился? Детей нарожал?

– Давай обо мне всё же потом, – Дубовик налил по второй. – Опрокидывай, закусывай и рассказывай. Какие проблемы? Я весь во внимании.

Плотно перекусив, мужчины закурили.

– Дело у меня повисло, наглухо, – наконец решился заговорить Авдеев.